Динка (ил. А.Ермолаева)
Шрифт:
— Хорошо, девочки, спасибо… — говорит Виктор Николаевич. — Я сейчас уеду… — Он поднимает НА Динку глаза и, пытаясь улыбнуться, тихо добавляет; Я больше не жених, ты не беспокойся…
Динка ежится и, не зная, что сказать, опускает голову.
— Я сейчас уеду, — повторяет Виктор Николаевич и, достав из кармана блокнот, вырывает из него листок.
Мышка широко раскрытыми, испуганными глазами следит, как Виктор Николаевич встает, подходит к дереву и, приложив к стволу свой блокнот, медленно пишет на листке
Перед Мышкой вдруг, как страшное видение, возникает большой газетный лист с жирным, черным заголовком «Происшествия». Она вспоминает короткие сообщения о самоубийцах, которые всегда оставляли записку: «Прошу никого в моей смерти не винить».
Изнемогая от жалости и тревоги, она дрожащими губами прижимается к Динкиному уху и прерывающимся голосом сообщает ей свою догадку. Динка смотрит на брошенную в траве веревку, на сестру, на Виктора Николаевича, который, задумавшись, что-то пишет, зачеркивает, отрывает новый листок и снова пишет. Потом, медленно складывая его, поворачивается к девочкам. — Вы передадите Кате эту записку, — говорит он.
Но Динка со страхом отступает назад и прячет за спиной руки.
— Вы хотите повеситься? — тихо спрашивает она. Мышка с громкими рыданиями бросается к Виктору Николаевичу и, обнимая его обеими руками, жалобно просит:
— Не надо… Не надо… Мы найдем вам другую… такую же хорошую… Мы будем всех… спрашивать…
Виктор Николаевич растроганно поднимает девочку, гладит ее волосы:
— Успокойся, успокойся… Мышка, голубчик… Посмотри, я же не плачу… Ну конечно, мы найдем другую, хорошую…
Слезы Мышки глубоко трогают его; ему хотелось бы долго и неутешно плакать вместе с ней или, наоборот, скорей утешить ее и уйти…
— Мы найдем другую, и тогда никто не будет плакать, а сейчас я пойду! — мягко улыбаясь, повторяет он и, наклонившись к Мышке, берет в обе руки ее тонкие пальчики. — Спасибо тебе, голубчик… Прощай, девочка…
— Прощайте! — всхлипывает Мышка. Виктор Николаевич медленно рвет на мелкие кусочки свою записку.
— Я потом напишу Кате… — говорит он и, кивнув девочкам головой, быстро удаляется.
Динка, опустив руки, смотрит вслед уходящему… Виктор Николаевич идет не оглядываясь; этот большой человек словно бежит от чего-то, плечи его согнуты, и голова так напряженно поднята вверх, как будто он собирается раздвигать лбом нависающие над дорогой ветки.
— Пойдем, — трогая за руку сестренку, тихо напоминает Мышка.
Но Динка до тех пор не двигается с места, пока высокая фигура Виктора Николаевича не скрывается за поворотом дороги. И странно, она не ощущает ни радости, ни торжества от изгнания Катиного жениха.
Глава тринадцатая
НОВЫЕ ПЛАНЫ
Динка сидит на утесе и весело болтает:
— К нам дядя Лека приезжал! Он сказал, что мы с Мышкой молодцы и что Виктор Николаевич на нас не сердится!
— А чего ему сердиться! На чужой каравай рта не разевай! Дружбу разбивать нельзя! — серьезно говорит Ленька.
Заходящее солнце освещает большой камень Стеньки Разина. На камне сушится сорванная трава, а внизу, у входа в «пещеру», горит маленький костер и в котелке варится картошка. Ленька, сидя на корточках, подкладывает в огонь щепки.
— А я вашего Костю видел… у Митрича… И дедушка Никич твой там был, говорил Ленька.
— Зачем? — удивляется Динка.
— Так, верно, зашли… Никича-то я часто у рыбаков вижу, а вот Костю в первый раз… Я испугался да скорей, ушел! — тыкая ножом картошку, говорит Ленька.
— Костя ничего не сказал. Они с Катей уже совсем помирились. Катя такая веселая стала и ко мне ничуточки не придирается… А мама вчера опять с последним пароходом приехала! — рассказывает Динка.
Ленька стягивает рукава и, захватив, ими котелок, снимает его с огня.
— Сейчас картошку есть будем! — сглатывая слюну, говорит он.
— Давай! — весело соглашается Динка и, усевшись поудобнее, ждет.
Ленька выливает воду из котелка и кладет на камушек жестянку с солью.
— Ну, давай мне! — заглядывая в котелок, говорит Динка.
— Погоди, она горячая… Пальцы обожжешь!
Ленька вынимает одну картошку и кладет не камушек.
— Вот остынет, тогда и будешь есть.
— А ты?
— Сейчас и себе остужу, — говорит Ленька, вытряхивай из котелка еще три картошки.
Ленька не ел со вчерашнего вечера. Утром, потолкавшись на пристани и не заработав ни копейки, он пошел к Митричу. Но у Митрича были Костя и дедушка Никич. Договориться насчет продажи рыбы не удалось, и Ленька снова пошел на пристань. Утренние пароходы уже прошли, и никто не нуждался в его услугах, а голод начинал мучить все сильнее… Базарная площадь тоже опустела, торговки разошлись, и только кое-где одна-две еще сидели с семечками. Ленька вспомнил, что вчера мужики грузили на лодку картофель и у одного из них лопнул мешок. Пошарив около мостков, он нашел завалявшиеся в песке четыре картофелины и пошел на утес.
Слушая болтовню Динки и подкладывая щепки в огонь, мальчик нетерпеливо ждал, пока сварится картошка, и думал о том, что завтра надо во что бы то ни стало проехать «зайцем» в город и постараться заработать себе на хлеб.
— Ну, ешь, — сказал он, придвигая к Динке картофелину. Динка, обжигаясь, неумело чистит кожуру и, макая картошку в соль, спрашивает:
— А хлеба у тебя нет?
— Да вот… не купил я… — вздыхает Ленька. Динка тревожно вглядывается в бледное лицо товарища и, вспомнив тот день, когда он обещал ей накупить всякие подарки, тихо спрашивает: