Диктатор
Шрифт:
Назвав имя вождя, Берия еще более цепко вгляделся в Ларису, пытаясь по малейшим изменениям ее лица понять, как она будет реагировать на это с умыслом сделанное им упоминание.
— Значит, с комфортом доехали? — вернулся Берия к своему вопросу.— Удивительные люди эти славяне: не могут и шагу ступить без крайностей. Или заморят голодом, или будут потчевать по-царски. А как вам жилось на поселении? Такая красавица, как вы, должна была пользоваться успехом даже в сибирской глуши.
— Увы, я была не на поселении, а в исправительно-трудовом лагере,— пояснила Лариса.
— Как?! —
Ларису начало утомлять и даже бесить это праздное разглагольствование, когда она ожидала поскорее получить ответы на мучившие ее вопросы: что с Андреем и Женечкой, с какой целью она, Лариса, очутилась в этом кабинете, получил ли Сталин ее письмо с просьбой отправить на фронт.
— Мы прилагаем сейчас гигантские усилия, чтобы покончить с ежовщиной, восстановить законность и справедливость,— уже деловым тоном заговорил Берия.— По моему личному указанию уже выпущены из тюрем или возвращены из ссылки несправедливо осужденные люди.— В голосе его зазвучала гордость.— Вы, Лариса Степановна, в их числе. Кстати, как вам понравился лагерь? — Он спросил это так, как спрашивают человека, вернувшегося с курорта, понравился ли ему санаторий,— Что вас там заставляли делать?
— Лагерь этот, как, наверное, и другие подобные места, можно сравнить разве что с адом,— откровенно сказала Лариса,— Неужели вы думаете, что там можно перевоспитать человека? Единственное, чего там можно добиться, так это вернуть его к состоянию питекантропа.
— Вот тут вы явно заблуждаетесь,— нахмурился Берия.— Вы заблуждаетесь насчет нашей системы перековки человека. Наш человек и в аду должен оставаться человеком. И мы помогаем ему как можно быстрее расстаться со своими антисоветскими воззрениями, с преступными замыслами и поступками и помогаем вернуться в строй созидателей социализма обновленным и очищенным от всяческой скверны и вредной накипи.
Это уже было похоже на доклад, и Лариса пожалела, что своим ответом подвигла Берия на эту напыщенную сентенцию.
— Скажите, Лариса Степановна,— медовым голосом произнес Берия, враз перескочив с одного вопроса на совершенно другой, как это любили проделывать и следователи во время допросов,— вы знакомы с товарищем Сталиным?
Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Лариса растерялась, но эта растерянность длилась недолго, и она тут же овладела собой:
— Простите, но ваш вопрос по меньшей мере странный. Тем более что вы и сами, наверное, знаете, кто входит в круг знакомых товарища Сталина, а кто нет.
— Я отдаю вам должное, Лариса Степановна,— не то одобрительно, не то с осуждением сказал Берия,— вы умеете отвечать на сложные и даже внезапные вопросы. Но если я вам скажу, что вы вместе со своим мужем Андреем Тимофеевичем на ноябрьские праздники в тридцать четвертом году были на квартире Ворошилова и сидели за одним столом с товарищем Сталиным?
«Это человек, от которого ничего невозможно скрыть,— подумала Лариса, решив не уклоняться от любых вопросов.— Осведомленность Берия поистине безгранична».
— Я была знакома с его покойной женой Надеждой Сергеевной,— сказала Лариса.— Но меня тогда, в тот вечер, даже не представили Сталину. О каком же знакомстве может идти речь?
— Вы говорите так, будто знакомство с товарищем Сталиным — это нечто предосудительное.
— Знакомство с товарищем Сталиным я бы сочла за великую честь,— неожиданно для самой себя прервала она Берия.
Берия снова растянул в улыбке губы, и Лариса вздрогнула: улыбающийся Берия был отталкивающе неприятен.
— Ответ, достойный человека, у которого еще сохранились патриотические чувства,— сказал он, довольный собой.— Выходит, лагерь сказался на вас благотворно. Однако уже пора и подкрепиться. Чай, кофе? Что касается меня, то я предпочитаю чай с молоком.
— Если можно, кофе,— сказала Лариса, сглотнув слюну при упоминании о еде: она уже сильно проголодалась.— А чай с молоком — это чисто по-английски.
— Вы не бывали в Англии?
— Если бы бывала, то вы об этом наверняка знали бы. Вы же знаете обо мне все.
Берия нажатием кнопки вызвал помощника.
— Кофе и чай с молоком,— коротко бросил он,— и побольше пирожных. Вы правы, Лариса Степановна, я знаю все, и не только о вас. Такова уж моя должность, иначе какой из меня наркомвнудел? Я знаю, например, что ваш муж работает в «Правде».
— Он… жив? — встрепенулась Лариса.
— Так может спрашивать только любящая жена,— отметил Берия.— И это очень похвально. Не надо так волноваться. Извините, мне надо было сразу вам об этом сказать, чтобы не испытывать ваше терпение. Жив, хотя и не знает о вашем приезде. Пусть это будет ему сюрприз.
— А моя дочь?
— С ней тоже все в порядке. Растет, ей уже семь лет, первый раз в первый класс. Я понимаю ваши материнские чувства. Ведь я тоже отец, правда, у меня не дочь, а сын, Сергей, но мы с женой зовем его Серго.
Лариса онемела от радости, ей все еще не верилось, что сказанное Берия — правда, а не какой-нибудь хитрый ход, рассчитанный на то, чтобы лишь успокоить ее перед тем, как объявить ей о чем-то страшном.
Официантка в белом фартуке с затейливыми оборками внесла на подносе чашки с кофе, чаем и вазу с пирожными. За окном на стыках рельсов скрежетали трамваи, делая круг по Лубянской площади, еще пятнадцать лет назад переименованной в площадь Дзержинского.