Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана
Шрифт:
Вот наиболее важные моменты в эволюции Российского государства.
Естественно, такое относительное увеличение мощи России должно повлечь за собой рост ее ответственности перед миром, по крайней мере в моральной области - за счастье и процветание народов, вновь обретших свою независимость, за развитие их ресурсов, за наведение порядка в их экономических и социальных отношениях, а также обеспечение их военной безопасности. Но и это еще не все. Советское правительство должно подумать о своих обязанностях перед собственным народом и вместе с тем обеспечить должное себе повиновение прихваченных провинций. Не может быть никакого сомнения, что многие люди, вовлеченные в этот процесс, будут возмущаться и раздражаться российским правлением. А их
Возникал вопрос, сможет ли Советское государство успешно справиться с этими новыми обязательствами, консолидировать свое управление новыми народами, примирить их с традиционной советской структурой и превратить их покорение в источник своей силы. От этого зависело будущее России.
Настойчивая советская экспансия несколько напоминала положение, складывавшееся много веков назад в отношениях русских с соседними кочевыми народами. Могла ли эта настойчивость, приобретшая психологический характер, обеспечить успешную экспансию России в новые районы на западе и востоке? А если она будет осуществляться успешно, знала ли Москва, где следует остановиться? И не будет ли она проводиться неумолимо, пока нога советского солдата не ступит на берега Атлантического и Тихого океанов?
Не надо забывать, что попытки поглощения этнологических регионов к западу от Великороссии, Белоруссии и Украины предпринимались Россией и раньше, но потерпели провал. Ученые, занимавшиеся историей России, слишком мало внимания уделяли взаимосвязи русской революции с экспансионистской политикой царизма в западном направлении в XVIII и XIX веках. Присоединение прибалтийских провинций Петром Великим к России не вызвало никаких осложнений в течение полутора столетий благодаря его мудрой политике, продолжавшейся преемниками, направленной на предоставление исключительных прав местному мелкопоместному дворянству, невмешательство в язык, законы и социальную структуру этих провинций. Вследствие этого даже Польша не причиняла Российской империи особого беспокойства. Однако в XIX веке в связи с отменой крепостного права, началом индустриализации и попытками руссифицизма этих провинций они превратились в очаг беспокойства, где и зародилась РСДРП (Российская социал-демократическая рабочая партия), которая в конце концов привела к власти Ленина. Что стало бы с российскими социал-демократами без мощной поддержки еврейского "Бунда", польских социалистов, латышских пролетарских лидеров? Ведь они вместе с группами национальных меньшинств Кавказа и образовали основу партии. Без их участия не произошло бы революции. А без революции и развала царизма эти провинции не получили бы своей независимости.
Другими словами, эти западные провинции оказались неудобоваримыми для царизма. Сохранить там в 1917 году свою власть новые политические институты России оказались не в состоянии из-за социальных потрясений и последствий войны. Под напором неистовства, смятения и неразберихи они были вынуждены отказаться от захваченного.
Тем не менее Советская Россия в конечном итоге обрела политическое здоровье. Опора вновь делалась на русский народ - самый послушный и легко поддававшийся уговорам, столицей опять стала Москва - традиционный центр Московии, не склонявшая головы перед западными завоевателями, произошел возврат в рамки государственных границ XVII века и были восстановлены тогдашние политические традиции - централизация неограниченной самодержавной власти, схоластизм Византии, полная самоизоляция от западного мира. Даже возродилась стародавняя мечта - стать "Третьим Римом".
Таким образом, потеря западных провинций, как это ни странно может прозвучать, облегчила положение Российского государства. Кремль позволил себе возвратиться, по сути дела, к антикварной системе правления и догме, изобиловавшей желательными, но несбыточными идеями.
Советское государство повторило всего за два десятилетия многое из истории царизма за последние два столетия. Сталин в течение первых десяти лет своего правления восстановил эпоху Петра Великого. Когда в Европе разразилась война, он обладал уже силой и вел себя подобно Екатерине II. К концу же войны он занял положение, во многом напоминавшее царя Александра I в период окончания наполеоновской эры.
А в возрастании тяжеловесности и неэластичности российской политики, во многих ее целях и методах явно просматривалась тень Николая I...
Если эти сравнения реальны, то в ближайшее время ожидались проявления новых потрясений, так как семена русской революции были посеяны еще декабристами более 100 лет тому назад. Так что через пять или десять лет небосклон России мог снова покрыться плотной облачностью гражданской дезинтеграции.
Будет ли этот процесс ускорен и доведен до полного созревания социальными и политическими ферментами в оккупированных западных провинциях? И окажется ли Советское государство лучше подготовленным, нежели в свое время царизм, к обузданию покоренных народов, которые в отличие от русских испытывали в своей истории время от времени потребность нарушать законопослушание Риму?
Советская Россия, рассматриваемая как империалистическая держава, имела большие силовые ресурсы, а также определенный опыт управления захваченными территориями и обращения с проживавшими на них народами. А это, по мнению Гиббона, - одно из основных условий удержания их в повиновении. К тому же она обладала преимуществами технического развития современного оружия, обеспечивавшего власть диктатуры и не позволившего европейским народам восстать против немецкого ига во время только что закончившейся войны. И наконец, самый большой и наиболее важный источник ее силы заключался в полном банкротстве соперничавших политических тенденций и дезориентации общественного мнения. После краха Германии все движения, руководимые из Москвы, все ее инициативы стали беспрепятственно проникать в Европу, неся энергичный, объединенный и жестокий характер. Остановить же их было чрезвычайно трудно. Тем не менее советская машина в Восточной и Центральной Европе не без слабостей.
Во-первых, она несла в себе все недостатки иностранного правления. А люди в оккупированных районах хорошо знакомы с сутью марионеточных правительств. При наличии опыта немецкого экспериментирования их уже не просто обвести, как говорится, вокруг пальца. Москве хотелось бы, чтобы лица, признающие ее руководящую роль, выступили бы в качестве независимых патриотических лидеров своих народов. Но эта надежда тщетна. За пять лет нахождения под немецкой оккупацией Европа видела значительное число коллаборационистов, так что людям, попытавшимся служить иностранным интересам, придется трудно.
Нероссийские народы воспринимали агентов Коминтерна как предателей, но ведь те выступали открыто и смело в защиту идеи, не менее универсальной и собирательной, чем христианство, и новая эта религия проникала в глубину сознания больших и малых народов. Тем не менее лица, поступившие в разное время на службу Кремлю, выражали, скорее всего, интересы русского народа, и им было трудно, хотя они и являлись согражданами народов, попавших под советское влияние, изображать из себя спасителей этих народов, когда они возвращались на родину. Правда, среди них были и прозорливые люди, но даже и им приобрести популярность в народе было непросто.
Вышесказанное усугублялось волной шовинизма и высокомерия, прокатившейся в армии и бюрократическом аппарате в связи с войной и русскими победами. Это придало советскому империализму некое свойство, мало рассчитанное на понимание и симпатию в сердцах иностранцев. Фанатики из Коминтерна, несшие светоч революционного социализма другим народам, приносили России в определенной степени большую пользу, особенно в первые дни советской власти, чем тяжеловесные и неповоротливые генералы и комиссары, ныне командовавшие в столицах стран Центральной Европы, обретя повадки царских сатрапов XIX века.