Динка прощается с детством
Шрифт:
— Вот, ешь вареники. Хлеба бери!
— Да я не хочу! Я не голодный, — упрямится Дмитро.
— А я говорю — ешь! — сердится Федорка.
— Да что ты его приневоливаешь? Не хочет человек — так нет, пристала как репей! — раздраженно гремит заслонкой мать.
— А я кажу — ешь, — настойчиво шипит Федорка.
Дмитро нехотя берет вареник черной от загара рукой и смотрит на Динку:
— Ну, что слышно в городе?
— То же, что у вас, — говорит Динка. — Ведь подумать только, второй год война идет, солдаты не вылезают из окопов. Разутые, раздетые… Вася пишет, зимой прислали сапоги, и всё какие-то недомерки, у всех ноги растерты, портянки от пота и крови заскорузли… А кому дело до солдат? Посмотрели бы, что в госпитале делается, когда раненых привозят! Класть негде! Мышка по два дня домой не приходит. Ужас какой-то! Бросили людей на бойню с голыми руками! Ничего толком не заготовлено! Пушек нет, ружей и тех не хватает! А кому нужна эта бойня? Солдаты не хотят драться! — возбужденно говорит Динка.
Дмитро поднимает голову и торжествующе смотрит на остолбеневшую Федорку.
— Да что же это ты, Диночка, говоришь? Солдат — он человек, призванный на военную службу, тут хочешь не хочешь, а свою землю от ворога боронить надо! — всплескивает руками Татьяна.
— А то его земля? Панская земля! — сердито вступает в спор Дмитро. — Когда б за свою землю, так каждый пошел бы! В чем стоит, в том и пошел бы! — дергая свой армяк, горячится Дмитро.
— Вы не понимаете, Татьяна, — торопится ему на помощь Динка, но Татьяна, не слушая ее, наступает на Дмитро:
— Смотри какой пан объявился! Да где ж у солдата та земля? Ну вот, к примеру, у тебя, Дмитро, — где твоя земля? Або у нашего батька?
— Так ведь про то же и говорим, — снова беспомощно вступает Динка, но Татьяна машет рукой.
— Обожди, Диночка, обожди! Нехай он мне сам ответ подаст… Нехай скаже, где его земля?
— Земля скрозь наша, крестьянская, не паны ее своим потом поливали, а мужики… Вот и придет такой час, когда надо будет отбивать ее от панов, вот тогда и драться будет за што! — сердито говорит Дмитро.
— Ой, божечка, божечка! — всплескивает руками Татьяна. — Да кто ж с тобой, дурень, даже балакаты будет? Скрутят тебе паны по рукам, по ногам, ще и в железо закуют!
— Не скрутят… — усмехается Дмитро.
— Да что ж он один, что ли, будет? — врывается опять Динка. — С ним весь народ встанет! Вы думаете, народ ничего не понимает, да? Посидите-ка в окопах да послушайте, что солдаты говорят, тогда узнаете! Да рабочих в городе послушайте! — размахивая руками, кричит Динка, но Татьяна с горькой усмешкой смотрит на Дмитро.
— Ох ты ж смутьян, смутьян! — прижимая к щеке ладонь и качаясь из стороны в сторону, горестно причитает она.
— Хватит, мамо! Молчите хоть за ради бога! Почует кто из экономии, всем нам тюрьма будет! — кричит Федорка и, как вспугнутая птица, бежит к двери и выглядывает во двор.
— Всех в тюрьму не посадишь, — усмехается Дмитро.
— Молчи, дурень! Тебя первого схватят да и пристрелят как собаку!
— Ну годи, — поднимается Дмитро. — Извиняйте за беседу…
Напуганные ребятишки тихо сидят под лавкой. Динка, чтобы переменить разговор, вдруг спрашивает:
— А где ж у вас люлька? Всегда висела в углу, а сейчас нету?
— Яка, Диночка, люлька? — сморкаясь в передник, спрашивает Татьяна.
— Ну та, где новорожденные спят?
— А на что она нам? — улыбается Татьяна. — Повырастали дети, батька и снял!
— А разве у вас никто не родился этой зимой? — интересуется Динка.
— Оборони боже! — смеется Татьяна. — И так семеро с ложкой…
Федорка вдруг поднимает красное сердитое лицо.
— Не хватало еще! Да я б его, как котенка, придушила в той люльке!
— От комусь жинка будет! — неожиданно весело говорит Дмитро.
— Комусь будет. В девках не останется, — многозначительно бросает Татьяна.
— Добре, — неопределенно бурчит Дмитро и по-дружески трогает за плечо примолкшую Динку: — А что, Ефим, будет вас перевозить с города?
— Да, он уже поехал… К вечеру вернется. Ну, пока мы одни с Мышкой жить будем. Мама уехала, Леня тоже уехал…
— А Вася ваш где? — спрашивает Дмитро.
— А Вася на фронте. Давно уже…
— А Мышка, значит, коло раненых? Вот это ей самая работа. Вот же добрая душа, пошли ей господи! — вздыхает Татьяна.
Динка смущенно улыбается:
— Мы с Мышкой вам гостинцы приготовили, да они на подводе едут. И тебе, Дмитро, тоже… Я тебе складной ножик купила, а Федорке платочек.
— Да чего ты беспокоишься, Диночка, разве теперь такое время, чтоб подарки возить? — расчувствовавшись, говорит Татьяна.
— Да я только вам и еще Якову-музыканту канифоль для скрипки…
— Кому? — с ужасом переспрашивает Татьяна, уронив полотенце.
— Мамо! — тихо и предостерегающе бросает Федорка.
Дмитро, шумно вздохнув, опускается на лавку.
— Якову Ильичу… для скрипки, — недоумевающе глядя на всех, повторяет Динка.
– . Ой, боже! А я думала, кому это? — в смятенье говорит Татьяна, суетливо прибирая со стола. — Вот уж не догадалась бы… А на что он тебе, Диночка?.. Обыкновенный человек.
— Что вы, Татьяна! Это же замечательный музыкант! Играет Яков теперь на свадьбах? — спрашивает она Дмитро.
— Э… Яка вже ему свадьба, — машет рукой Дмитро.
— Молчи, дурень, — тихо огрызается Федорка и громко объясняет: — Какие теперь свадьбы? Нема никаких свадеб зараз. За войну только приказчик Павло оженился!
При имени приказчика Динка вспоминает давнюю мечту Дмитро сделаться старшим пастухом.
— А что, Дмитро, — улыбаясь, спрашивает она, — тебя уже сделали главным пастухом?
Но Федорка не дает товарищу раскрыть рот.
— Эге! Ему до старшего пастуха, как мне до неба…
— Ну да, как тебе до неба, — ворчит Дмитро. — У нас три пастуха, у меня у самого подпасок есть… А вот как помрет дед, так и старшим поставят! Только и делов!
— Жди, когда дед помрет! Он еще здоровый, как тог дуб! — усмехается Федорка.