Динка прощается с детством
Шрифт:
— Да ты ж бегала, доню, не одного разу уже бегала! Не можно так надоедать людям! Никуда она не денется, твоя Динка, нема чого таку панику бить! — сердито двигая в печи ухватом, выговаривает дочке Татьяна.
Но Федорка решительно срывает с шестка платок.
— Вам усе паника, мамо… А я Динку с самой осени не бачила…
— Не бачила и не померла, слава господу. Подруга — не мать! Як бы ты за родной маткою так скучала…
— А чого меня за вами скучать, как вы у меня кажный день перед глазами, дерзко отвечает Федорка, идя к двери.
— Ось я тоби покажу — перед глазами!.. — выскакивая на крыльцо, кричит мать. — Федора! Вернись зараз! Ох ты ж языкатая девка! Вернись, кажу!..
Но крепкая, приземистая фигурка уже скрылась в кустах. Федорка бежит узенькой тропкой за огородами, минует экономию и, выскочив на пригорок, где круто сбегает вниз белая, глинистая дорога с выщербленными колеями, смотрит на верхушки вековых дубов, где чуть виднеется крыша Динкиной хаты.
— Нема… — качает головой Федорка и, повязав потуже концы платка, степенно сворачивает на дорогу, ведущую к хате Ефима и Марьяны Бессмертных.
Маленькая белая хатка живет хлопотливой хозяйственной жизнью. По двору бродят три курицы с красным петухом, около тына мычит привязанная корова. Навстречу Федорке выскакивают два лохматых пса. Черный, хозяйский Волчок и белый любимец Динки Нерон.
— Нерончик, Нерончик… — лаская белого пса, приговаривает Федорка, проходя в хату.
За столом, покрытым чистой домотканой скатертью, сидит Ефим и со смаком ест из глиняной миски зеленый борщ.
— Ну здравствуй, Федорка! — усмехаясь в усы, говорит он, поддерживая ложку краюхой хлеба. — Сядай за стол, гостьей будешь!
— О! Федорка! Зачем прискакала? — весело откликается, гремя подойником, Марьяна и, склонив голову набок, смеется. — За подружкой скучаешь?
— Скучаю, — смущенно улыбается Федорка и, присаживаясь на скамейку, испытующе смотрит на остриженные в кружок темные кудри Ефима с тонкими серебряными ниточками, на загорелый лоб с белой полоской от шапки и на опущенные вниз лукавые голубые глаза.
— Ну, что ж ты молчишь, Ефим? — с живым любопытством спрашивает мужа Марьяна.
— А що мени казать? — притворяясь непонимающим, зачем прибежала Федорка, равнодушно говорит Ефим.
— А вы, дядько Ефим, ще не едете в город? — робко спрашивает Федорка.
— В город? — почесывая в затылке, переспрашивает Ефим. — А что мне там делать, в городе?
Марьяна, подперев рукой щеку, тихонько посмеивается.
— А по вещи по Арсеньевых вы не едете? — с волнением повторяет Федорка.
Ефим зачерпывает полную ложку борща и, не спеша, несет се ко рту.
— Ни, — односложно отвечает он, но Марьяна, всплеснув руками, хохочет:
— От вредный! Ну и вредный же ты, Ефим! Чого дивчинку дразнишь?
— Дядечко Ефим… — сложив руки, умоляюще шепчет Федорка.
— А вот бери ложку и хлебай борщ, тогда я тебе и скажу, чи еду, чи не еду! — смеется Ефим.
— Да едет он, едет… Вон уже и овес для Примы насыпал… К ночи там будет, а утром вещи погрузит и обратно… Только кто тут будет жить? — качает головой Марьяна.
— А Динка? — пугается Федорка.
— Ну, Динка — это уж беспременно, — говорит Ефим, подвигая к Федорке миску. — Динка да Мышка, а больше и жить тут пока некому. Вася на фронте. Леню куда-то по делам послали, а сама к мужу поехала у Самару — это город такой, на Волге стоит…
— А чего ж она поехала? — аккуратно черпая ложкой борщ, спрашивает Федорка.
— Ну, это ихнее дело… Нас оно некасаемо… Ну, а подружку завтра встречай! — поднимаясь из-за стола, говорит Ефим.
— Ой, боже мой! Чого ж она так долго не ехала? — всплескивает руками Федорка.
— А чего долго? В восьмой класс переходила, это тебе не в ляльки играть… Ученье, для его тоже время надо… — обстоятельно объясняет Ефим, сгребая с лавки приготовленную одежду. — Эй, Марьянка, живо дои корову! Я пошел за конячкой! А ты, Федорка, извиняй, бо не рано уже. Сиди, сиди! Доедай борщ! Зараз Марьяна парного молочка принесет!
— Спасибо, я побегу! Меня матка дожидает! Ой, дядечко, перекажите Динке, что я ее завтра в лесу встречать буду! — убегая, кричит Федорка.
Глава вторая
СБОРЫ НА ХУТОР
Динка сидит над своим ящиком, разметав по полу вьющиеся концы своих длинных кос.
«Уже вечер, — думает Динка. — А Ефим приедет ночью… Я ничего не успею… Надо брать только самые нужные вещи… Сначала книги…»
Динка разбирает горку книг, долго вертит каждую в руках. «Вот это возьму… вот это возьму…»
Динке всегда кажется, что за лето она перечитает множество книг. Но это только благие намерения: из кучи набранных книг она едва ли прочитывает две-три, а остальные привозит обратно даже нераскрытыми. Это повторяется каждую весну. То же происходит и теперь; ящик быстро наполняется, и Динка вынимает книги обратно, оставляя только самые необходимые. Вот, например, Чернышевского «Что делать». «Ведь это совершенно необходимо прочесть, — думает Динка. — Мне уже пятнадцать лет, а я еще не читала такой книги. Уже многие девочки в моем классе читали, а я только вожу ее в ящике на хутор и обратно. Просто безобразие какое-то…»
В Чернышевском больше всего привлекает Динку не содержание книги — о содержании она знает только понаслышке, а главное то, что книга эта «вполне взрослая». Да еще в памяти Динки свежо хранится портрет Чернышевского, висевший в пустой кухне после отъезда Лины…
Динка помнит, как по утрам бежала она в Линину кухню с тайной надеждой, что Лина вернулась. Но Лина не возвращалась, и, открыв осторожно дверь, Динка останавливалась на пороге, осиротевшая и несчастная. И вот тогда из угла, где висела раньше Линина икона, смотрел на нее Чернышевский… У него было такое благородное, тонкое лицо и что-то такое в глазах…