Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди
Шрифт:
Но потом из Варшавы пришло указание остаться. И он разослал просьбы на агреман (согласие правительства принять кого-либо в качестве посла) во все пять стран, где указал, что вместо господина Яблоньского послом будет господин Яблоньский. Потом вручил пять верительных грамот и устроил пять приемов.
Мы с Сережей Котовым возвращались из Габона в Браззавиль. Обменивались впечатлениями о прошедших переговорах и, давая характеристики участникам переговоров, обильно употребляли нецензурную лексику.
Вдруг сидящий впереди нас мужчина европейской
— Как приятно и неожиданно услышать в центре Африки русскую речь.
Это оказался французский специалист Юра Секачев, он летел из Абиджана в Браззавиль. Я с ним познакомился, часто потом бывал у него дома в Браззавиле.
Его родители попали во Францию в начале двадцатых годов. Юра рассказал, как они вышли из порта в Марселе и хотели попасть в центр города. Отец Юры, не очень хорошо владевший французским, решительно направился к интеллигентному человеку в очках и, вместо того чтобы спросить «O`u est le centre de la ville?», что означает «Где центр города?», спросил «O`u est le centre de la vie?», что переводится как «Где центр жизни?».
Прохожий задумался, а отец начал настаивать: «Нет, ты скажи: где центр жизни? Ты должен знать, где центр жизни». На что прохожий после некоторого раздумья ответил, что он сам всю жизнь стремится узнать это, но никак не может.
«Идиот», — констатировал отец и пошел дальше. Мать Секачева, дворянка, прекрасно говорившая по-французски, позже объяснила ему, в чем дело.
Семейство Секачева запомнилось мне еще из-за милой собачонки по имени Сократ. В то время собак взвешивали вместе с багажом, поэтому для того, чтобы он весил меньше, за несколько дней до полета его переставали кормить. Зато в самолете кормили от души, а посему у собаки выработался рефлекс — каждый раз при виде самолета пес визжал от радости.
Мы с Сашей Ходаковым, будущим послом в Голландии, однажды решили ради экзотики лететь из Браззавиля в Либревиль не надоевшими европейскими лайнерами, а простеньким самолетом местной компании с двумя посадками.
В городишке Порт Жантиль мы зашли в туалет. Говорим о чем-то, как вдруг слышим из кабины просто-таки вопли… по-русски:
— Ой, русские товарищи, не уходите. Ой, русские товарищи, не уходите.
И через полминуты появился человек. Первым его вопросом было:
— В какой стране я нахожусь?
Оказалось, это поляк, которого послали работать в Яунде. По-французски он не говорил ни слова, что-то пытался объяснить по-английски. А английский в Западной Африке распространен так же, как китайский. Как он оказался в Габоне, объяснить он не мог.
Мы довели бедолагу до диспетчера и объяснили, на какой рейс надо сесть. Он нас поблагодарил и грустно смотрел нам вслед.
И еще о Саше Ходакове.
Однажды после хоккейного матча в спортивном центре ЦДСА у меня не завелась машина. Я безуспешно пытался что-то предпринять. Потом позвонил Саше Ходакову, благо, он жил рядом. Тот принес запасные свечи. Безрезультатно. Вдруг к нам подошел прохожий:
— Помочь?
— Помогите.
Он залез в мотор — и через несколько минут машина завелась. Прохожий этот был… чемпион мира по шахматам Михаил Таль.
Личные отношения с кубинцами, несмотря на охлаждение отношений государственных, оставались самыми прекрасными. Когда я приехал вручать грамоты в Сан-Томе, кубинцы дали мне на пару месяцев фольксваген лилового цвета с номерами кубинского посольства.
Мой старый знакомый еще по Алжиру кубинец Валеро, сам, кстати, военный разведчик, прекрасно знал, кто я такой, но тем не менее звал меня «товарищем полковником» и грозился «пожаловаться военному атташе». Однажды после приема с обильным количеством спиртного, еще в Алжире, он признался мне: есть у них в посольстве специальный человек, он снимает на кинопленку дипломатов из всех посольств и потом по походке определяет, не военные ли они. У меня действительно походка военного: я начинал с Военной академии.
— Что с вами! У вас желтые лица! — дама была в ужасе и, взяв провезенную нами из Конго посылку, быстро ретировалась.
Если вопрос «Что пьешь?» для нормальных людей означает выяснение пристрастия к напиткам, то для живущих в Тропической Африке это значит «Что принимаешь против малярии?». Лекарств было много: одни нужно принимать каждый день, другие — раз в неделю. Они помогали, хотя в той или иной форме малярией болели почти все. По возвращении в Европу у многих случались остаточные приступы. Лекарства были разные, но в основе всех был хинин, а посему цвет кожи становился желтым.
Иногда настолько желтым, что знакомые пугались: «Вы с Ларисой желтые, как китайцы!».
Смешная история произошла в Камеруне.
Завхоз посольства отправил в Союз какой-то таинственный ящик. Доброжелатели донесли куда следует, и в Москве завхоза попросили ящик открыть. А там… подшивка «Правды» за пять лет. Таможенники сначала обалдели, потом извинились и пропустили. Им было невдомек, что ящик этот из ценнейшей породы дерева.
Однажды в аэропорту в Либревиле я увидел странную картину: по залу шла совершенно голая белая женщина, которую сопровождали полицейские.
Позже мне объяснили. Эта дама, француженка, хозяйка какой-то небольшой лавки, назвала покупательницу, местную женщину, «черной обезьяной». Ее судили, и вердикт был необычным. Ей предложили на выбор: или шесть месяцев тюрьмы, или пройти голой от таможни до посадки на самолет в Париж. Она предпочла второе. Шла она мелкими шагами, смотрела на пол. Пассажиры делали вид, что ее не замечают.
В Сан-Томе приехали ГДРовские дипломаты из Анголы. Их целью было «налаживать дипломатические отношения». В первый же день они нанесли мне визит. Ни по-русски, ни по-французски никто не говорил. Один только с трудом говорил по-португальски. Пришлось перейти на немецкий.
Первые полчаса было трудно. Но потом я освоился. Да так, что третий секретарь Володя Черняков потом выражал удивление.
Я не стал ему говорить, что бабушка у меня была немкой, а тетка говорила со мной по-немецки, пока мне не исполнилось десять лет.