Шрифт:
ЕВГЕНИЙ КОКОВИН
ДИНЬ-ДАГ
Повесть-сказка
Светлой памяти северного сказочника и художника Степана Григорьевича Писахова
ВЕЛИКИЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК
Имя свое он получил от Витальки Голубкова. А случилось это очень просто, вот так. Сидел Виталька на полу в комнате и строил высотный дом. Дом получился очень высокий. Правда, он был пониже настоящего небоскреба, но зато намного выше папиного письменного стола. Толстые и тяжелые, словно кованые, книги, картонки из-под ботинок "Скороход", цветистые, пахучие коробки из-под конфет и одеколона, спичечные коробки с кораблями, маяками, автомашинами, медведями и чайками, детские кубики с буквами и картинками, веснушчатые кости домино - все пригодилось инженеру Витальке Голубкову для строительства. Хотя Витальке еще совсем недавно исполнилось только шесть лет, был он неутомимый выдумщик и труженик. Вчера он превратился в доктора и усердно лечил Катюшкиных кукол с разбитыми головами и оторванными руками. А сегодня решил стать инженером и построить высоченный дом. Какой это был дом - двадцать пять этажей! Таких домов в городе, где жил Виталька, конечно, пока еще не строили. И жить в таком доме было одно удовольствие. Виталька сидел на полу и размышлял, где и кого в этом великолепном доме поселить. - Тут будет папина работа, - шептал он.
– Совсем близко папе на работу ходить. Тут будет магазин с булками, тут - магазин с мороженым, а здесь магазин с игрушками... Вот здесь будет жить бабушка, а на самом верхнем этаже - мы с папой, с мамой и с Катюшкой. Высоко и все вокруг видно... В это время в прихожей раздался резкий и короткий звонок. Так коротко звонит только отец. Виталька вскочил и широко распахнул дверь комнаты. Он с нетерпением ждал прихода отца, чтобы показать ему свое чудесное двадцатипятиэтажное сооружение. Но распахнул Виталька дверь на свою беду. В комнату забежал вертлявый и плутоватый пес Каштан. Не успел Виталька на него прикрикнуть, как быстрый Каштан с ходу сунул свой вездесущий шмыгающий нос во второй этаж высотного дома. Должно быть, Каштана привлек острый и душистый запах конфетных коробок. О, ужас! Произошла величайшая катастрофа. Дом с грохотом рухнул. - А-а-а!
– завопил Виталька истошно.
– Каштанище противный! Я тебе покажу! А-а-а!.. Он схватил метелку и ударил пса. Перепуганный Каштан поджал хвост и юркнул в дверь, а Виталька сел на пол и разревелся. Нет, Виталька не был плаксой. Но ведь, сами подумайте, разве не обидно?! Целых три часа строил Виталька свой многоэтажный с лифтом, многоквартирный с водопроводом, с магазинами и парикмахерскими огромный высотный дом. Сколько тут было положено труда архитекторов и инженеров, каменщиков и плотников, маляров и штукатуров, трубопроводчиков и электромонтеров! И вдруг появился этот бессовестный глупый пес и все разрушил. При таком бедствии поневоле заревешь. Тут в комнату вошел отец. Он работал мастером на машиностроительном заводе и, как это точно знал Виталька, был вообще мастером на все руки. Витальке он мастерил корабли и самолеты, Катюшке рисовал цветы и клеил бумажные домики, а маме ремонтировал швейную машину, электроплитку, замки и точил ножи и ножницы. Кроме того, он сам белил дома потолки, оклеивал обоями стены, чинил стулья и любил играть в шахматы. - Ты опять наводнение устраиваешь?
– сказал отец, присаживаясь на пол рядом с сыном. - Я... я... строил, строил, - захлебываясь, ответил Виталька.
– А он прибежал и все сломал... - Кто прибежал? - Этот противный Каштанище! А я еще ему утром полконфеты отдал. Дом был вот какой высокий!
– Виталька поднялся с пола и вытянул руку вверх до отказа. Виталька немного схитрил, преувеличил высоту своего разрушенного дома примерно на полметра. А ведь лучше, если новый дом будет еще выше прежнего. Так оно и вышло. - Ничего, - сказал отец.
– Мы построим дом еще выше! А Каштана накажем и не примем его играть Виталька одним глазом тайком взглянул на отца и снова захныкал. Отец тоже встал и пошарил рукой в карманах, но ничего не нашел. В руке оказалась лишь пятнадцатикопеечная монетка. Отец подбросил монетку кверху и щелкнул пальцами. Монета упала на пол и звякнула: "Динь!" Подпрыгнула и второй раз упала уже на ребро. Звук получился глухой: "Даг!" Виталька засмеялся. - Динь-Даг!
– сказал он.
– Это его так зовут, да? - Кого?
– удивился отец. - Деньгу
– Виталька тоже подбросил монету, и снова раздался двойной звук - звонкий и глухой: "динь-даг". - Правильно, - согласился отец.
– Его зовут Динъ-Даг. - А фамилия у него какая?
– спросил Виталька. - Фамилия?
– Отец задумался, потер лоб ладонью и торжественно произнес: Фамилия его Пятиалтынный! - Почему Пятиалтынный? - Потому что эта монета пятнадцать копеек. В ней пять алтын. А алтыном раньше называли три копейки. Трижды пять будет пятнадцать. Пятиалтынный и получается. Так Динь-Даг получил свое имя. В ожидании обеда папа и Виталька стали строить новый дом. К старому строительному материалу они еще добавили две мамины резные шкатулки из-под ниток и пуговиц, ящик с инструментами и коробку из-под патефонных пластинок. Новый дом получился на славу, выше и красивее прежнего. И все любовались огромным сооружением - и Виталька, и папа, и мама, и Катюшка. Только Каштана уже в комнату не пускали. Все равно в архитектуре он ничего не понимал. Виталька пообедал раньше всех и скорее опять побежал в ту комнату, где стоял его замечательный дом. И тут ему показалось, что дому чего-то не хватает. - Ага!
– весело воскликнул Виталька.
– На дом нужно звезду! На полу около дома лежал забытый пятиалтынный Динь-Даг. Виталька взял Динь-Дага и еще веселее закричал: - Звезда на доме будет серебряная! Звезду я сделаю из деньги! В комнате стоял отцовский маленький слесарный верстак. К верстаку были привинчены маленькие слесарные параллельные тиски. Виталька развел губки тисков и зажал в них монету. - Ай!
– взвизгнул Динь-Даг.
– Больно! Но Виталька не обратил никакого внимания на жалобу Динь-Дага. Он вытащил из ящика трехгранный напильник и приготовился пилить. Он провел по монете углом напильника один раз. Появилась заметная царапина. - Дзи!
– отчаянно пропищал Динь-Даг.
– Больно! Вошел отец и, увидев, чем занимается сын, наставительно сказал: - Вот это не дело, Виктор! Деньги государственные, советские, и портить их запрещено законом. - Я хотел сделать звезду на дом, - виновато признался Виталька. - Звезду мы сделаем из серебряной бумаги. И отец в самом деле быстро и ловко вырезал большую звезду из блестящей конфетной фольги. А Динь-Дага он освободил из тисков и положил в карман. - Завтра воскресенье, - заметил он.
– Мы с тобой, Виталька, пойдем гулять и на эти деньги купим мороженого. - Ладно, - согласился Виталька.
– Пойдем гулять и купим мороженого. Какой же мальчишка откажется от мороженого? Никогда и нигде еще такого случая не было. А Динь-Даг облегченно вздохнул и на радостях задел свою любимую песенку:
Я путешественник великий, Все это знают хорошо. Динь-динь! Динь-Даг!
От песенки Динь-Дага попахивало хвастовством. Но была в словах песенки и доля правды. Попутешествовал Динь-Даг немало. Если вспомнить, то после Монетного двора, где Динь-Даг родился, он столько повидал, что ему мог бы позавидовать любой искатель приключений. Бывали ли вы, например, в могучем, как Илья Муромец, сейфе государственного банка? А вот Динь-Даг там побывал дважды. Он перезнакомился с другими монетами, с ключами в карманах, лежал в клетке магазинной кассы с другими пятиалтынными, видел дамские сумочки, кошельки, портмоне и бумажники. А сколько он слышал самых разнообразных историй, веселых и грустных, смешных и трогательных, - можно бы написать большую книгу! А сколько он еще будет путешествовать, сколько увидит разных людей - злых и веселых, трудолюбивых и ленивцев, молчаливых и болтунов. И сколько он еще услышит разговоров, смеха и рыданий, споров, былей и небылиц! Динь-Даг спокойно отдыхал в кармане отцовского пиджака. А утром в воскресенье он отправился гулять и вдруг оказался в металлической тарелке у продавщицы мороженого. Он даже не успел попрощаться с Виталькой. Так все произошло быстро и неожиданно. А Виталька все-таки сказал: - До свиданья, Динь-Даг!
МНОГО ПОЛЕЗНЫХ ДЕЛ
Это была обыкновенная алюминиевая тарелка, достаточно большая и глубокая, чтобы в ней поместилась добрая порция щей или ухи, котлет с гарниром или каши с молоком. Но ни супа, ни котлет и вообще никаких кушаний эта тарелка никогда не видела. Из огромного посудного магазина она попала прямо на маленький дугообразный прилавок веселой продавщицы мороженого тети Кати. Тарелка стала кассой для мелочи. Бойко торгуя, мороженщица тетя Катя поминутно выкрикивала: - А ну, кому мороженого? Сливочное! Шоколадное! Фруктовое! Эскимо! Сегодня было жарко и покупателей подходило много. Тетя Катя могла бы и не зазывать покупателей, но уж такой характер у тети Кати - не любит она молчать. Горячее июньское солнце сверкало в тарелке, и сама тарелка походила на маленькое солнце: в ней лежало множество серебряных монет. В это блистательное общество гривенников, пятиалтынных и двугривенных попал и наш Динь-Даг. Несмотря на дневную июньскую жару, в тарелке было прохладно, потому что она находилась по соседству с большой пузатой бочкой, доверху наполненной искристым льдом. "А здесь не так уж плохо, - подумал Динь-Даг, попав в тарелку из темного и душного кармана отца Витальки Голубкова.
– А главное, здесь светло и весело и много друзей!" Бойкая тетя Катя выбрала для себя и бойкое место. Ее прилавочек и бочки со льдом и мороженым стояли у входа в городской сад, где еще разместился и стадион. В саду играла музыка, и люди шли сюда сплошным нескончаемым потоком. Они проходили около прилавка тети Кати и покупали мороженое. Вы сами знаете, как приятно в жаркий день, наслаждаясь леденящим мороженым, отдыхать в тенистых садовых аллеях. От солнца, музыки и веселых выкриков тети Кати Динь-Даг пришел в самое доброе расположение духа. Он даже запел свою любимую песенку:
Я путешественник великий... Все это знают хорошо.
Но тут он услышал чей-то тоненький, но задорный голосок: - А ну-ка расскажи, где ты сегодня путешествовал? Где ты побывал? Динь-Даг повернулся и увидел около себя совсем новенькую десятикопеечную монету. Что мог он ответить на вопрос дерзкого Гривенника? Да ничего. Ведь сегодня Динь-Даг действительно нигде не был. До полудня он пролежал в темном пиджачном кармане. - Ага, - насмешливо продолжал Гривенник, - ты, наверное, просто хвастаешься. А вот я в самом деле сегодня путешествовал. Я уже накатался по городу в сумке у кондуктора трамвая, видел, как ребята садят на набережной кусты жимолости. Потом ребята побежали купаться, и один мальчишка, у которого я сидел в кулаке, выронил меня, и я чуть было не похоронился в песке. Хорошо, что мальчик меня разыскал. А потом ребята после купания пошли пить лимонад. Я оказался в такой же тарелке, как эта. Но через пять минут меня отдали на сдачу какой-то девушке. Эта девушка пошла танцевать в сад, а перед танцами решила угоститься мороженым, и вот я тут. Но сегодня я еще много попутешествую. Я очень не люблю сидеть на одном месте. А ты? Болтовня Гривенника немного обидела Динь-Дага, но возразить он не мог. -Да, - сказал Динь-Даг, - это верно, я сегодня нигде не был, но это потому, что сегодня у всех людей выходной день, все отдыхают. И я тоже отдыхал. - Путешествия - тоже отдых, - возразил Гривенник и гордо добавил: - Я путешествовал и, кроме того, помогал людям отдыхать. - Это правильно, - поддержал Гривенника потускневший от времени Пятак, должно быть, большой труженик.
– Мы для того и живем, чтобы помогать людям работать и отдыхать. Тут Динь-Даг не только обиделся, а прямо-таки разозлился и заносчиво оборвал и без того короткую речь Пятака: - Как ты смеешь меня учить! Хотя ты и велик ростом, но в три раза младше... дешевле меня... Скромный Пятак тоже, видимо, обиделся и промолчал. А Гривенник за него вступился: - Хотя я тоже старше, дороже Пятака, но никогда не позволю себе зазнаваться. Я уважаю тех, кто скромен и любит работать. Неизвестно, чем бы закончился этот спор, но тут тегя Катя взяла Динь-Дага и вместе с ним еще две монеты и, сказав: "Получите, пожалуйста, сдачу", высыпала монеты в ладонь высокого паренька в спортивном костюме. Тут воинственный пыл у Динь-Дага остыл, и наш герой задумался над словами Гривенника и Пятака. Что ни говорите, а они, пожалуй, были правы. Просто Динь-Даг погорячился. А сейчас он признался самому себе, что сегодня действительно ничего хорошего и доброго пока для людей не сделал. - Но почти весь день еще впереди, - сказал он, падая в карман молодого спортсмена.
– Я еще успею помочь людям отдыхать. Спортсмен сидел на трибуне стадиона и наблюдал за игрой в футбол. Он очень переживал, поминутно вскакивал и что-то кричал в сторону поля. Хотя Динь-Даг чувствовал, что футбол доставляет большое удовольствие спортсмену, сам он такого удовольствия не переживал. Но он решил стойко терпеть - пусть люди отдыхают, как им хочется. Рядом с молодым спортсменом сидел пожилой солидный человек в соломенной шляпе и в очках. Однако, несмотря на внешнюю солидность, вел себя этот гражданин совсем не солидно и тоже вскакивал и кричал, словно мальчишка. - Куда ты его?.. Подавай на левый край! На левый, говорю! Ну кто же так бьет? Рука, рука была! Судья, чего ты смотришь?! Выгнать судью с поля!.. Давай, давай! Бей! Эх, как высоко дал! А то бы верный гол! Пожилой гражданин так кипятился, что, казалось, от исхода игры зависит вся его жизнь. Он краснел от досады и все время угрожал, что уйдет со стадиона. Но все-таки он не уходил и продолжал переживать. - А все равно "Спартак" выиграет, - заключил он, отирая со лба обильный пот. - Ну, это еще как сказать, - усмехаясь, возразил спортсмен.
– У "Спартака" слабое нападение. - Это у вас слабое нападение!
– вскочил солидный гражданин, словно сам готовясь к нападению. Ему явно хотелось, чтобы выиграл именно "Спартак". - У вас сын играет в "Спартаке"?
– ехидно спросил спортсмен. - Сын не сын, а двое знакомых есть, - ответил солидный гражданин не без гордости.
– Вот сейчас мы решим, кто выиграет. Дайте-ка, молодой человек, мне какой-нибудь пятачок! - А зачем вам?
– спросил спортсмен и достал из кармана Динь-Дага. Пятачка нету, а это годится? - Все равно, - сказал гражданин.
– Вот сгадаем. Если выпадет орел, выиграет "Спартак"... - Какой орел?
– недоуменно спросил спортсмен.
– Это на царских деньгах, кажется, были орлы... - Ну все равно, - согласился солидный гражданин.
– Если упадет кверху гербом, выиграет "Спартак".
– И он подбросил Динь-Дага. Динь-Даг, звякнув и подпрыгнув, упал кверху гербом. - Вот видите!
– торжествующе закричал солидный гражданин.
– Выиграет "Спартак"! Но только он крикнул, как в ворота "Спартака" стремительно влетел мяч. Спортсмен захохотал, а солидный гражданин сконфуженно сел на свое место и только вздохнул. Вскоре судья на поле дал последний продолжительный свисток, что означало: игра окончена. Спортсмен встал и попрощался с солидным гражданином: - Счастливо оставаться! Мой пятиалтынный вам не помог.
ПЕРВАЯ ПОЛУЧКА
Шагал по улице паренек и весело вполголоса напевал: Нам песня строить и жить помогает... Было пареньку шестнадцать лет, и звали его Алеша. Песни теть он умел и любил, а строить еще только учился. Совсем недавно, две недели назад, поступил Алеша на большой машиностроительный завод учеником слесаря. А какой это был завод! Ну просто сказочно прекрасный. Один только сборочный цех тянулся на полкилометра или, может быть, чуточку поменьше. И такие в том цехе были огромные окна и было их так много, что, пожалуй, не всякий дворец с этим цехом мог бы сравниться. Или литейный цех. Об этом цехе и вправду ни в сказке сказать, ни пером написать. Сам управляющий несуществующим адом со всеми его подчиненными чертями сгорел бы от зависти и злости, если бы увидел, как расправляются литейщики с огненным металлом и как не боятся они самого нестерпимого жара. И станков и самых разнообразных машин на заводе было такое множество, что у новичка Алеши и в самом деле глаза разбегались. Скажите теперь, разве не счастье попасть на такой завод? Да не просто попасть, как на экскурсию, а чтобы работать на этом заводе. Вот почему был так счастлив и горд Алеша, который с давних пор мечтал о всяких машинах, строил их дома из жестянок, случайно найденных болтиков, колес и гаек. Теперь он учится строить настоящие автовозы. Но как знать, может быть, потом он научится строить и самые быстро-летные воздушные корабли. И, может быть, эти его корабли помчатся на Луну, на Марс и на другие планеты. А сегодня у Алеши было особенно радостно на душе еще и потому, что он получил первую заработную плату. Радостно даже от одной мысли, что сегодня первые свои заработанные деньги он отдаст матери. Согласитесь, этот юный будущий машиностроитель по праву пел: "Нам песня строить и жить помогает..." Придет сейчас Алеша домой и скажет: - Вот, мама, получай, пожалуйста! Я заработал! И как это прозвучит гордо! А мама обнимет его и, пожалуй, чего доброго, всплакнет. Алеша купит себе настоящую чертежную доску, новую готовальню, всякие транспортиры и затейливые лекала. Ведь для того, чтобы строить машины, нужно уметь искусно чертить. А возиться с чертежами было любимейшим занятием Алеши. Чертеж! Для незнающего, непонимающего в технике человека чертеж - сплошная загадка, хитроумный лабиринт, в который этот человек и вступить побоится. А вот инженеры и опытные рабочие читают чертежи легко, как книгу. По чертежам они и строят машины. И Алеша тоже уже кое-что понимает в этом чудесном деле, в этих волшебных листах бумаги. Вспомнив о своих будущих покупках и о чертежах, Алеша оглянулся. Сзади никого не было. Тогда он по-мальчишески подпрыгнул и ускорил шаг, почти побежал. В кармане его куртки серебристо звякнули монеты. И звонче всех (так по крайней мере казалось самому Динь-Дагу) прозвенел пятиалтынный с чуть заметной зазубринкой. Да, полчаса назад владельцем Динь-Дага стал Алеша. Дело в том, что когда Алеша расписался в ведомости, кассир, кроме бумажных денег, дал ему еще несколько серебряных и медных монет. Вчера в магазине Динь-Дага сложили вместе с другими пятнадцатикопеечными монетами в столбик и завернули в бумагу. Вот этого больше всего не любил и боялся Динь-Даг. Какая тоска томиться в тесном бумажном заточении! Темно, с боков давят другие монеты, и главное полное безделье. Куда веселее переходить из рук в руки, звенеть, распевать свою, пусть хотя и хвастливую, песенку, болтать с другими монетами. А тут, в столбике, соседи у Динь-Дага попались молчаливые. Да и какие могут быть разговоры, когда монеты плотно прижаты друг к другу: слова не вымолвишь. Столбик был нем, как обыкновенный металлический стержень, неподвижно лежащий на земле. Вот если бы этот столбик рассыпать, тут зазвенели, разговорились, разоткровенничались бы даже самые угрюмые молчуны. Но, к счастью, на этот раз долго томиться в бумажном заточении Динь-Дагу не пришлось. Столбик переправили в банк, а потом он сразу же попал в огромную сумку кассира машиностроительного завода. Был день выдачи заработной платы рабочим. Алеша тоже получил зарплату, и Динь-Даг очутился у него. Торжественно вошел Алеша в свою комнату, где его уже давно поджидала мать, добрая и заботливая, кал все матери, уже немолодая женщина. - Что же ты, Алешенька, задержался?
– спросила мама.
– Обед остывает. Я беспокоилась. Алеша улыбнулся, поцеловал мать и положил на стол деньги, все до последнего пятачка. У матери, как и ожидал Алеша, выступили слезы, и она, в свою очередь, крепко поцеловала сына. Вот при каком маленьком и в то же время большом торжестве присутствовал наш Динь-Даг. Лежа на столе, Динь-Даг огляделся. Чистенькая, светлая, любовно убранная, не очень большая, но и не очень маленькая комната ему понравилась. Очевидно, и обитатели комнаты любили свое жилище. "Побольше бы пожить в этой славной комнатке, у этих хороших людей, подумал Динь-Даг.
– Наверное, этот паренек Алеша не будет зажимать меня в тиски и пилить напильником, как это сделал Виталька Голубков". Подумал так Динь-Даг потому, что заметил привинченные к другому столу маленькие слесарные тиски. Но на Витальку он не обижался. Он знал, что Виталька был маленьким и не понимал, что делает неправильно, зажимая в тиски монету. Алеша ел суп и восторженно рассказывал матери о своем заводе, о том, как он сегодня подгонял какие-то очень сложные детали для автовоза. А потом Алеша спросил: - Мама, можно мне сегодня сходить в цирк? - Сходи, Алешенька, сходи, - ласково ответила мать.
– Ты и то все вечера сидишь дома со своими чертежами. Когда наступил вечер, Алеша взял из полученных им денег одну бумажку и всю мелочь и отправился в цирк. - Как жалко, - сказал Динь-Даг с грустью.
– Конечно, он истратит нас на папиросы, лимонад или мороженое... - Он не курит, - отозвался сосед Двугривенный.
– У них дома я не видел даже пепельницы. Другой, видимо, более мудрый и опытный Двугривенный скептически поморщился и сказал: - Однажды один мальчишка выпросил деньги на кино, а сам отдал меня и моего приятеля в табачном киоске за пачку папирос. - А не все ли равно, за что тебя отдадут, - равнодушно сказал Гривенник, за папиросы, за пиво или за конфеты. Потом все замолчали, ожидая своей участи. Но, видимо, никому не хотелось расставаться с симпатичным Алешей. Вдруг послышалась красивая музыка. Она звучала бодро и призывно. - Теперь можете быть спокойны, - сказал Гривенник.
– Это марш на выход. Началось представление. Здесь деньги тратить нельзя. Я уже бывал в цирке. Сидя в кармане, Динь-Даг и его друзья только слышали музыку, объявления очередных номеров и шумные рукоплескания. Должно быть, в цирке творилось что-то очень интересное. Вот инспектор манежа металлическим голосом полтинника объявил: - Выступает единственный в своем универсальном жанре знаменитый иллюзионист, жонглер и дрессировщик Герман Пинетти со своими ассистентами. Зрители бурно аплодировали и кричали. - Хоть бы одним глазком взглянуть, что там происходит, - сказал Динь-Даг и обратился к мудрому Двугривенному: - Скажите, а вы когда-нибудь видели цирковое представление? - Нет, - ответил старший собрат.
– И я думаю, ни одна монета не видела, потому что если мы и попадем в цирк, то всегда сидим в карманах, кошельках или дамских сумочках. Я считаю, что это несправедливо... Но только успел он это сказать, как Динь-Даг услышал совсем близко голос женщины. - Молодой человек, у вас найдется какая-нибудь монета? Граждане, у кого есть серебряные монеты? Произошло невероятное. Алеша вытащил Динь-Дага и отдал женщине. Ничего не соображая, Динь-Даг, ослепленный ярчайшим светом, вдруг очутился в самом центре цирковой арены. Столько света, блеска, красоты Динь-Даг, кажется, еще никогда и нигде не видел. И весь цирк вокруг арены был заполнен народом. Лилась нежная музыка. Со всех сторон на арену смотрели огромные глаза юпитеров. Люди на арене были в самых разнообразных костюмах - красных, голубых, зеленых, черных, белых, золотистых и серебристых. И, кроме людей, тут прыгали собаки, разгуливали кошки, хлопали и свистели крыльями голуби, поднимая хохолки, что-то бормотали попугаи. Странное, пестрое, невиданное было это зрелище. Женщина протянула горсть монет высокому, красивому, но несколько мрачноватому мужчине в черном фраке и в цилиндре. Это и был знаменитый артист цирка Герман Пинетти. Герман Пинетти поиграл горстью серебра на ладони, показывая монеты публике. Монеты подпрыгивали и звенели. Подпрыгивал и позвякивал и Динь-Даг. И вдруг фокусник, сжав кулак, быстро опустил руку и с силой швырнул горсть монет вверх к куполу. На глазах у зрителей серебряная мелочь брызнула во все стороны высоким фонтаном. В эту секунду мощно грянула музыка и погас свет. Только в двух лучах блестели летящие серебряные монеты. Свет сразу же вспыхнул. Музыка, как обрезанная, умолкла. И все монеты с мелодичным звоном покорно опустились на ладонь фокусника. Пинетти снова поиграл монетами, показывая их публике, и передал своей помощнице. Цирк взорвался аплодисментами, а женщина пошла в ряды зрителей и стала раздавать монеты их владельцам. - У вас, молодой человек, было пятнадцать копеек, - сказала она, останавливаясь перед Алешей.
– Пожалуйста, получите свою монету! Но она отдала Алеше не Динь-Дага, а совсем другой пятиалтынный. Возмущенный Динь-Даг пискнул: - Меня нужно отдать, меня! Но на его протест никто не обратил внимания. А Алеша положил в свой карман "чужака". Он, должно быть, и в самом деле думал, что ему вернули именно ту монету, какую он отправлял фокуснику на арену. - Спасибо, - сказал Алеша.
– Я сохраню эту монетку на память о замечательном искусстве Германа Пинетти. Алеша был в восторге, а Динь-Даг при его этих словах даже задрожал от горя и гнева. Ведь это его, Динь-Дага, должен был сохранить добрый и наивный Алеша. Кроме того, ведь монеты никуда не взлетали. Просто они ловко и незаметно для зрителей были опущены в потайной карман фокусника, а потом так же ловко и незаметно извлечены оттуда. В воздухе же сверкал световой фонтан из несуществующего серебра. И Динь-Даг никуда не взлетал. Иначе он упал бы куда-нибудь на ковер. Он, как и другие монетки, только побывал в потайном кармане ловкого фокусника. Но как об этом рассказать зрителям? А удовольствие Динь-Даг все-таки имел - он посмотрел цирк, народ и чуточку представления. Помощница чародея передала Динь-Дага какой-то нарядной зрительнице, а та равнодушно сунула его в лакированную сумочку, насквозь пропахшую духами. Динь-Даг, должно быть, устал и потому преспокойно уснул на батистовом платочке. Проснулся он только в трамвае, небрежно переброшенный с мягкого батистового платочка в жесткую, переполненную деньгами сумку кондуктора. А Алеша в это время уже сладко спал и в восхитительном сне видел построенный им могучий межпланетный корабль.
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Жил в этом северном портовом городе доктор Степан Ермолаевич. В городе он был известен, даже знаменит. Стоило Степану Ермолаевичу появиться на улице, как его немножко старомодная касторовая шляпа уже почти не опускалась на большую плешивую голову. Его все приветствовали - дети, пожилые люди и старики. Он раскланивался, держа шляпу в руке. Старый доктор жил здесь много лет, и его в лицо знал весь город. Степан Ермолаевич был человеком строгим и в то же время очень добрым и приветливым. Как-то странно уживались в его душе жесткость и нежность. Он был главным хирургом больницы. И работая с ним, молодые врачи, сестры и сиделки-нянюшки знали и слезы и радости. Было уже заполночь. Степан Ермолаевич и его ближайший друг молодой профессор в домашнем кабинете доктора играли в шахматы. Выиграв друг у друга по одной партии, противники уже играли третью, решающую. Они вошли в азарт, и у каждого в голове строились грандиозные планы. - Вот сейчас-то я вам устрою Сталинград!
– воскликнул Степан Ермолаевич и далеко передвинул свою ладью. Он весело, по-детски улыбался. - А я вам шах объявляю, коллега, - ответил профессор и рванулся буйногривым конем к докторскому королю. Степан Ермолаевич задумался, и в это время зазвонил телефон. Доктор знал: в такой поздний час могут звонить только из клиники. И он не ошибся. В больницу поступил в тяжелом состоянии новый больной. Требуется срочная операция. - Присылайте машину, - сказал Степан Ермолаевич в трубку.
– Как нет машины? Ах, шофер заболел? Ну, ладно, приду пешком. Такси не надо, наждешься вашего такси. Он положил трубку и встал. - Завтра доиграем. Или, может быть, сейчас сдадитесь?
– лукаво спросил доктор. - Нет, - не согласился профессор.
– Все преимущества на моей стороне. Сталинград-то вам, коллега, будет. Значит, оперировать? Возьмите меня с собой ассистентом. - Куда вы?
– изумился доктор.
– Пешком идти надо, наш шофер заболел. Шоферы имеют право болеть, а мы, лекари, болеть не имеем права. Это уж совсем плохо, когда врач болеет. Парадокс! Ну пойдемте, если хотите. Только, может быть, надолго застрянем. Человек в тяжелом состоянии! Человек! Они вышли на улицу, притихшую и пустынную. Степан Ермолаевич рассказывал молодому профессору, как он в давние времена работал земским врачом и пешком исходил весь уезд. В городе была тишина, и два друга спокойно шли и мирно беседовали... Но вдруг... - Доктор, - радостно крикнул профессор, - трамвай идет! И в самом деле, их нагнал трамвай. - Вот это удача!
– восхитился Степан Ермолаевич, в рассеянности подавая кондуктору рубль.
– Трамвай словно специально для нас подошел. Сонная кондукторша не обратила внимания на слова доктора и вместе с билетами подала ему сдачу. Она ведь и не подозревала, куда торопятся эти два человека. Она была молодая, здоровая и никогда не ходила по врачам. Должно быть, потому кондукторша и не знала Степана Ермолаевича. А доктор положил билеты и сдачу в карман, сел на лавочку и продолжал рассказывать молодому профессору о своей врачебной практике в молодости. Он тоже, например, не знал, что в кармане его плаща сидит Динь-Даг. Из обрывков разговора доктора и профессора Динь-Даг понял, что эти двое людей едут спасать человека. "Значит, и я увижу, как они будут делать операцию", - подумал Динь-Даг с восторгом. Но, конечно, он ничего не увидел, потому что остался в кармане плаща доктора, а плащ был отнесен гардеробщицей в раздевалку. Операция продолжалась так долго, что Динь-Даг устал ждать. А ему очень хотелось узнать, сумеют ли врачи спасти жизнь человека, хотя он не знал, кто этот человек. Может быть, это был пожилой рабочий или служащий, может быть, старик или юноша, а может быть, совсем маленький мальчик или девочка. Главное - был человек, и его нужно было спасти, а потом вылечить. Это понял Динь-Даг из разговора доктора с профессором. Только через два часа доктор и профессор вышли из операционной. Степан Ермолаевич смертельно устал, на его побледневшем лице выступили мелкие капельки пота. - Вам плохо?
– встревоженно спросил профессор. - Нет, ничего, - ответил доктор, надевая плащ.
– Что-то сердце... но ничего, ничего... А этому крановщику еще жить и жить. Здоровый организм это важно! Обратили внимание? Он сам, словно новый кран, высокий, крепкий. Такой нелегко согнуть. "Операцию делали какому-то рабочему, крановщику", - догадался Динь-Даг. Вскоре доктор и профессор в автомашине ехали домой. Одна из сестер хотела проводить доктора, но Степан Ермолаевич наотрез отказался от ее услуг. - Вам за больными нужно ухаживать, а не за врачами, - строго сказал он и отправил сестру в больницу. Дом, где жил молодой профессор, находился на половине пути к дому доктора Степана Ермолаевича. - Я довезу вас, - предложил профессор. - Нет, нет, - запротестовал Степан Ермолаевич.
– Уже поздно. Вам завтра нужно рано в свою клинику. Спасибо! Я хорошо доеду один. А завтра вечерком заходите, доиграем партию. - Это уже будет сегодня. Сейчас три часа ночи. До свидания, коллега! - Да, это уже сегодня, - вспомнил Степан Ермолаевич.
– Все равно приходите!
– и он помахал слабеющей рукой своему другу. У своего дома он вышел из машины, и машина моменталыно умчалась. А доктор так и остался стоять на тротуаре. Он вдруг почувствовал, что не может сделать и одного шага. Казалось, чьи-то холодные пальцы вцепились в сердце. Доктор закрыл глаза и покачнулся, но устоял. Он вынул платок и осторожно вытер лоб. И он не заметил, как с платком из кармана вылез Динь-Даг, упал на мостовую и откатился в сторону. Крошечными шагами, не поднимая ног, Степан Ермолаевич кое-как дотащился до подъезда и присел на ступеньку. "Врач не может болеть", - вспомнил он и снова закрыл глаза. Голова его вдруг наклонилась, словно доктор кому-то поклонился, а тело повело в сторону, и он упал на ступени, не издав ни звука. Накрапывал тихий ночной дождь. На мокрой мостовой валялся одинокий Динь-Даг. Уже уснул в своей квартире молодой профессор. В больнице, к радости дежурных, врача и нянюшек, пришел в сознание после операции крановщик. В квартире доктора застыли на доске в прерванной партии шахматные фигуры. Они так и не дождались своего хозяина. А жизнь на земле продолжалась.
ПРАЗДНИК
Всю ночь до утра Динь-Даг пролежал на голой, мокрой от дождя мостовой. Лежать было тоскливо и холодно. Было жалко старого доктора, который ночью бросился спасать человека, совсем не думая о себе, и умер от жестокого сердечного приступа. Редко-редко проходили по улице люди. Но никто не видел Динь-Дага и никому до него не было дела. Забыв о дожде, медленно шли, обнявшись, юноша и девушка. Юноша говорил о вечной любви, а девушка спрашивала, что такое вечная любовь, и смеялась. Юноша уговаривал свою подругу поехать с ним в Сибирь на большое строительство, где они будут работать и учиться, а девушка не соглашалась. Ей нравился родной город - здесь тоже можно работать и учиться. Благодушно настроенному, подвыпившему старику было тесно на тротуаре. Он шел по мостовой и рассуждал сам с собой. - Ну вот, выпил я, значит, на три рубля, - бормотал старик и посмеивался.
– На три рубля! Да! А Сашка мой... это сын, значит, мой, - объяснял кому-то старик, - Сашка сто раз по три получает. Это, значит, триста. Арифметика! Сашка пришлет... Да Веруха, дочка, пришлет... да пенсия. Вот я и сыт, старый... Старик остановился. Он увидел Динь-Дага. Хотел нагнуться, потом раздумал и засмеялся: - А на что ты мне, пятиалтынный? Мелочь ты! Ничего я не куплю на тебя. Не могу же я тащить тебя в милицию, как находку. Некогда мне... Старик перешагнул через Динь-Дага и пошел своей дорогой. А Динь-Даг обиделся. Он даже чуть позеленел от злости и с горечью подумал: "Быть бы мне хоть рублем, тогда старик не перешагнул бы через меня!" Мчалась на бешеной скорости машина, закрутила Динь-Дага колесом и подбросила высоко вверх. Динь-Даг больно ударился об асфальт, жалобно звякнул и остался лежать. Вышла под утро близорукая дворничиха, взмахнула метлой и, сама того не заметив, загнала Динь-Дага на край мостовой. Давно Динь-Даг не чувствовал себя таким одиноким, заброшенным и беспомощным. А город уже проснулся. Люди вышли на улицы и спешили по своим делам. На стройке многоэтажного дома подъемный кран уже разворачивал свой длинный хобот. Со стороны гавани доносились призывные гудки пароходов. Дождь кончился, и асфальт мостовых посверкивал солнечными блестками. Неизвестно, сколько бы времени пролежал Динь-Даг на мостовой, если бы его не заметил и не подобрал двенадцатилетний школьник Вася Чижиков. Шел Вася по улице, а ходить он предпочитал больше не по тротуару, а по мостовой и то не по прямой, а замысловатыми зигзагами. Торопиться Васе было некуда. Он шел и зевал по сторонам. И вдруг видит: лежит и сверкает дождевой капелькой монетка. Конечно, Вася поднял ее и принес домой. Когда пришел с работы отец, мальчик показал ему монету и сказал: - Папа, смотри, какой я счастливый! Отец пришел с товарищами по работе. Он принес множество разных свертков. Тут были колбаса, консервы, рыба, печенье, конфеты. - Счастливый, - подтвердил отец.
– И мы счастливые. Скажи маме, чтобы накрывала на стол. У нас сегодня праздник! - Какой?
– полюбопытствовал сын. - Нашей бригаде присвоили звание бригады коммунистического труда! Вот какой у нас праздник! Вася слышал о таких бригадах. Но он никогда не думал, что бригада строителей, в которой работал папа, будет носить это высокое звание. Он был горд за своего отца и его товарищей. Они теперь будут работать в бригаде коммунистического груда! Вася хотел расспросить о том, как работают в таких бригадах. Но тут он увидел на столе найденного Динь-Дата и спросил: - Пала, а при коммунизме денег не будет? - При полном коммунизме денег не будет, - сказал отец.
– Тогда они будут ни к чему. Услыхав слова Васиного отца, Динь-Даг страшно удивился. Не будет денег, значит, не будет и его, Динь-Дага. Отец словно почувствовал это удивление Динь-Дага. Он взял со стола монетку и громко оказал: - Вас тогда не будет. Будете вы только в музеях да у коллекционеров. Все сели за праздничный стол. Вася вместе со всеми пил чай, ел бутерброды и слушал разговор отца с гостями о работе бригады и о будущей счастливой жизни, которая называется коммунизмом.
ПОДАРОК
Стоял в порту большой и красивый теплоход "Волга". Работал на этом теплоходе молодой штурман по имени Петр, по фамилии Ершов. В субботний вечер Петр Ершов решил отдохнуть в городе. Он очень любил танцевать. А так как морякам танцевать приходится не часто, а "Волга" через два дня должна была выходить в море, то Петр никак не мог отказать себе в этом удовольствии. В кармане у Петра уже был пригласительный билет. Надев плащ и шляпу, он осмотрел себя в зеркало и остался собой доволен. С таким молодым штурманом, будущим капитаном, любая девушка согласится на тур вальса. Пошарив в карманах, Петр вдруг обнаружил, что у него нет мелких денег. Он зашел в соседнюю каюту к товарищу. - Одолжи мне пятьдесят копеек, - попросил он. - Сумма солидная, - усмехнулся товарищ.
– Вот на столе, возьми. А куда это ты собрался? - На свидание. - И на пятьдесят копеек думаешь преподнести подарок девушке?
– ехидничал товарищ, которому, конечно, тоже хотелось побывать в городе. Но ему нужно было заступать на вахту. - Мне некогда с тобой болтать, - серьезно сказал Петр Ершов.
– Я еду в интерклуб. Счастливо оставаться! - Желаю познакомиться с доброй феей!
– крикнул вдогонку товарищ. Падая в глубокий карман и сталкиваясь с другими монетами, наш знакомый Пятиалтынный вежливо им представился: - Динь-Даг! Сейчас, упав в карман плаща Петра Ершова, Динь-Даг почувствовал прикосновение к себе какого-то листка плотной бумаги. Если бы Динь-Даг был грамотным, то он прочитал бы, что написано на этом листке. А написано там было вот что:
ПРИГЛАСИТЕЛЬНЫЙ БИЛЕТ Дорогой товарищ Ершов! Клуб моряков приглашает Вас на вечер встречи с иностранными моряками. В программе вечера лекция, концерт, танцы. Начало в 19 часов.
Впрочем, если бы Динь-Даг и был грамотным, то в темноте все равно читать было невозможно. Когда в веселом настроении Петр Ершов, минуя трап, прыгнул с борта на причал, Динь-Даг отрекомендовался и билету, звонко назвав свое имя. Пригласительный билет чуть слышно что-то прошелестел. Однако Динь-Даг не знал бумажного языка и, конечно, ничего не понял. Пассажиров в автобусе было мало, и Петр сел на свободное место. Но на следующей остановке пассажиров оказалось так много, что автобус моментально заполнился. К карману Петра плотно прижалась клеенчатая, разбухшая от провизии сумка. Монетам в кармане стало очень тесно, и они перессорились. Каждой хотелось захватить удобное местечко. Динь-Даг отчаянно отбивался от наседавших на него пятаков и двугривенных. Но тут он услышал голос Ершова: - Садитесь, гражданка, пожалуйста! Петр встал, уступив свое место женщине. Вежливость молодого моряка устыдила Динь-Дага. Он отодвинулся, тоже уступив место старшей монете. - Спасибо!
– сказала женщина Ершову. - Спасибо!
– звякнула двугривенная монета Динь-Дагу. Ярко освещенный и украшенный флагами разных наций, клуб моряков походил на сказочный дворец. В клубе было шумно, но вечер еще не начинался. Кроме русских, здесь было много иностранцев - англичан, немцев, норвежцев, шведов, датчан. В ожидании Петр Ершов отправился в буфет выпить бутылку лимонада. Едва он успел наполнить стакан шипучим напитком, как к нему за столик подсел пожилой иностранец. Он что-то сказал Ершову, но тот, не зная никаких языков, кроме русского, ничего не понял. Тут Петру пришлось пожалеть, что и в школе и в мореходном он всегда плохо учился по английскому языку. На помощь пришла переводчица, миловидная девушка Лида. - Он англичанин, его зовут Питер Питт, - сказала Лида.
– Он спрашивает, плаваете ли вы и кем. Бывали ли вы в Англии? - Я плаваю штурманом на теплоходе "Волга", - смущенно ответил Петр. Зовут меня Петр Ершов. В Англии я не бывал. Лида перевела слава Петра. Англичанин заулыбался. - Вы, Петр, а он Питер, - Лида тоже улыбнулась.
– Он говорит, что рад познакомиться с тезкой. Он удивлен тем, что вы такой молодой и уже штурман. С помощью переводчицы Петр Ершов и Питер Питт еще немного поговорили, а тут послышался звонок, приглашающий в зал. Англичанин вытащил из галстука булавку и протянул Петру. - Питер Питт дарит вам эту булавку на память, - пояснила Лида.
– Он тоже просит что-нибудь подарить ему на память и на дружбу. Он коллекционер и просит, если можно, подарить ему русскую монету. Ершов запустил руку в карман и вытащил Динь-Дага. - Тэнк ю!
– сказал Питт и подал Петру руку. Эти слова Петр знал. Они означали "благодарю вас!" Англичанин долго рассматривал монету и довольный улыбался. Конечно, он видел такие монеты, но это был сувенир, подарок от русского моряка. Питер Питт плавал матросом на пароходе "Елизабет". После концерта, когда Петр Ершов со своей новой знакомой, переводчицей Ладой, кружился в плавном вальсе, Питер Питт нес в своем маленьком бумажнике Динь-Дага, как драгоценность, на свое судно.
В ЧУЖОЙ СТРАНЕ
Пароход "Елизабет", на котором служил Питер Питт, нагрузился лесом и вышел в море. Пароход шел в английский порт Ливерпуль. В первые дни плавания на море было тихо. В свободное время Питер иногда вытаскивал из бумажника Динь-Дага, любовно рассматривал его и рассказывал товарищам о своем знакомстве с русским моряком. Все его товарищи знали об увлечении Питера коллекционированием монет. Они посмеивались над Питером и говорили, что предпочитают иметь побольше шиллингов, то есть английских денег, на которые дома можно купить и новый костюм и шляпу, съесть в ресторане большой бифштекс и выпить вина и пива. Но шиллингов у моряков было мало. Зато почти у всех были большие семьи, и эти семьи нужно было кормить. У Питера тоже была семья - жена и трое детей, - и денег, которые он получал, едва-едва хватало на пропитание. Пароход спокойно шел по морю. И когда Питер Питт вынимал из своего бумажника подарок Петра Ершова, Динь-Даг снова вспоминал свою песенку и торжествующе напевал ее: Я путешественник великий... А ведь и правда, теперь Динь-Даг как будто бы стал настоящим путешественником. До сих пор он только путешествовал в одном городе - в карманах пешеходов, в трамваях и иногда в автомашинах. А сейчас он плыл на большом пароходе по необъятному морю. Но вот с северо-запада подул ветер. И с каждым часом ветер усиливался, а вскоре перешел в яростный шторм. Надо сказать, что "Елизабет" была старым пароходом, уже многие десятки лет послужившим своим хозяевам. Судно было не в силах бороться против свирепого шторма. Сколько ни сопротивлялась команда, "Елизабет" потеряла управление, и ее понесло на песчаные отмели. Радист непрерывно подавал сигналы о бедствии - известные всему миру буквы СОС - "Спасите наши души". Отстоять пароход не было никакой надежды, и моряки уже надели спасательные пояса. Все с ужасом ожидали страшного конца. Пароход налетел на отмель с такой силой, что Питер не удержался на ногах. Но ему удалось ухватиться за трос, и потому огромная волна, сразу же набросившаяся на пароход, не смыла его с палубы. Машины уже совсем не работали. И волны одна за другой все больше набивали пароход на мель. Между тем, приняв сигналы с "Елизабет", на помощь уже спешило другое судно. Это был советский теплоход "Волга", тот самый, на котором работал новый знакомый Питера Питта штурман Петр Ершов. "Волга" вышла из порта несколькими часами позднее "Елизабет", направлялась в Англию и двигалась тем же курсом. Стащить, или, как говорят моряки, снять с мели большой пароход - дело очень трудное. Но особенно это трудно, когда свирепствует шторм, кругом - ночная темнота, а коварная отмель прячется под ревущими волнами. Подойдешь слишком близко - и сам будешь терпеть бедствие. А "Елизабет" врезалась в отмель очень сильно, да еще вдобавок получила пробоину в корпусе. С рассветом было решено переправить английских моряков на борт "Волги". К тому времени шторм немного утихомирился. Спустили шлюпки, и, рискуя жизнью, советские моряки перевезли англичан на свой теплоход Так произошла вторая встреча штурмана Петра Ершова и матроса Питера Питта. Во время шторма и аварии Динь-Даг преспокойно лежал в бумажнике Питера. Он, конечно, даже не предполагал, какая опасность грозит команде, в том числе Питеру, а значит, и ему, Динь-Дагу Советский штурман и английский матрос долго и дружески жали друг другу руки. Все-таки встреча была необычайной и неожиданной - в море, в штормовую погоду, на палубе советского теплохода. А ведь с их первой встречи в светлом и уютном интерклубе прошло всего несколько дней. Питер вспомнил о подарке штурмана и достал Динь-Дага. И еще раз крепко, с благодарностью пожал руку Ершова. Он повторил слова, сказанные при первой встрече: - Вы такой молодой и уже штурман, а я плаваю двадцать лет и все матросом. Я тоже мечтал быть штурманом, капитаном.
– И с горечью добавил: - А теперь я, пожалуй, потерял и работу матроса...
– Когда я наймусь на другой пароход, этого никто не знает... "Волга" прибыла в английский порт Ливерпуль, и английские моряки покинули теплоход. Петр Ершов и Питер Питт дружески распрощались и пожелали друг другу счастья в жизни. Вскоре, закончив разгрузку и погрузку, "Волга" ушла из Ливерпуля, а Питер Питт все эти дни слонялся в порту и искал работу. Но матросы нигде не требовались. И хотя советский штурман искренне пожелал Питеру счастья, оно упорно не хотело улыбаться матросу. Заработанных в последнем рейсе денег хватило на очень короткое время. А дети хотели есть ежедневно. Кроме того, им нужны были одежда и обувь. Мрачный возвращался Питер после тщетных поисков в свою каморку. И одно утешение находил он дома - в своей коллекции монет. Вместе с шестилетним сынишкой Джонни он перебирал и раскладывал монеты по коробочкам. Коллекция была небольшая, но и для отца и для сына она являлась драгоценностью. Маленький Джонни смотрел на монеты, как на чудесные игрушки, тем более, что у Джонни настоящие игрушек почти не было. Питеру же каждая монета напоминала о каких-то определенных днях его жизни, о странах и городах, где он эти монеты приобретал. Но с каждым днем семье Питтов жить становилось все труднее и труднее. И наконец наступило утро, когда в доме не оказалось ни пенса. Не на что было купить хлеба, не говоря уже о мясе, зелени, сахаре. А еще нужно было уплатить за жилище. - Если бы у нас было что-нибудь продать, - со вздохом сказала жена Питеру. - В доме нет ни одной лишней вещички. И все-таки в тот день она продала свое единственное приличное платье. Продала дешево, потому что таких платьев, да еще совершенно новых, было много в магазинах. И денег от продажи платья хватило всего на два дня. Эти два дня Питер Питт мучительно раздумывал. И он решился. Потихоньку от сына он сложил в карманы коробочки с монетами. Сложил и пошел в магазин "Филателия и нумизматика". Иного выхода у Питера не было. Не мог же он продать свои последние, к тому же изрядно поношенные ботинки. Как ни жалко, как ни больно было расставаться со своей коллекцией, но все-таки без нее жить было можно. Может быть, надеялся Питт, он снова поступит на пароход и в разных странам соберет новую коллекцию. Немного заплатили Питеру за его маленькую коллекцию, но и этому безработный матрос был рад. Ведь каждому хорошему человеку его семья, его дети дороже всего на свете. Несколько монет Питер хотел оставить. Они были для него особенно дороги памятью о славных встречах со славными людьми. Но он высыпал все монеты на прилавок и спохватился лишь тогда, когда коллекцию полностью увидел хозяин магазина. Хозяин сразу же отказался кутить коллекцию без отобранных позднее Питером монет. И Питер махнул рукой. Динь-Даг остался в магазине, и больше ничего не знал об английском моряке, который сразу же ушел домой. Потому о судьбе Питера Питта больше ничего не знаем и мы.