Директория «Мусорщик». Книга 1. Ра
Шрифт:
Становилось жарко, наверное, потому, что вентиляцию перекрыли. Где же спасатели? Или уже пошла такая жара, что каждый сам за себя, и мы не нужны никому? Может быть, инопланетяне, наконец, прилетели? Сколько веков их ждём! Лучшего места для высадки, чем наша помойка, не нашли и теперь закачивают сверху эту жёлтую жижу, чтобы вытравить нас, как тараканов! Картинка с тучами не выходила из головы. В горле нарастал ком. Ещё один огромный человек побежал на меня, я отпрыгнула в сторону. Нет, хватит. Вернувшись к себе, вспомнила правило про минимальную двигательную активность
Видимо, это всё. У меня всего один противогаз, сети нет, у здоровенных мужиков противогаз не отнять, значит, точно не дождусь спасения. Я достала смартфон и принялась писать последнее письмо родным.
«Дорогие мои мамочка и братики!
У нас тут творится что-то ужасное. Химическая опасность красного уровня».
Нет, не так.
«Дорогие мои мамочка и братики! Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет.
У нас тут творится что-то ужасное. Химическая опасность красного уровня, всё мигает, воет, а мне не достался второй противогаз, и взять его негде. Значит, жить мне осталось часов пять».
Мне стало так жаль себя, что слёзы потекли ручьём. Плакать в противогазе оказалось очень неудобно, стёкла залило слезами, стало мутно и мокро. Пришлось снова затаить дыхание, поднять резиновую маску, салфеткой промокнуть противогаз изнутри, протереть стёкла, затем снова надеть. Видно стало ещё хуже. Я попробовала протереть стёкла снаружи и обнаружила, что это были не просто стёкла – это были окуляры. Надавливая на них, можно было изменять резкость и фокус изображения. Настроив свои новые «глаза», я продолжила писать письмо домой.
«Я очень люблю вас, дорогие мои, и надеюсь, что эта дрянь приключилась только здесь, с нами, а у вас там всё хорошо».
Мне снова пришлось сливать слёзы из противогаза. Наверное, каждый раз поднимая его, я укорачивала свою жизнь и уменьшала шансы на спасение. Сама, своими руками, и никто, кроме меня, в этом был не виноват. Что бы спросила мама, прочитав это моё послание? Мама спросила бы: «Ты сделала всё, что могла, для улучшения ситуации в этих конкретных условиях?» Нет! Я сидела тут в углу, мокла и ревела. «Ну и дура!» – так сказала бы мама и была бы сто раз права.
В коридоре внезапно всё стихло. Я решительно поднялась и пошла к двери. Высунулась, огляделась – никого. Пустой ящик светился чистым светом. Раз Женьки нет в коридоре, значит, он в номере. Постучала к нему – никто не открыл. Постучала ещё раз – опять никто не открыл. А вдруг он умер там, а я его бросила, подумала, что он среди этих, в коридоре? Я принялась долбить в дверь кулаками.
Дверь распахнулась, и даже в противогазе было видно, что Женя заспанный.
– Ты что, спишь? В противогазе? – удивилась я.
– А что ещё делать? Ночь вообще-то на дворе. Ты время видела? Сплю, разумеется. Экономлю силы и «минимизирую двигательную активность», – ответил он, зевая.
– Сейчас ведь закончатся шесть часов и надо сменить противогаз, иначе всё, – тревожно напомнила я.
– Всё? У них срок использования до суток. Ку-ку, люди, здесь есть кто-нибудь? – он смешно постучал по моей резиновой голове. – Через шесть часов желательно сменить. Я к этому времени проснусь, умоюсь и буду готов к замене. По свету и местные подтянутся, спасатели там всякие.
– А у тебя сколько рабочих противогазов? – спросила я.
– Один, – ответил он.
– И у меня один.
– А, ну тогда вообще фигня – учебная тревога, значит, – сделал вывод Женя.
– С чего ты взял? Ты в окно смотрел вообще? – твердила я.
Он отдёрнул штору. Картинка за окном стала более зловещей. Верхняя туча опустилась ещё ниже, а над горой появилось небольшое сияние.
– Красота! Мне бы краски и кисти. Похоже, сегодня будет мусорное сияние. Туман жёлтый… Если верить природоведению, то это смог: плотный, вонючий, смесь пара, дыма, испарений. Такой смог раньше висел в мегаполисах чуть не каждый вечер. А, вон, погляди, – он пальцем показал вправо, где заканчивалось наше здание и начинались другие, – видишь окошко? Свет. Значит, точно, нам устроили учебную тревогу, пользуясь туманом, чтобы правдоподобнее было. При красном уровне опасности свет не будет гореть нигде, уж поверь! Всё сходится!
Мы помолчали. У меня внутри всё расслабилось, и кости стали будто бы мягкими. Словно моим скелетом был страх, и, как только он ушёл, я превратилась в бесхребетного червя. Хотя… а вдруг он ошибается? Женя упёрся лбом в стекло и так заворожённо смотрел в окно на картинку, достойную светопреставления, что мне было жаль его отрывать.
– Если бы мне тоже быть такой уверенной… – пробормотала я.
Он что-то увидел за окном, повернулся ко мне.
– Точно учебная. Понятно теперь, почему народ ломанулся в коридор, к схрону: у всех по одному сломанному противогазу в комнатах. Смотрят, как мы будем реагировать. Так что можно снимать нафиг эту хрень, – сказал он и начал стягивать противогаз.
Я испугалась, повисла у него на руке, закричала, что он может ошибиться и умереть. А если не так, то заставят пересдавать зачёт…
– Скалолазочка, тише, – отстранил он меня мягко. – Единственное, что мне в полной мере принадлежит на этом свете, – моя жизнь. Она моя, моя! И эта чудесная ночь тоже моя! А ты оставайся в резинке и сдавай зачёт!
– Так я его всё равно не сдам, у меня второго-то нет. Где брать второй? – растерялась я.
Женька протянул мне свой рабочий противогаз. Я стала отнекиваться. Он аккуратно сложил его в сумку и повесил мне на плечо; тут же вернула ему сумку.
Он не падал, не бледнел, не задыхался – только морщился от вони. Если в воздухе и был яд, то действие у него явно было отложенное. Горец достал из шкафа чемодан, открыл его, и я увидела уйму масок всех цветов с разными рисунками: с морскими пейзажами, с женскими фигурами, с закатами и даже с какой-то символикой. Он покопался в них и достал красную, с Весёлым Роджером. Надел, полюбовался на себя в зеркале. В мерцании аварийного освещения он выглядел устрашающе.
– Погнали, – Женя взял меня за руку и потащил из комнаты.