Директор департамента
Шрифт:
— Так вот где я, — еле слышно произнес он, едва шевеля отяжелевшим языком и обращаясь к самому себе. Ноги перестали его слушаться, и он опустился под фруктовое дерево. Металл в его голосе исчез, сменившись жалобным причитанием:
— Но почему именно я, которому предстояло так много сделать?.. Все мои грандиозные планы пошли насмарку. Дело всей моей жизни обречено на провал, если только в стране не сыщется человек, достойный называться моим преемником… Но теперь поздно об этом думать. Я навсегда покинул прекрасный мир — мир хитроумных расследований и скандальных процессов, мир громкой славы
Инспектор Норман, тактично молчавший все это время, заговорил голосом вкрадчивым и сочувственным:
— Я знаю, как вам сейчас тяжело, сэр, — сказал он, беря Макслотера под руку. — Каждый новичок проходит через это. Но вы должны утешать себя тем, что вам повезло — вы прибыли прямехонько в рай. Правда, вам пока выписали временный пропуск, но я уверен, что у вас не возникнет никаких затруднений с получением постоянной визы на пребывание в царстве божьем. А сейчас следуйте за мной в канцелярию апостола Петра.
2
ИДТИ ПРИШЛОСЬ недолго. Между деревьями, увешанными райскими плодами, показались гигантские ворота, украшенные крупными драгоценными камнями, замысловатыми завитушками и прочими ненужными деталями, свидетельствующими о дурном вкусе архитектора.
Окно в примыкавшем к воротам легком дощатом домике было открыто. В нем виднелась голова древнего старика. Огромная плешь излучала подобие! северного сияния в миниатюре.
— Вам давно пора быть на месте, Норман, — пробурчал сварливый старик. — Каждый раз мне приходится вас ждать. Нельзя ли не задерживаться на границе? Почему вы сразу не объявляете этим иммигрантам, куда они прибыли, вместо того чтобы ходить вокруг да около? Вы же инспектор иммиграционной службы царства божьего, а не посол какого-нибудь опереточного королевства в Вашингтоне!
Провинившийся инспектор смущенно переступал с ноги на ногу, пытаясь объяснить, что правила внутреннего распорядка не запрещают проявления некоторого либерализма по отношению к вновь прибывшим.
На это апостол Петр резонно ответил, что он не первый год возглавляет иммиграционную службу и знает наизусть все правила. Более того, он их сам составлял. Но с каждым годом он все более убеждается в том, что эти правила ни к черту не годятся, они лишь позволяют молодым бездельникам вроде инспектора Нормана разгуливать в рабочее время по саду и вести светские беседы с иммигрантами.
— Когда я начинал службу, — говорил раскрасневшийся апостол, — мне приходилось ходить на цыпочках. Особенно после того, как враги господа нашего вынудили меня трижды отречься от него. Но я сумел тяжким трудом и молитвами загладить свою вину. Нынче я — важная персона, главный апостол, мне каждый иммигрант старается угодить.,
Петр перевел глаза на новичка, ожидая от него подобострастного подтверждения своих слов. Макслотер молчал, уставившись как баран на отливавшие золотом ворота, и делал вид, будто не прислушивается к разговору. На самом деле он лихорадочно стирался запомнить каждое слово, произнесенное лысым старикашкой. Директор Федерального департамента расследований хорошо знал, что любое неловкое слово, сказанное сгоряча, может в нужный момент обернуться драгоценнейшим обличительным документом. Эх, сюда бы карманный магнитофончик…
— …А современная молодежь, — продолжал между тем апостол, — всячески отлынивает от работы, не оказывает мне никакой помощи. Не понимаю, за что ее только называют «золотой»? В насмешку, что ли?
Петр окинул презрительным взглядом инспектора, будто только сейчас обнаружил в нем все пороки, присущие молодому поколению. Потом отвернулся и тяжело, по-старчески вздохнул.
— Откровенно говоря, мне бы давно следовало плюнуть на эту бесполезную, грязную работенку и подыскать себе другую, почище. Или вовсе уйти на пенсию. Небось господь бог не откажет, заслуги у меня кое-какие имеются.
Главный апостол умилился от собственных слов и стал похож на свои портреты, украшающие антирелигиозные музеи на цивилизованных планетах.
Инспектор Норман посчитал, что пора напомнить о деле. Он протянул в окошко регистрационную карточку, на которой было четко выведено: «Кандидат на получение постоянной визы № ГМ-9876-С-543210».
Американец шагнул вперед, чтобы представиться, но жест святого Петра говорил о том, что подобные земные формальности в его конторе не практикуются.
— Лучше-ка распишитесь вот тут и приложите большой палец правой руки, — апостол ткнул пальцем в розовую бумажку.
— Что это за документ? — живо поинтересовался Макслотер. Он не собирался подмахивать бумаги, которые могут быть использованы его врагами.
— Стандартный бланк заявления на получение постоянной визы.
Американец успокоился. Такой приятный документ он готов подписать сию минуту.
— Однако, молодой человек, — продолжал апостол, — не рассчитывайте пройти через эти ворота сегодня же. Прежде чем выдать визу, мы должны вас проверить.
Макслотер едва не рассмеялся апостолу в лицо. Проверить его, главу всемогущей сыскной организации, проверявшего других, ну не абсурд ли это?!
— Да, да! — подтвердил плешивый старичок апостол. — Вас тщательно проверит Вселенский департамент расследований. Я имею честь быть директором этого уважаемого райского учреждения. В ближайшие дни вас вызовут на заседание постоянной комиссии по делам иммигрантов. Там мы уточним все неясные моменты вашей биографии, а затем уже примем решение. А пока вы поживете в палатке, отведенной для вас по эту сторону главных ворот.
Петр, очевидно, счел разговор оконченным. Он осенил новичка крестным знамением и скороговоркой пробормотал стандартное напутствие:
— Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить. Противостойте ему твердою верою, зная, что та-кия же страдания случаются и с братьями вашими в мире.
«Как божественно устроен рай, — подумал Макслотер, собираясь направиться в отведенные ему скромные апартаменты. — И здесь есть свои сыщики и следователи. На этом свете определенно можно жить».
Но тут мозг американца просверлила другая, менее радостная мысль: «А вдруг райский департамент придерется к какой-нибудь пикантной детали в моей биографии? Они здесь все знают, от них ничего не скроешь. Вспомнят о шестизначном чеке, врученном мне лоббистом авиационной корпорации, или о доме свиданий под Вашингтоном. Ох, уж эти шалости юношеских и зрелых лет…»