Динамит для сеньориты
Шрифт:
— Я сама поговорю с поваром, а Марии скажи, чтобы она зашла ко мне, пока мы не уехали.
— Рада бога! — воскликнула Манола, совсем растерявшись. — Не делайте этого, сеньорита, повар ей кое-что дал… А Мария все равно не придет. Ей должно быть стыдно…
Да, мы были совершенно не подготовлены, чтобы понять друг друга, а раньше думалось, что нас почти ничего не разделяет… Удивительнее всего было то, что девушки считали свое положение нормальным, а поведение повара казалось Маноле чуть ли не добродетельным. Мое вмешательство внесло бы путаницу и, наверно, только повредило бы Марии. Пришлось оставить этот разговор.
Я вышла из дома с чувством облегчения и поспешила в казарму, где было много неотложных
— Говорите сразу, что случилось, без подходов, я страшно голодна.
— Бонилья ходил в тюрьму проведать Мануэля. Хосефа, ему там плохо!
— Там и не должно быть хорошо, ведь он знал…
— Дело передают в трибунал.
— А как мы теперь его оттуда вызволим?
Все потупились. Они знали, что официально действовать нельзя; очевидно, они считали, что этим делом лучше всего заняться мне. Пришлось снова лезть в машину и возвращаться в город, но в этот день я ничего предпринять не смогла. Артур еще не вернулся, он приехал только утром, и я сразу рассказала ему о просьбе бойцов.
— Я не могу вмешиваться в это дело, но ты может заняться им неофициально.
— Ладно, попробую.
Надо было попытать счастья, действуя через командира корпуса, человека доброжелательного и вежливого. Как истый испанец, комкор был галантен и выслушал меня достаточно терпеливо.
— Вполне сочувствую, но вы понимаете, что бойца должны судить за нарушение воинской дисциплины, собственно, теперь изменить что-либо не в моих силах…
— Да, но он уже посидел в тюрьме, и довольно, теперь он наказан, можно отпустить.
— Это вам так кажется, что можно, ведь вы совершенно не военный человек.
— Конечно, нет, я просто человек, и мне этого парня жалко. Скажу откровенно: я обязана ему лично, он вытащил меня из реки, когда я тонула…
— Понимаю; тогда попробуем поговорить с военным комендантом, я сейчас попрошу его зайти.
Комендант оказался в штабе, и нам не пришлось долго ждать, но вид его не обнадеживал: это был лысый среднего роста мужчина с тяжелым подбородком и злыми светлыми глазами. Я умоляюще посмотрела на комкора и села в уголок, скромно поджав ноги под стул. Комкор понял, что объясняться предоставлено ему, и по его лицу промелькнула легкая тень досады. Комендант слушал молча, смотрел в пол и недовольно морщился.
— Это просто несерьезная просьба, — обратился он потом ко мне. — Дело уже оформлено, и я не могу внести в него никаких изменений.
— Мне кажется, что это и не нужно. Отдайте мне парня вместе с делом, и мы примем меры общественного воздействия…
— Это невозможно.
— Не понимаю. Правда, я не военный человек. Я прошу лично. Согласитесь, что в данном случае все зависит от вас.
Лицо коменданта немного смягчилось, и после некоторых колебаний он вынул блокнот, набросал на листке несколько слов, недовольно покосился в мою сторону и протянул листок.
— Забирайте! — сказал он довольно резко. — И чтоб больше не подсовывали мне своих бандитов; набрали всяких головорезов, так и управляйтесь сами…
Хосе и почти все бойцы ждали меня на площади перед штабом. Откуда они узнали, что я здесь? Из присутствующих никто читать не умел, но почему-то они сразу нашли, куда идти с этой бумагой. К вечеру Мануэль оказался на свободе и вскоре выбыл в батальон Андрэ.
В субботу всем отрядом поехали в Мадрид. В этот вечер в кинотеатре показывали картину «Мы из Кронштадта». В фойе я встретила полковника Лоти и, конечно, обрадовалась. Он, как всегда, был оживлен, весел, и мы с удовольствием
— Говорят, на Южном фронте убили одного нашего?
— Пустое, — ответил второй небрежно. — Оказалось, что это какой-то разведчик…
Я оглянулась и встретила неприязненный взгляд пожилого, тщательно выбритого человека в гражданском костюме. Лоти тоже слышал разговор, он помрачнел и тихо сказал:
— На Южном фронте убили Николая, настоящего имени и фамилии я не знаю.
Имя не удалось установить и в течение последующих пятидесяти лет. Киносеанс окончился под громовые аплодисменты. Когда зажгли свет, все аплодировали стоя, потом начали выкрикивать лозунги, при этом коммунисты поднимали крепко сжатые кулаки, а анархисты — сцепленные ладони. Я заметила, что анархистов в зале было много. Отряд выстроился у кинотеатра, я попрощалась с Лоти, и мы забрались в кузов грузовика. Всю дорогу ребята по очереди пересказывали друг другу разные эпизоды фильма, и каждый раз все слушали с большим удовольствием. Вечерняя дорога пустынна, воздух прохладный. Доехали быстро. У нашего дома я вышла, а ребята поехали к себе. К моему удивлению, через полчаса Хосе вернулся.
— Артур дома? — спросил он. В голосе слышалась тревога.
— Нет, он еще не приехал.
— Хосефа, в городе неспокойно, нас предупредили, что на этих днях возможна какая-нибудь провокация, или хуже…
— Тогда пришли мне Куэву с ручным пулеметом, мы поиграем в шашки, пока не приедет Артур.
Мы уже засыпали над шашками, когда к дому подъехал Артур. Он был недоволен, что я вызвала пулеметчика, и отослал его обратно. Несколько дней Артур сидел над картами, наверно, опять готовил операцию. После встречи с Мансуровым он всегда принимался за разработку планов. Меня в эти дела не посвящали, пока дело не доходило до выезда на участок, где предполагалась операция, и затем до формирования состава оперативной группы. После Брунетской операции разведотряд начал работать с новым приливом энергии. Временное затишье на фронтах всегда опасно: неизвестно, где будет нанесен следующий удар. Надо искать и искать: где франкисты накапливают силы? Есть ли переброска войск и куда?
Как-то в полдень приехал Кирилл Орловский с командиром одного партизанского отряда из Сьерры-Гвадаррамы, Хосе. Артур пригласил для разговора и нашего Хосе. Кирилл приехал не зря: во-первых, он не забыл, как маялся в Гвадарраме без детонаторов, и теперь решил запастись ими на непредвиденный случай. Во-вторых, командиры должны были обсудить возможность совместных операций на Центральном фронте. Виделись они далеко не в первый раз. Оба были участниками гражданской войны, позднее чекистами, и оба в начале тридцатых годов работали в Белоруссии на западной границе. Хосе явился в новой форме лейтенанта и не без сожаления оставил в передней свою офицерскую фуражку. Обед прошел оживленно, Кирилл и Артур вспоминали прошлое. Оба были в Испании одними из первых советников, но встречались редко, привязанные делами к своим участкам фронта «боевой текучкой»: ночные поиски, диверсионные задания, изучение и ежечасное наблюдение за «бытом» противника на противолежащих позициях — все это занимало большую часть времени и внимания. Рассказывали и спорили с жаром. Товарищ Кирилла, Хосе, отличался от нашего Хосе подвижностью и разговорчивостью, держал себя непринужденно, ел с аппетитом. Наш Хосе ел молча и временами испытующе поглядывал на своего тезку. Чувствовалось, что этот парень ему не нравится, поскольку сам он привык к крестьянской патриархальности и немногословию. «Если Артур затевает совместную операцию, то из этого вряд ли что-нибудь получится», — подумала я, но в разговор не вмешивалась, мужчины явно игнорировали меня.