Дис
Шрифт:
Странное это было место, таинственное. Но почему-то совсем не пугающее. Почти сверхъестественное. Такое, каким бы только мог его вообразить себе человек. Но вообразив, тут же позабыл бы, утратив его печальный образ где-то в глубинах памяти навсегда. Он позабыл бы даже саму мысль о нем, намеренно укрыв малейшее воспоминание насколько возможно глубоко. Там в неизведанной области своего существа, где не было ни мыслей, ни чувств, ни даже самих воспоминаний. В туманной бесконечности души.
2. Крест
«ибо, где выросло худшее из всех дерев – крест,
– в такой земле хвалить нечего!» (Ф. Ницше)
Это была пустыня. Бескрайняя, жаркая. А ночью холодная. Она
И это была частица той мглы. Она была даже еще чернее самой той минувшей темной ночи, из цепких объятий которой совсем недавно как будто бы вышла. Вот только откуда она взялась в этой пустыне, трудно было определенно сказать. Так же как нельзя было и установить точное время ее возникновения. Ведь она не отражала свет, а поэтому оставалась совершенно незаметной даже в призрачном сиянии далеких звезд. Однако сейчас, когда взошедшая над горизонтом близкая уже звезда осветила поверхность пустыни своими лучами, она, на фоне розовеющих барханов и нежно-голубого, а местами и бирюзового неба проявилась очень четко. И это был крест.
Он был большим. Метров десяти в высоту. Поверхности пустыни он не касался, а просто висел в воздухе неподвижно безо всякой опоры. Ни дуновения ветра, ни свет восходящей звезды никак на него не действовали. Он выглядел словно навсегда застывшим не только в пространстве, но и во времени. Не будучи ни в малейшей степени подвластным им. Ничто, очевидно, не могло поколебать строго вертикального его положения, а также замутить идеально-черного цвета его граней. Тонкие, почти с абстрактной точностью выточенные ребра, могли, как казалось, своими ровными прямыми углами резать сталь. Вот только пустым был этот крест. И не было в нем ничего ни живого, ни теплого. Одно небытие. Холодное, лишенное всякого смысла, и куда как не благословенное.
И все же появление этого креста не осталось тогда в пустыне незамеченным. Сразу, едва лишь взошедшая над горизонтом звезда осветила своими лучами это чудовище, как вокруг него и непосредственно под его основанием, стало происходить нечто. Послышались слабые, едва различимые стоны. Тяжкие вздохи и причитания. Словно бы это уже сами барханы вдруг и очень робко вознамерились обратиться к кресту. То, что находилось в них самих, очень медленно, почти незримо тянулось вперед, простирая свои невидимые длинные руки как можно дальше, так, чтобы хоть как-то до него дотронуться. Хотя, это было отчасти и неудивительно. Ведь в этой пустыне как и в любой другой день очень быстро поднималась температура и становилось нестерпимо жарко. Еще несколько часов или даже минут, и песок снова бы начал привычно пищать, шипеть и потрескивать. А рядом с крестом было прохладно или даже совсем холодно. Причем холод этот был настолько сильным, что под самим основанием креста на песчаной поверхности бархана образовался и удерживался самый настоящий искрящийся белый иней. В это трудно было, конечно, поверить, но это было именно так.
Разыгравшийся утренний ветер налетал и наскакивал на крест, принося с собой уже довольно сильно разогретые облачка кварцевого песка. Но это не имело ни малейших последствий. Ничто не действовало на крест. Ни ветер, ни свет восходящей звезды, ни даже сам песок, который от столкновения с ним буквально кололся и лопался, разлетаясь мелкой снежной пылью в разные стороны. Слишком уж большим был перепад температур, кварц просто не выдерживал. Стоны и голоса, доносившиеся с разных сторон, тем временем только усиливались. Вот уже и действительно, хотя с определенным трудом, стало возможным различить некоторые слова. То, – это нечто, что, как казалось, еще совсем недавно тянулось к кресту, стало также постепенно обретать вполне определенную, хотя и призрачную форму. Форму человеческих рук. И эти руки тянулись к кресту. Они словно бы гладили его на расстоянии, превозносили. Но отчего-то не благословляли. Они тянулись к нему так, как будто от этого зависело все, что с ними когда-либо было, есть, и еще будет. Как мог бы только смертельно уставший от долгого, тяжкого перехода путник тянуться к холодному, журчащему, искрящемуся своей живительной влагой и свежестью ручью.
Крест же оставался неподвижным. Эти руки и голоса никак на него не действовали. А ведь они начинали уже почти доставать до него и иногда на самом деле легонечко к нему прикасаться. Однако прикоснувшись, тут же, словно от термического ожога, сначала резко отдергивались назад, но затем снова неумолимо к нему тянулись. Вот уже и головы показались над поверхностью пустыни, и плечи. Вот уже кто-то из этих бесплотных призраков весь, целиком выбрался на поверхность бархана и встал на колени. А затем истово, всем телом и прижался к кресту. И это была женщина.
– Милый мой, любимый, единственный, – были первые ее слова. – Почему я так долго тебя ждала? Ведь я всегда очень сильно любила тебя и знаю кто ты. Ты всегда был со мной. В тихих грезах ночных и фантазиях при свете дня. Ради тебя я здесь. Ради нашей любви, вечной, нерушимой. Я убила своего мужа и тем заслужила проклятие отца. Детей своих оставила умирать голодной смертью. Но теперь я здесь и ты мой. Навеки.
– Дура, тварь, – послышалось с разных сторон. – Прочь от него! Ты не одна здесь страдаешь. Мы тоже имеем право. Законное право, мы заслужили его.
После этого еще несколько обнаженных призрачных женских тел поднялись над поверхностью бархана и, кто на карачках, а кто и так, по-пластунски, быстро поползли к кресту.
– Как хорошо! Как же хорошо здесь в этом месте… – они смеялись и плакали. Переворачивались на живот и подпрыгивали, встав на ноги. – Нет большего блаженства, чем вкусить прохладу после стольких лет страшных пыток. Ненавистный песок, будь ты проклят! У нас теперь есть защита от тебя. Своя защита. Он укроет нас. Мы не дадимся тебе больше. И впредь ты уже не властен над нами, гадина.
Женские тела, призрачные и обнаженные, немного утолив свою тягу к прохладе, теперь распростерлись под парящим в воздухе крестом на покрытой инеем поверхности бархана. Они явно наслаждались. Несколько мужских тел, таких же призрачных и полупрозрачных, показались через некоторое время над поверхностью соседнего бархана. Они, очевидно, тоже хотели подползти к кресту и насладиться его прохладой. Но были тут же забиты и затоптаны, в мгновение ока обратившимися в настоящих фурий, призраками женщин. Когда же жестокая расправа была завершена, счастливые победительницы вновь вернулись на свои места и приняли прежнее, полное невыразимого и неистового блаженства распростертое положение. Они не собирались никуда уходить с этого места. Они не уступили бы его никому и никогда. Решив, пожалуй, провести рядом с этим крестом остаток самой вечности. Они теперь разговаривали друг с другом и больше уже не ссорились. Они были счастливы.