Динка
Шрифт:
Но нигде не слышно голосов. Динка пробирается на крокетную площадку. Катя и дядя Лека молча прохаживаются по дорожке. Когда они подходят ближе и останавливаются под большой березой, Динка видит, что Катя плачет, а дядя Лека ласково, как ребенка, гладит ее по голове... Динка садится в колючие кусты терна и, затаив дыхание, слушает... Но никто ничего не говорит, а дядя Лека вдруг крепко обнимает сестру и, прижав ее голову к своей груди, тихонько запевает: «Запад гаснет в дали бледно-розовой, небо звезды усеяли чистые...» Голос его звучит так нежно, так грустно
тихонько поет дядя Лека, и чем нежнее звучит его голос, тем тоскливее сжимается Динкино сердце. Теперь уже не одну Катю ей жаль – сердце ее разрывается от жалости ко всем, кого она любит. Всех, всех жалко Динке: и маму, и Костю, и Мышку, а больше всего себя... Надолго, надолго останется она без Леньки... Не придет к забору Ленька, не пойдут они вдвоем на утес... Не пойдет она туда и одна... Осиротеет утес, и вместе с ней будет глядеть он на Волгу: не появится ли пароход «Надежда»...
Знаю, что тебе в думушку вкралося,Знаю сердца немолчные жалобы...Не хочу я, чтоб ты притворяласяИ к улыбке себя принуждала бы... —поет дядя Лека, и горькие мысли Динки разрастаются. Все самое печальное собирается в ее сердце. Она вспоминает Лину... Уехала, бросила ее Лина... Никому не нужна Динка. Все заняты своими делами. Мышка жалеет Катю... Как сирота живет Динка, некому утешить ее песнями... Нет у нее брата.
Твое сердце болит безотрадное,В нем не светит звезда ни единая, —доносится из сада... Динка вытирает подолом мокрое лицо и сквозь слезы смотрит, как дядя Лека ласково гладит по голове прильнувшую к нему Катю...
«Папа! – вдруг вспоминает Динка. – Если б у меня был папа, он так же утешал бы меня...» Но папы нет, и девочке вдруг хочется вскочить, зареветь в полный голос, заорать на весь сад: «Папа!..»
Но в это время Катя поднимает на дядю Леку глаза и улыбается. Свежее, розовое лицо ее, обрызганное, как росой, слезами, кажется Динке нежным и красивым, как цветок. Катя уже не плачет, Катя улыбается; дядя Лека тоже улыбается, и Динка чувствует себя еще более одинокой и брошенной.
Выбравшись из кустов, она с опустошенным сердцем идет в дальний угол сада.
Глава 68
Песня-утешительница
Динка приходит на утес расстроенная, тихая. Ленька мешает кашу. Девочка усаживается рядом с ним... В ушах ее все еще звенит песня дяди Леки.
– Лень, – говорит она вдруг, – когда я заплачу, утешай меня песней.
– Чего? – вскидывая на нее глаза, удивленно спрашивает Ленька.
Динка тихо и упрямо повторяет свою просьбу.
– Еще что придумаешь! – усмехается Ленька. – Ты заревешь, а я запою! Цирк!
– Никакого цирка! – с обидой говорит Динка. – Так все братья утешают сестер, а у меня нет брата... И некому меня утешать...
– Как это – некому? – хмурится Ленька. – Я все равно что брат тебе, а ты говоришь: некому! Не ври уж лучше!
Но Динка горестно качает головой, и губы ее дрожат.
– Некому мне... петь...
Ленька оторопело смотрит на нее и, бросив ложку в котелок, подсаживается ближе:
– Да чего тебе петь? Вот ведь глупая! Сама глупая и другого человека дураком хочешь сделать!
– Пой мне... – всхлипывает Динка.
– Цирк! Ей-богу, цирк! – с недоумением качая головой, говорит Ленька.
– Пускай цирк... – уже по-настоящему ревет Динка.
– Вот ведь беда! Бедовская беда мне с тобой! Ну, давай буду петь, только молчи! – сердится Ленька.
Динка замолкает и, вытирая слезы, искоса смотрит на своего утешителя.
– «У попа-то рукава-то – батюшки! Ширина-то, долина-то – матушки!» – весело выкрикивает Ленька и, усмехнувшись, спрашивает: – Хватит, что ли?
Слезы Динки сразу высыхают, глаза загораются злыми огоньками.
– Ты совсем не то поешь! Просто как дурак какой-нибудь! – сердито кричит она.
– Ну вот! Теперь злишься, а сама ведь сказала: «Я буду реветь, а ты пой!» – хохочет Ленька.
– «Сказала, сказала»! Зачем мне про попа какого-то. Надо вот какую песню...
Она вытирает ладонью глаза и, глубоко вздыхая, старается войти в настроение другой песни.
– Сейчас... только отозлюсь, – тихо говорит она, видя, что Ленька ждет.
– Ну ладно, отозлись... А то подожди, поедим каши... – мирно соглашается Ленька, пробуя разваренную бурую жидкость. Но Динка не хочет каши.
– Вот, слушай! – говорит она. – И сразу выучи эту песню...
– Ладно! – весело кивает Ленька, с улыбкой глядя в изменившееся лицо девочки.
Запад гаснет в дали бледно-розовой,Небо звезды усеяли чистые... —медленно запевает Динка, копируя дядю Леку. Лицо у нее делается проникновенно-грустное, в голосе слышится глубокая, недетская тоска...
Сердце Леньки сжимается... И, как всегда, он оправдывает подружку одними и теми же словами: «Маленькая она, глупая. Ну, скапризничала, просит петь... А зачем мне ее дразнить! Петь так петь!»
И, подтягивая за Динкой песню, он искренне старается запомнить слова и мотив... Динка довольна, глаза ее блестят, растревоженное сердце успокаивается.
И, только уходя уже домой, она вдруг вспоминает, что не передала Леньке услышанные от Мышки новости.
– Лень! – торопливо говорит она. – А дядя Коля уже за границей вместе со своей матерью... А про Костю ничего не известно, только в полиции есть какая-то карточка...