Дитте - дитя человеческое
Шрифт:
— Ну, тебе, просто хочется положить их на книжку! — сказала Карен, но все-таки принуждена была выложить денежки.
Пять крон жалованья Дитте — сумма небольшая, и ой выдали их без разговора.
— Для тебя это пока большие деньги! — сказала ей Сине. — Но вот увидишь — надолго ли их тебе хватит. Я помню, как сама получила первые заработанные гроши и как горевала, когда спустила их неведомо куда.
— А ты правда кладешь на книжку? — спросила Дитте, перебрасывая свой узел на другое плечо.
В узелке было белье Дитте, отрез
Сине взяла у нее узел.
— Давай сюда, ты надорвешься! — сказала она. — Уж башмаки-то могла бы не таскать за собой. Тебе все равно придется износить их на работе… Может быть, ты собираешься поставить их дома на комод для украшения?
— Я только хочу показать их малышам, — ответила Дитте и торжественно прибавила: — И отцу тоже.
— Да, ты совсем еще девчонка. А порой кажешься настоящим сосунком.
Дитте снова начала расспрашивать Сине. Неужели она в самом деле служит вместе с девушкой, у которой есть деньги на книжке? Очень важно было убедиться в этом.
— И у нас прежде лежали деньги на книжке, — сказала она.
— Да, наверно, те, что мать твоя… — Сине вдруг осеклась. И, чтобы загладить свой промах, призналась Дитте, что у нее уже целых пятьсот крон на книжке. Двести достались ей по наследству, остальные она сама скопила. А когда у нее будет полная тысяча, она заведет небольшую торговлю сученой пряжей и нитками в каком-нибудь городке.
— И тебе бы следовало откладывать понемногу на книжку, — прибавила Сине. — Даже если совсем по малости, и то скопится что-нибудь. Пригодится тебе на старости лет.
— Нет, я выйду замуж, — сказала Дитте.
Она не хотела оставаться старой девой.
— Если он тебя не одурачит, — изрекла Сине.
— А тебя, стало быть… обманули? — спросила Дитте предпочтя другое выражение.
Сине кивнула.
— Да еще как бессовестно! — воскликнула она, чуть не заплакала.
С тех пор прошло уже несколько лет, а Сине и теперь! еще с трудом удерживалась от слез, вспоминая об этом.
— Так он тебя опозорил? — тоном опытной женщины, спросила Дитте, гордясь тем, что с ней разговаривают, как со взрослой.
— Нет, так далеко я не позволила ему зайти, оттого он и бросил меня, — чуть не плача ответила Сине.
Несколько минут она шла, всхлипывая, потом взяла себя в руки, энергично высморкалась и, решительно сунув носовой платок в карман, сказала:
— Что глаза вытаращила? Не привыкла, чтобы Сине ревела? Но в каждой крыше есть щели, под которые приходится бадьи подставлять.
— Но чем же тогда он обманул тебя? — с удивлением задала вопрос Дитте.
— А ты еще разок спроси! — сказала Сине, смеясь. — Вот погоди, когда начнут к тебе приставать да развязывать одну тесемочку за другой, — дескать, надо же им знать, какова ты, прежде чем жениться на тебе, — тогда все сама поймешь. Нет, от мужчин надо подальше. Сперва
Дитте задумалась, вспомнив свой маленький мирок.
— Отец не такой, — решительно заявила она.
Дитте вспомнила, как он всегда угождал Сэрине и как теперь ждет не дождется ее возвращения.
— И я не думаю, что все мужчины плохи, — добродушно согласилась Сине, — но многие из них таковы.
Сипе раскраснелась сегодня пуще обыкновенного, и карие глаза ее сердито сверкали. «А ведь она красивая!» — радостно подумала Дитте.
— Надо просто примириться с этим, — продолжала Сипе немного погодя. — Мать, правда, говорила мне: «Тебе это все равно не удастся, у тебя кровь чересчур горячая… И какая разница: сдаться сразу или под конец? Есть ли смысл беречь то, что все равно потом потеряешь!» И чего только не придумывала! Но я опять скажу, надо на это смотреть проще. Как вспомнишь обиду, поревешь немножко, подумаешь, что из такой истории раньше получилось, так берешься за свою сберегательную книжку, и все как рукой снимает.
Все лавки в городе были открыты, несмотря на воскресенье. На улицах попадалось много работников и прислуги; многие были уже навеселе. Запертою оказалась только сберегательная касса. Пришлось Сине сдать свои деньги одной знакомой семье и просить устроить это за нее. Потом они пошли за покупками; времени у них оставалось немного, так как им надо было успеть побывать в поселке, в гостях у Дитте, и вернуться до ночи к себе на хутор.
— Ты поскорей кончай свои дела, — сказала Сине, — не то нам не поспеть.
Да, да, Дитте поторопится.
— Отец так обрадуется твоему приходу, — сказала она Сине. — Он ведь тебя ужасно любит за то, что ты помогаешь мне и жалеешь меня. Он сам такой добрый, такой добрый!
— Так надо мне принести ему гостинец, — сказала Сине смеясь и купила бутылочку рома.
Дитте помнила о своем обещании Поулю и купила ему игрушек на целую крону. Но нельзя же было обидеть и двух других детей, а тем более отца, — вот все пять крон и вылетели. Зато порядочно вещей пришлось ей тащить: и табак Лapcy Петеру, лошадку на колесах Поулю, куклу Эльзе и заводной автомобиль Кристиану, — пусть повозится с ним.
Они благополучно донесли все, и радость была большая. В первый раз в жизни могла Дитте сделать своим родным подарки, и дети в первый раз в жизни получили настоящие, купленные в лавке игрушки. Трудно сказать, кто радовался больше. Ларc Петер сейчас же набил свою трубку и раскурил. Что за чудесный дым шел от нее! Право, он сроду не видывал такого синего дыма. И какой запах!..
— Но хозяйка ты плохая, — поддразнил он девочку.
Впрочем, главная часть заработка — материя, шерсть и башмаки — осталась цела. Вдова Ларса Йенсена, мастерица на все руки, обещала сшить новое платье, и Дитте собиралась сейчас же сбегать к ней, снести материю.