Дипломатия греха
Шрифт:
— Ты даже не связал его!
— Так кто из нас оказался в дураках? — улыбнулся Худенко. — Теперь продолжим по старому сценарию. Только ускорим его, учитывая прошлые ошибки.
— Он же и вас всех… — начал, было, иерей, прижимая к себе перепуганную девочку. — Вы не понимаете…
— Поздно, — сказал Худенко. — Сейчас. Я… И осекся, глядя на меня широко открытыми глазами. Тяжело вздохнув, я бросил чеку от гранаты к его ногам. Устал я от столь резких перемен обстановки, пояснил я. По-хорошему с тобой не договориться. Что ж… когда иссякают последние доводы, начинают говорить пушки. Так кажется. Последний довод королей.
Худенко молчал, заворожено глядя на гранату.
— Отошли от двери! — зло скомандовал я. Быстро!
Белобрысый нехотя сделал несколько шагов и встал рядом с Худенко.
— Уходите! — бросил я Разумовскому. — Бегите отсюда!
Иерей подхватил девочку и, не дожидаясь повторения приглашения, Скрылся за дверью.
— По-моему, ты блефуешь, — сказал Худенко и, словно убеждая сам себя, стал медленно поднимать пистолет.
С размаху я опустил кулак с зажатой в нем «лимонкой» на его череп. Выронив оружие, он обхватил голову руками и, согнувшись пополам, зашипел от боли.
— Не Разумовский, конечно, — пожурил я себя, — но в целом неплохо. Кто еще думает, что я шучу?
Все молчали. Пользуясь их временным оцепенением, пятясь задом, я выскочил в туннель и, захлопнув за собой дверь, на ощупь отыскал в наступившей темноте массивный засов, одним ударом загнал его в паз, запирая дверь.
— Ты здесь? — раздался из темноты голос Разумовского.
— А теперь, батюшка, давай галопом отсюда. Дверь не такая прочная, как кажется.
И действительно среди доносившихся до нас ударов отчетливо слышался сухой треск дерева. С девочкой на руках Разумовский бежал впереди, я прикрывал отступление, если так можно назвать мое бегство. Туннель был явно маловат для могучих плеч иерея. Рыча от напряжения, он упрямо пробирался вперед, и лишь когда проход стал для него слишком узок, опустил Наташу на землю и подтолкнул вперед:
— Давай, малыш, беги на свет и жди нас там. — Он повернулся ко мне: — Ты первый, Коля. Та нора была куда больше этой. Я могу застрять. Сам видишь: здесь с трудом пролезаешь ты, что уж говорить обо мне… Давай, если что, я смогу задержать их на некоторое время.
Я прислушался: дверь ещё держалась.
— У нас есть время для одной попытки, — сказал я. — Попытаться-то можно? Я пойду только после тебя. В крайнем случае, воспользуемся методом Винни-Пуха: будем ждать, пока ты не похудеешь.
— Не время для шуток! Иди вперёд!
— Для хорошей шутки всегда есть время. Как хочешь, но пролезь. Выдохни, втяни щеки, пользуйся йогой, но первым пойдешь ты.
Ворча, Разумовский опустился на четвереньки и пополз в узкую щель.
— Давай, давай, — подзадоривая его, я то и дело оглядывался. — Дальше проход расширяется. Ты здесь как пробка, жаль, штопора, или шила нет, ты бы у меня мигом проскочил… Проклятье!
— Что случилось? — голос иерея звучал глухо, он все еще ворочался в узком проходе, пытаясь ползти вперед.
— Гранату я выронил… В темноте не могу найти.
Иерей охнул и одним отчаянным рывком преодолел узкий участок. Встав на четвереньки, я последовал за ним. Вдали показался свет, и минутой позже мы выбрались под слепящие лучи солнца. Жмурясь и чихая, Разумовский вновь подхватил терпеливо ожидавшую нас девочку на руки и торопливо отбежал в сторону.
— Почему она не взрывается?
В изнеможении я прислонился спиной к стене и сполз на землю.
— Кто? — уточнил я.
— Граната, которую ты выронил.
— А-а… так она и не взорвется. Вот она, — я поставил гранату рядом с собой на землю. — В ней взрыватель отсутствует. Муляж. «Рубашка» настоящая, кольцо — тоже, а вот трубка — кусок согнутого алюминия.
— И ты блефовал, рискуя нашими жизнями?! — У Разумовского не было сил даже на брань. Обвинение прозвучало скорее жалобно.
Трясущимися руками я вытащил из кармана измятую пачку сигарет, отыскал среди сломанных одну целую и, сунув ее в рот, кивнул:
— В пистолете, кстати, тоже не было патронов.
— Впервые за все время я почти жалею, что связался с тобой. Ты в порядке, Наташа?
— Да, только холодно очень. И кушать хочется. Я знала, что вы придете за мной, но все равно было страшно.
И она обхватила иерея ручонками за шею.
— Уходим, — сказал он мне. — Надо срочно сообщить в милицию.
Я был занят тем, что пытался зажечь спичку о размокший коробок. Наконец мои попытки увенчались успехом, и я с удовольствием затянулся. Отбросил спичку в сторону и выпустил облако едкого и горького дыма.
— Надо… Только что мы им скажем? Доказательств у нас нет. А деньги позволят им нанять хорошего адвоката и разнести это дело в куски. Тем более что они успеют исчезнуть отсюда еще до того, как мы доберемся до телефона. Я тоже ненавижу шантажистов и убийц, но в этом случае…
— Осторожно! — крикнул иерей. — Смотри, что ты наделал!
Скосив глаза в указанном им направлении, я заметил, что брошенная мной спичка упала на сухую траву, прикрывавшую бикфордов шнур, по-прежнему лежащий у входа, и подожгла ее. Веселые язычки пламени уже вовсю плясали вдоль шнура.
— Шнур! Шнур! — крикнул иерей.
— Действительно шнур, — удивился я. — Эка незадача! Какой я неловкий… Сейчас попытаюсь…
Пока я с трудом, превозмогая ломоту в суставах, поднимался на ноги, быстрый огонек, чуть шипя, пробежал по всей длине шнура и скрылся в пещере. Я заглянул в темноту туннеля.
— А ведь не догнать, — огорчился я. — Целый день сегодня не везет, а, батюшка?
Насупившийся иерей, молча, смотрел на меня.
— Что такое? — невинно поинтересовался я.