Директория «Мусорщик». Книга 1. Ра

Махоша Мария

Набрать или ещё потерпеть? Не смогла больше держаться, набрала 003.

– Здравствуйте. Очень болит голова и мутит. Запах невыносимо противный! – пожаловалась я.

– Здравствуйте, вы не беременны? – спросил строгий женский голос.

– Точно нет! – уверила я.

– Тогда это с непривычки, сейчас принесём вам лекарство.

Входная дверь на этаж громко запищала и лязгнула при открытии всего через несколько минут. Ко мне без стука вошла милая молодая девушка-врач, чистенькая, маленькая, с небольшим чемоданчиком,

похожим на детский набор «Буду доктором», из которого она достала планшет и необходимые приборы. Пока браслеты и датчики измеряли в моём организме всё, что можно измерить, она изучала данные и скоро знала меня лучше, чем я сама.

– Ничего страшного, акклиматизация, – успокоила врач.

– Разве эта вонь безвредна для людей? – спросила я, без удовольствия наблюдая, как она набирает лекарство в шприц.

– Почти. Метан летит вверх, если его не удерживать, и он не пахнет. Запах есть у сероводорода и органики. К этому привыкаешь. Через полгодика вы перестанете его чувствовать. Вообще, у нас есть правило носить аромамаску, но не все его соблюдают, – объяснила она.

– А как же дети? Их ведь не заставишь маску носить? – поинтересовалась я.

– Детей тут нет, и беременных нет. Здесь разрешено находиться только лицам старше двадцати пяти лет, совершеннолетним.

– То есть всё-таки вредно? – спросила я.

– Для детей – да, для вас, если будете в маске, даже полезно! Вы же руки в рот не тянете? – уверила врач.

– Это чем же полезно?

– Физическим трудом и просветлённой миссией во благо человечества.

Я пригляделась к ней: она не шутила, совсем. Девушка-врач действительно считала, что такая просветлённая миссия полезна для человека!

– Вас сюда за что сослали? – спросила я.

– Меня не ссылали. Отца давным-давно отправили сюда за то, что мусорил. Он, когда вернулся обратно к нам, недолго пробыл за стеной. Всё говорил, что свободы ему не хватает, а потом уехал уже добровольно сюда, навещал нас всё реже, – ответила она. – Мама пробовала поехать за ним, но не могла тут и недели – запах и прочее… И без нас с сестрой ей было плохо. Папа, он из радикальных, с ним непросто.

– Радикальных? Это каких? – не поняла я.

– Поучитесь и поймёте, как тут всё устроено. Там, на горе, радикальные живут как в древние века: нечистоты выплёскивают в канавы вдоль улиц, мусорят…

– Зачем?

– Им так нравится. Они считают, что это свобода, что это естественно и помогает человеку проявляться в его истинной природе и быть здоровым. Они таким образом показывают, что люди превращаются в «чистоплюев», которые погибнут при первой неприятности, когда природа возьмёт своё и больше не будет стерильных условий и бесконечной лекарственной подпитки. А ещё они считают, что нечистоты – очень сильная жижа, и её наличие рядом придаёт человеку могущества, – рассказывала она с явным удовольствием.

– Бред какой. Может быть, они и не моются?

– Нет, радикальные моются. Не моются «грязеверы», и бомжи могут не мыться, но они изолированы ещё выше, почти на самой вершине горы, – рассказывала врач, а я не верила своим ушам.

– Ничего себе. В резервации есть ещё одна резервация? – удивилась я.

– Да, бомжи отделены, потому что опасны, несут на себе много инфекций, насекомых. Это самое крайнее проявление отрицания цивилизации, – подтвердила врач.

– Зачем, зачем, зачем? – воскликнула я возмущённо.

– Я думаю, это психическое расстройство, но считается, что они имеют право быть собой. Здесь это право реализовано в полной мере, и они на особом положении. Мы их не трогаем, следим только, чтобы не рожали детей. Хотя я бы, честно, их отмыла и вылечила, но это моё личное мнение. Действуем мы все в рамках установленных правил, что бы себе ни думали, – ответила она.

– Совсем не понимаю, как можно добровольно на такое идти? Я бы сама в эту вонь не поехала! – призналась я.

– Я сюда приехала совершенно добровольно, – немного обиженно ответила девушка-врач. – Вообще-то укол был с успокоительным, вы уже не должны так остро реагировать.

– Ага! На то, что люди живут в грязи и не моются, я буду остро реагировать, даже если вы мне вколете целую обойму ампул! Наверное, добровольцам за нахождение в этом месте платят кучу денег? – предположила я.

– Нет, нет и ещё раз нет. Ставки тут и правда чуть больше, чем за стеной, но в этой директории идут уникальные разработки, и есть такие болезни, которых нигде в другом мире попросту не найдёшь. Например, здесь сохранился акародерматит, слышали о таком? – объяснила она.

– Нет.

– Чесотка, клещи такие крохотные, которые под кожей живут и ходы там роют, – рассказывала она, словно о чём-то прекрасном.

– Под кожей у живого человека? – я поморщилась от отвращения.

– Да, и я могу лечить таких больных, – и, увидев, что я не разделяю её восторгов по части чесотки, добавила: – Или уникальные эксперименты с крысами, тоже безумно интересные.

– Хорошо, что ваше успокоительное действует. Крысы, чесотка, вонь, тошнота – прекрасное начало, не так ли? – сказала я заплетающимся языком.

– Вы довольно нежны для этого места, – смутилась она своей беззастенчивой медицинской прямоте. – Я пойду, а вы маску носите первое время, пока к запаху не привыкнете, она дезодорирующая. С ней хоть немного полегче будет.

– И очищающая? – комната перед глазами плыла, краски становились теплее, стулья превращались в пуфы, а карандашница на столе – в вазу с цветами.

– Можно и так сказать, наверное. От запахов же очищает, – продолжила она уже стоя в дверях. – Обед вы уже пропустили. На ужин приходите в столовую, она на этаже. Если сможете, конечно…