Директива – уничтожить
Шрифт:
Ровно в десять часов Никишин позвонил по номеру 195-10-64.
– Алло, это автомастерская? Могу я поговорить с Вадимом Лацисом?
– Можете, Лацис слушает.
– Я звоню вам по поводу ремонта берегового катера. Как, возьметесь?
– А, это вы. Мне говорили о вас. Только разговор шел не о катере, а о самолете. Забыл только марку.
– Ан-19.
– Точно. Что ж, подплывайте или подлетайте, как вам удобно. А если серьезно, то позвоните по телефону 925-35-80. Потом перезвоните мне.
– Хорошо.
Через десять минут Антон звонил по телефону, который продиктовал ему Лацис.
–
– Одну минуту. – В трубке раздался едва уловимый щелчок и через минуту мужской голос, прозвучавший чересчур громко, произнес:
– Алло? Вы сегодня утром имели беседу?
При звуке этого голоса Антон сжался. Он узнал его. Прикрыв трубку ладонью, Антон откашлялся.
– Да… – и чуть не назвал собеседника по имени-отчеству.
В кабинете Председателя Правительства Российской Федерации было людно. Премьер поговорил минут десять поверхностно, попросил прессу удалиться и сейчас распекал губернаторов одиннадцати областей. Он всегда говорил прямо и импульсивно, на дух не переносил лицемерия, потому что сам был искренним.
– Если я в какой-то мере попробую объяснить, что там и как, многие начнут сомневаться. – Премьер надел очки и тут же снял их. – Зачем это? Почему? – спрашивал он с выражением. – Нам что-нибудь не хватает? Кому это? Мне? Вам? – Он сердито оглядел губернаторов. – Я еще раз повторяю: никто и никогда! Хватит! Терпение не беспредельно. Его мало. Оно лопнет и больно стеганет. Ну, если у вас есть что-то, что бы я мог удовлетворить, то говорите без стеснения. Не смогу я, обсудим это дело, решим вместе. Я же прислушиваюсь к мнению умных людей. Ну? Нельзя же так!
Дверь кабинета открылась, на пороге вырос секретарь Премьера.
Премьер кивнул ему: можешь подойти.
Тот быстро подошел, протянув лист бумаги.
Премьер надел очки и начал читать.
Губернаторы, переглядываясь, разводили руками: критика в их адрес была справедливой. Премьер, окончив знакомство с бумагой, снял телефонную трубку.
– Алло? Вы сегодня утром имели беседу?.. Вы еще раз встретьтесь, хорошо? И поговорите. Меня разговор тоже касается. – Премьер немного помолчал. – Ты не разбейся там, Ан-19. Осторожнее. – И спросил: – Ну что, все?
Когда он окончил разговор, в кабинете стояла тишина. Премьер строго оглядел всех поверх очков.
– Совещание закончено.
Чиновник положил ему на стол протокол совещания. Премьер, едва бросив взгляд на бумагу, написал вверху «Утверждаю», расписался и ниже подписи поставил число.
Губернаторы, зашумев стульями, скороговоркой попрощались и потянулись к выходу.
Премьер проводил их рассеянным взглядом и вызвал к себе начальника личной охраны Валентина Берегового.
У-уф… Повесив трубку, Антон выдохнул и отер вспотевший лоб.
Следующий звонок снова был Лацису. Тот пригласил его к себе. В начале первого Антон входил в мастерскую. Через несколько минут в сервис заехала знакомая «Волга». Поставив машину на яму, Климентьев подмигнул Антону и указал глазами на открытую дверцу…
24
Имам Второй Московской мечети (Большая Татарская улица, 28) последнее время не находил себе места, чувствуя какую-то вину перед учениками школы. Те ждали от него интересного рассказа, возможно, какого-то откровения или неизвестного им факта из жизни пророка. Может быть… А получилось по-другому. Посещение им школы вылилось в нечто большее, чем простая лекция. Впрочем… Имам попросил у Аллаха прощения: конечно же, не свет самосозерцания хотел он послать на головы учеников – об этом даже не было мысли. Но… как бы это объяснить? – напряженно думал имам. Дети ждали именно его, от него желали услышать священные слова Корана. Слова, произнесенные именно им, проникают в самые отдаленные уголки души.
А он по каким-то причинам не смог довести свою миссию до конца. Что же помешало ему? Откуда взялось это видение, этот кошмар? Ведь имам действительно испугался. А теперь он хотел убедить себя, что его страх был беспричинным. Однако не смог этого сделать.
Так что же все-таки произошло?
Имам снова и снова возвращался в то утро, когда его внимание, как никогда, было приковано к электронным часам…
Имам-хатыб, бросив взгляд на настенные электронные часы, задумчиво покачал головой. Через сорок минут он должен быть в специализированной школе, где учатся только мусульмане, в большинстве своем татары. Его попросил директор школы, и имам не мог отказать, тем более что тема была более чем близка имаму: прочитать лекции по теории и практике ислама, рассказать простыми словами о жизни пророка Мухаммеда. «Еще десять минут, – подумал имам, – и пойду». Водитель служебной машины был предупрежден и ждал сейчас на крохотной стоянке возле мечети.
Проходя через просторный зал, имам улыбнулся: он поймал себя на мысли, что уже читает лекцию ученикам. В голове отчетливо прозвучали начальные слова: «Мухаммед родился в 570 году в обедневшем клане Хашим могущественного мекканского племени курейш».
Прошуршав просторными одеждами в арке мечети, имам прошел двором и оказался возле машины. Водитель предупредительно распахнул дверь, имам, не говоря ни слова, кивнул. Водитель ответил тем же и мягко тронул с места.
В актовом зале школы стояла какая-то липкая, давящая тишина. Ученики боялись пошевелиться; они устремили свои взоры к благородному лицу священника, который, прежде чем начать говорить, выдержал долгую паузу. Когда напряжение, по его мнению, достигло критической точки, он произнес те слова, которые прозвучали у него в ушах в мечети, и продолжил:
– …Мухаммед рано осиротел, он пас скот своего дяди, потом поступил на службу к богатой вдове и вел ее торговые дела. Благодаря этому он активно общался с представителями разных народов и религий…
Ровный, проникновенный голос имама слышался не в ушах учеников, нет, он просачивался через кожу груди и поднимался к голове – так испаряется утренний дурман от росистой травы. Он держал пальцы рук сцепленными, глаза его были полузакрыты, он казался застывшим. Только коротко остриженная борода двигалась, открывая белые зубы.
– Медина соперничала в то время с Меккой, и Мухаммед со своими последователями в 622 году отправились в Медину…
Вот тогда все и случилось. Глядя на линолеум зала, с рисунком под паркет, священник на мгновение почувствовал головокружение. Ему показалось, что линолеум под его ногами вздыбился пузырем, почернел и внезапно осел, испустив тяжелый вздох. Ноздри затрепетали, уловив далекий еще, но уже чувствовавшийся в подсознании едкий дым. Имам не прервал своей речи, голос его не дрогнул, однако в груди зародилась необъяснимая тоска, почудилось приближение чего-то непоправимого, ужасного.