Директива – уничтожить
Шрифт:
– Он с Чмаровки.
Примус не обиделся. Поезд проезжал сейчас по мосту через Москву-реку; моментально забылся странный сон, Олег смотрел на узенькую речушку с чувством глубокого превосходства. «Вас бы на Волгу свозить, – думал он, – я бы посмотрел, как бы вы засмеялись. Ущербные люди…»
Примус был высокий и худой, с жиденькой порослью редких волос на острие подбородка; на нем были узкие джинсы, рубашка расцветки «джангл» и бейсболка, надетая козырьком назад. Поступать в университет он и не думал. «Попробуй», – говорили ему. «Бесполезно», – отвечал он. Он играл на гитаре, сочинял по настроению музыку, потом демонстрировал свои произведения друзьям. Те, как и положено,
Электричка проехала мост и снова нырнула в тоннель. Антон, шагнув к дверям, кивнул Образцову: «Выходим». Ромка Ващенко с неохотой оставил свое место. Всего их, считая Антона, было пять человек.
Двери вагона открылись, и пятерка ступила на перрон станции «Коломенская». Поднявшись на эскалаторе и выйдя из вестибюля, Антон указал вправо:
– Нам туда.
Дом на Нагатинской улице, 36, они разыскали довольно легко.
Открыв дверь, Светлана Рогожина с интересом посмотрела на симпатичного парня с модной мелированной прической. Он поздоровался.
– Вы Светлана Рогожина, журналистка?
– Да, – ответила она, не сумев сдержать улыбки. Парень оценивающим, но не нахальным взглядом окинул ее с ног до головы. – А вы?
– Меня зовут Сергей. Я могу с вами поговорить?
– Я даже не знаю… – Она нерешительно оглянулась, прислушиваясь к доносившимся из кухни звукам, там гремела посудой мать.
– Да вы не бойтесь, – успокоил ее парень. – Я по поводу одной из ваших статей. Если неудобно дома, давайте поговорим на улице.
Рогожина все еще пребывала в нерешительности.
– Может быть, лучше завтра, в редакции… – Она неожиданно осеклась. – А как вы узнали мой адрес?
– Вот в редакции его и дали. Я туда отправился прямо с поезда. Я из Самары.
– Ну хорошо. А о какой статье пойдет речь?
Парень протянул ей газету, где в нескольких строчках говорилось об Антоне Никишине, и ткнул пальцем.
– Я не писала этого, – она вернула газету.
– А про Дробова писали?
Рогожина вздрогнула. Этот человек последнее время не выходил у нее из головы. Когда она брала интервью у него, то чувствовала себя спокойно, однако… не совсем уверенно. А после выхода статьи не находила себе места. Генерал будто загипнотизировал ее, внушив, что она должна бояться его. Почему бы? Она написала все слово в слово, старательно подгоняя предложения под речь Дробова: они были то совсем короткими, то длинными. Прежде чем показать готовый материал редактору, несколько раз «прогнала» его. Шеф прочитал и сказал «хорошо». Потом спросил: «Он расписался?» – «Да, на каждой странице». Редактор отдал статью в набор, только не утвердил фотографию Дробова, которую предложила Рогожина: на заднем плане, левее и ниже портрета Сталина, висела карта Москвы, на которой отчетливо был виден крупный крест. А еще говорил – не фашист, думала Светлана, досадуя, что не спросила о значении этого знака. Редактор из одиннадцати снимков, сделанных Рогожиной в кабинете генерала, выбрал тот, который и появился в газете на следующий день. А еще шефу понравилось название: «Георгий Дробов. «Молчание ягнят» по-русски». В редакции ее поздравили – это был ее первый большой успех в газете.
Светлана отчего-то решила, что пришедший к ней парень состоит в организации Дробова; хотя по его виду трудно было это сказать. Внутри шевелился червячок страха – может, напортачила чего-нибудь? Она все же решила с ним поговорить, только не на улице. Демонстративно громко крикнув в глубь квартиры: «Мама, у нас гости», – она впустила гостя в прихожую.
Из кухни выглянула женщина лет сорока пяти и поздоровалась.
Они сели за стол в большой комнате, Светлана достала с полки газету со своей статьей.
– Вы о ней говорили?
– Да. – Образцов взял газету. – Вам эта статья не кажется странной?
– В каком смысле? – обиделась Рогожина. Она поправила на носу очки, стараясь выглядеть старше своих двадцати двух лет; ей просто необходимо иметь солидный вид, коли затронута такая щекотливая тема. – Вам кажутся странными вопросы или ответы?
Эх, как непрофессионально она ведет разговор. Сейчас этот парень скажет ей, что какие вопросы, такие и ответы. Или еще обиднее: «Не задавай дурацких вопросов, не получишь дурацких ответов».
Образцов решил зайти с другой стороны. Он впервые вел разговоры, которые, так или иначе, носили дипломатический оттенок. Обычно решающее слово оставалось за Антоном, Сергей и Юлька сумели убедить его, что не стоит самому идти к журналистке – еще неизвестно, кто она, как его воспримет. Выбор пал на Образцова. Правда, в бой рвался Примус, но его попытку резко пресекли. Важность визита трудно было переоценить. Единственной зацепкой в «деле Никишина» была статья Рогожиной и записная книжка Дмитрия Романова, открытая на странице с телефоном Дробова. Они в тот вечер обыскали всю квартиру капитана, хотя ничего заслуживающего внимания больше не нашли. Только деньги. Деньги решили взять, без финансовой поддержки любые дальнейшие действия вели в тупик. Теперь Образцову предстояла трудная работа, звучащая каламбуром: «Подвести под статью Антона». Посмотрев еще раз в молодое лицо Рогожиной, носившее пожизненно отпечаток облика отличницы, Образ решил идти напролом.
– Нам с вами предстоит большая и опасная работа, – сказал он. И, не сдержавшись, широко улыбнулся. Рогожина смотрела на него с недоумением. – Попробуем связать два дела в одно? – спросил он.
– Вы меня извините, Сергей, я не понимаю, о чем идет речь.
– Что вы слышали о побеге из воинской части Антона Никишина?
– То же, что и другие. То, что появилось в прессе и на телевидении.
– Ну да: псих, убивший своих товарищей на почве дедовщины. Он убил только одного человека, и то лишь потому, что его самого пытались убить. Хотите знать почему?
Хочет ли она знать! Рогожина придвинулась к столу вплотную.
– Вы из Самары? – спросила она, поверив вдруг этому парню. Это был импульс, спровоцированный журналистской профессией. – По-моему, вы так сказали?
– Да, из Самары. Если вы заинтересовались, я еще раз хочу предупредить вас: это очень опасная тема.
Светлана отмахнулась от этих слов, как от мухи:
– Так вы знаете иные причины побега Никишина из части, нежели те, что названы в публикации?
– Да. Он стоял в карауле у склада с боеприпасами. Пока я не буду говорить о деталях, но до перестрелки или после со склада исчезли восемь радиоуправляемых мин с нервно-паралитическим газом и несколько упаковок с пластитом – это взрывчатка, аналог Си-4. Газ гораздо сильнее зарина.
Сергей чувствовал, что у него начинает получаться. Он вел разговор спокойно, как бы не от себя, и поэтому его речь была довольно солидной. Помог тут и тщательный анализ статьи Рогожиной, которую ребята выучили почти наизусть, разбирая ее не то что по словам, а по буквам. Единственная зацепка требовала от них максимума умственного потенциала; они на ходу учились, выстраивая самые немыслимые цепочки, однако никто не смеялся. Антон говорил, что должны высказываться самые бредовые идеи, потом лишнее отсеется само собой. Им было интересно, они внезапно поняли, что это их дело, и скромно гордились собой.