Директива – уничтожить

Нестеров Михаил Петрович

Дробов вызвал Николая Иванова, усадив его за стол, вручил распечатку.

– Теперь давай подумаем, – предложил он начальнику службы безопасности. – Думаю, что время настало. О таком везении я даже не мечтал. Великолепный шанс, и упустить его нельзя.

Иванов подумал, что разговоры кончились. Ему вообще-то хотелось, чтобы они не кончались никогда: говоришь и говоришь, властвуешь, играешь в начальника, деньги получаешь, а серьезное дело как бы только подразумевается – пять пишем, три в уме. Все эти рэкетирские примочки, мелкие разборки, торговля оружием, даже похищение

ОВ мало что значили, ибо не имели общественного резонанса. Пусть даже в них гибли люди. Они гибли за металл, а не за идею. И это были профессионалы, которые знали, на что шли. Теперь речь шла о других людях. Множестве людей. Можно сказать, невиновных. И надо было переступить через что-то в себе. Вот почему Иванов боялся того дня и часа, когда Григорий произнесет эти слова: время настало. Даже больше – он и генерала в глубине души относил к той же категории «говорунов». Хотя порой сомневался в этом. Нет, думал он иногда, Григорий ни за что не решится на такое. Это просто говорильня, позируем друг перед другом.

Похоже, он все-таки ошибался, недооценил Дробова. Тот последнее время стал просто одержимым. Неужели он все же решился?

Иванов посмотрел в глаза своему шефу. И Дробов прочел в них вопрос:

«Ты это серьезно?»

Он скривил губы, удивив своего ближайшего помощника:

– А ты думал, я все это время шутил? Все, Николай, с этого момента только вперед. Как говорят конвойные, шаг в сторону, прыжок вверх – попытка к бегству.

Иванов не ответил. Он слепо читал распечатку разговора имама с директором медресе. Окончив чтение, он рассеянно оглянулся вокруг. Обстановка у Дробова почти ничем не отличалась от той, что была в кабинете Иванова, но он вдруг подумал, что если войдет сейчас в свой офис, то увидит только голые стены, табуретку, веревку и кусок мыла…

* * *

– Эй, пацан!

Марат Шамсутдинов резко остановился. Даже подошвы кроссовок скрипнули, совсем как у автомобиля. Обернувшись, Марат встретился взглядом с улыбчивым черноглазым парнем лет двадцати пяти. Со взрослыми нужно здороваться первым, однако Марат молчал, дипломатично решив, что у него к незнакомцу нет никакого дела: он остановил Марата, пусть и здоровается первым.

Казалось, парень понял его.

– Привет.

– Здравствуйте, – отозвался мальчик.

– Ты из школы?

– Да.

– А скажи мне, имам в актовом зале будет выступать? Мне бы хотелось прийти на встречу.

– Так имам уже был у нас.

– Правда? Вот не повезло. А он в актовом зале выступал?

– Ну да, а где же еще?

– Например, в классе или в спортзале.

– Да нет, в спортзале даже сесть негде, только низкие скамейки. А в классе все не уместились бы. Нас много.

– Да, жаль, – вздохнул парень.

– Вас могли бы не пустить, – пожалел его Марат.

– Пустили бы. Я до восьмого класса учился в этой школе. Правда, она была обычной, не специализированной. Меня Нурат Мирзоевич помнит.

Мальчик ничего не ответил. Наступила пауза.

– Ну ладно. – Парень кивнул на прощанье и пошел прочь.

Марат, пожав плечами, побежал домой. В подъезде он уже забыл о недавнем разговоре с незнакомцем.

Родион Кочетков прошелся вдоль низкого забора, осматривая здание школы. Типовое здание, каких в Москве десятки. Не заходя на территорию школы, он вернулся к оставленной на обочине машине.

– Ну что? – спросил его Олег Коваль, который несколько минут назад разговаривал с Маратом.

– Поехали, – бросил Родион, садясь в кресло пассажира и прикуривая сигарету. – Крутиться здесь не будем. Поезжай на Кутузовский, там есть точно такая же школа. По ней и будем решать.

– Почему так далеко? – Коваль завел двигатель. – Я знаю такую же школу гораздо ближе.

– Чем дальше, тем лучше. Береженого Бог бережет.

– А небереженого конвой стережет, – добавил Коваль, выезжая на Киевскую.

Родион посмотрел на него хмуро.

На Кутузовском проспекте Коваль запарковал машину во дворе, в конце школьного футбольного поля. Сейчас на нем гоняли мяч человек десять пацанов, играя в одни ворота. Выйдя из машины, Коваль и Кочетков пошли вдоль поля, шурша ботинками по гравийному покрытию беговой дорожки. У противоположных ворот они присели на одну из лавочек и закурили.

Школа была обращена к ним тыльной стороной, на них выходили окна спортзала, раздевалок, кухни и актового зала.

– То, что нужно, – тихо проговорил Родион, внимательно оглядывая здание. – Собственно, я уже имею представление. Остались кое-какие детали, но это уже внутри здания.

– А нельзя подложить мину снаружи? Просто взять побольше взрывчатки, а?

– Неэффективно, – отозвался Родион. – При наружной закладке мины около семидесяти процентов пойдет в воздух. Смотри, – он указал рукой на здание, – если, к примеру, поставить мину в середине коридора, между актовым и спортивным залами, и то эффект будет куда больше, чем при наружной закладке. Обрати внимание на актовый зал. Видишь, какая большая площадь у крыши? Практически она висит в воздухе. Достаточно небольшого толчка, чтобы все бетонные плиты и перекрытия рухнули вниз.

– Небольшой толчок – это условно?

– Конечно, условно.

– Чем будешь работать?

– Пластитом. Он динамичный, послушный… как глина в руках скульптора. – Кочетков задумался, глядя на окна и дверь кухни. – Пожалуй, я уже решил. Стена, которая отделяет кухню от актового зала, несущая. До потолка кухни идет кирпичная кладка, а выше – железобетонная конструкция. Мне это вполне подходит.

– Откуда такие подробности? – спросил немного удивленный Коваль.

Родион ухмыльнулся.

– Это моя работа. Я подрывник и в первую очередь должен хорошо разбираться в строительстве. То бишь в объектах. Мне, например, ничего не стоит сделать так, чтобы школа сложилась, как карточный домик.

– Ну так давай!

– Установка не та. Мы не на показательных выступлениях, и аплодировать нам никто не будет… А вообще жаль работать под дилетанта, хотя и толкового. Тикающие часики вместо электроники, строгие указания, никакой инициативы. – Родион посмотрел на часы. – Что ж, вернемся сюда не раньше одиннадцати вечера и покажем класс на уровне чуть ниже среднего.