Динка (ил. А.Ермолаева)
Шрифт:
— Но он знает… я сказала ему, — с отчаянием прошептала Катя.
— Ты сказала? Ты решилась сказать любимому человеку, что выходишь замуж по расчету?
— Я все сказала… и он ушел. Он уже не вернется… Все равно… у меня уже ничего нет, Марина! — вытирая слезы, прошептала Катя.
— Да… На его месте я не простила бы этого, — безжалостно сказала Марина. — Когда ты сказала ему?
— Сегодня…
— Бедный Костя! Он так поспешно ушел… Сейчас, конечно, не спит… А у него столько дела, столько нужно ему душевных сил, напряжения! — задумчиво сказала Марина и, глубоко
Катя молча плакала. Старшая сестра накинула на себя халат и, выдвинув ящик стола, бросила на стол конверт и бумагу.
— Что ты хочешь делать? — спросила Катя. Но Марина быстро-быстро настрочила несколько строк, запечатала конверт и сухо сказала:
— Завтра я разбужу Алину и скажу, чтобы она передали это письмо Виктору. Я прошу его, чтобы, прежде чем говорить с тобой о замужестве, он постарался повидать меня. Вот и все!
Глаза у Кати посветлели.
— А я запрусь в своей комнате, — сказала она.
— Почему? Это совсем неудобно. Можешь поговорить с ним об отвлеченных вещах.
— Ну, еще бы! Сидеть друг против друга, как два дурака! Мне совершенно не о чем с ним говорить! — возмутилась Катя.
— А О чем же ты говорила бы, если бы он оставался твоим женихом? — язвительно спросила сестра.
— Мало ли о чем! Прежде всего мы обсудили бы мое условие.
— Какое условие? — удивилась Марина. Катя вынула из-под подушки листок, на котором крупным четким почерком было написано несколько слов.
— Я хотела поставить ему условие… — сказала она. Сестра взяла у нее из рук этот листок и медленно прочла вслух:
— «Никогда не разлучать меня с теми, кого я люблю…» То есть с Костей? — лукаво спросила она и, разорвав на мелкие части листок, бросилась в постель. Все это глупости, Катя! Давай спать!
Через полчаса обе сестры спали. По лицу младшей бродила счастливая улыбка.
Глава девятая
НОЧНЫЕ ПРИВИДЕНИЯ
Ночью Динка жалобно стонет. Мышка в длинной ночной рубашке подходит к постели сестры и, наклонившись над ней, тихонько шепчет:
— Проснись… Тебе снится что-то страшное… Проснись скорей…
Динка открывает глаза, и белеющая в темноте Мышка кажется ей слетевшим ангелом, собирающим на земле души умерших.
«Он душу младую в объятиях нес», — смутно припоминает она и изо всех сил отталкивает от себя склонившегося над ней «ангела»:
— Не хочу!.. Не дам! Пошел вон отсюда! Но «ангел» не отходит.
— Диночка! Диночка, проснись… — шепчет он, обнимая ее плечи теплыми руками.
Динка круто поворачивается на живот и, прижимая к груди подушку, старается спасти свою «душу».
— Пошел вон! Пошел вон! — сонно бормочет она, не поднимая головы.
— Кто «пошел»? Это я, Мышка. Это я… я… — теребит ее сестра.
Динка с трудом поднимает голову и приоткрывает один глаз. Мягкие волосы Мышки падают ей на лицо, и, узнав сестренку, она сонно спрашивает:
— Улетел он?
— Кто? — смеется Мышка.
— Да вот этот… — Динка подозрительно вглядывается в темноту, но она уже понимает, что никакого ангела не было, что он только снился, и, замолкая, прислушивается к тупой боли в спине.
— У тебя горячий лоб… Может, разбудить маму? — тревожится Мышка.
— Нет-нет! Я не заболела, я просто упала с дерева, и один кривой сучок хлестнул меня по спине… — быстро сочиняет Динка.
— Кривой сучок? Палка?
— Нет, просто ветка… Ну, как мокрая веревка, — со стоном объясняет Динка.
Мышка фыркает в кулачок:
— Да тебе приснилось все это!
— Мне не приснилось… только ты не говори никому… У меня распухла вся спина.
— Да где? Покажи. — Мышка осторожно дотрагивается до ее спины. — Ой… здесь и правда… что-то возвышается! — испуганно говорит она. — Надо разбудить маму!
— Не надо. Мне бы только мокрый полотенец приложить…
— Полотенце? Но здесь нет воды, — оглядываясь, шепчет Мышка.
— Так принеси. Самой холодной, из кадушки.
— Из той, что в саду? Но сейчас там темно. Я утром принесу…
— Утром? А ночью пускай я умру, да? — упреком говорит Динка.
Мышка, поеживаясь, берет в углу тазик.
— Иди через окно. Тут невысоко, — шепчет ей Динка. — Открой окно!
Мышка открывает окно и с робостью смотрит в черноту сада… Потом, прижав к себе таз и неловко сползая с подоконника, прыгает на землю. Ощущение полного одиночества охватывает девочку. Зажмурив глаза, чтобы не видеть выступающие в темноте кусты и деревья. Мышка осторожно обходит террасу. Собственные крадущиеся шаги кажутся ей чужими, словно какой-то неведомый зверь идет за ней по пятам. Выгнанная из теплой норки, Мышка пугливо принюхивается к свежим запахам ночи и затаив дыхание робкими шажками двигается вперед. Достигнув бочки, она набирает воды и, выставив перед собой, словно для защиты, таз, медленно идет обратно… Но за углом террасы перед ней вдруг вырастает длинная серая тень… Она кажется огромной летучей мышью, и девочка вместе с тазом бессильно опускается на дорожку.
— Кто это? — испуганно спрашивает тень и на всякий случай отступает за дерево.
— Это… я… — загораживаясь тазом, пищит Мышка. Из темноты, запахиваясь в одеяло, выходит Алина.
— Зачем ты вышла? — недовольно спрашивает она.
— Я за водой! — обрадовавшись этой неожиданной встрече, отвечает Мышка и, осмелев, в свою очередь спрашивает сестру: — А ты зачем?
Но Алина не отвечает и, волоча по ступенькам одеяло, поднимается на террасу. Мышка торопится к своему окошку и, подняв над головой таз с водой, шепотом взывает к сестре:
— Динка… возьми скорей!
Динка, сцепив зубы, лезет на подоконник, принимает таз и спускает сестре маленький стульчик.
— Неумеха… А еще говорила, что наши дедушки были обезьянами! — ворчит она, превозмогая боль и втаскивая Мышку в комнату.
— Не дедушки, а позадедушки еще… — дрожащим голосом поясняет измученная ночным путешествием Мышка.
— Ладно. Мочи скорей полотенец… — не слушая ее объяснений, торопит Динка.
Мышка мочит полотенце и с нежной заботливостью сестры милосердия раскладывает его на Динкиной спине.