Дитя лета
Шрифт:
И еще, держа ладонь у груди дочери, Лили думала о том, как эти первые ультразвуковые исследования привели к диагнозу тетрады Фалло – четырех дефектов в строении сердца. Она узнала, что синюшный оттенок кожи появляется вследствие цианоза – ограниченного притока крови к легким. Это явление называли «синдромом синего младенца». Но это был синдром, а причиной его была тетрада Фалло. В ее воображении она представлялась каким-то монстром о четырех головах, опасным зверем – смертельно опасным, если за ним не уследить. Требовалась операция на открытом сердце, и Лили повезла свою маленькую дочь в Бостон,
– Я не могу принять эти деньги, – в панике говорила Лили.
– Вы их примете, – сказал тогда Лаэм. – Они не для вас. Они для Роуз.
И несказанно удивил ее, появившись в больнице ровно в тот момент, когда Роуз приняла успокаивающие препараты.
– Я должен увидеть мою девочку, – сказал он.
Лили пыталась свести концы с концами: «мою девочку…» Так должен был бы сказать отец Роуз. Эмоции, накопившиеся в глубине, прорвались наружу. Лили пришлось выбежать из комнаты, чтобы не разрыдаться при всех.
– Что случилось? Я что-нибудь не так сказал? – спросил Лаэм, отправившийся на ее поиски.
– Вы не отец Роуз, – всхлипывала она. – Почему это вас волнует? Зачем вы здесь?
– Естественно, волнует, Лили. Ведь она при мне родилась.
– Этого никогда не случилось бы, – плакала Лили, стоя в углу больничного коридора; мимо сновали люди, не обращая на них никакого внимания, – это было детское кардиологическое отделение, и вид плачущих мам здесь был делом привычным.
– Чего не случилось бы? Моего присутствия в тот момент?
Лили стонала, тело разрывалось на части. В тот вечер, когда начались роды, Лаэм появился, точно добрый ангел, посланный Богом. Лили оказалась совершенно одна, в скалистой глуши самой северной части Новой Шотландии, бежавшая от человека, который намеревался ее убить, от отца своего ребенка. Она лежала на кухонном полу в схватках, позволяя себе громко стонать, поскольку была убеждена, что ее никто не услышит.
И вдруг вошел Лаэм; он бросил привезенные книги на пол, подошел к ней и склонился рядом – совершенно незнакомый человек, в самый сокрушительный момент ее жизни.
– Мне было бы легче рожать одной, и я никого не просила о помощи! – всхлипывала она.
– Просто вам некому было довериться, – ответил он.
– Я ни души не знала, я не была уверена, что за мной не следят, не выискивают… Я боялась, что кто-то может ему сообщить.
– Вы были совсем одна, Лили.
Она взглянула ему в глаза. Только он один понимал, как ей одиноко. Понимал, потому что сам был одинок.
Она не могла ему рассказать о том, что он ей снился. Чудесный сон, как однорукий человек склоняется над ней, и по его щекам текут слезы, и он ее обнимает и поддерживает, помогая разродиться на кухонном полу, как он любовно принимает Роуз и передает ее Лили своей здоровой рукой.
В течение нескольких недель с того момента, как Лили бежала от мужа, ей постоянно снились монстры. Страшные, бесформенные монстры, готовые сожрать ее. А ведь она выходила замуж за, как ей казалось, красивого, обаятельного человека. Он мог продать что угодно кому угодно. У него была безупречная улыбка, такие ровные, белые зубы. Но в ее снах этими безупречными зубами он вгрызался в ее плоть, пил ее кровь – точно так же, как в реальной
Он разбил Лили сердце. Она помнила все, что он ей врал. Все способы, которые он применял, чтобы она чувствовала себя виноватой во всех неудачах. Он постоянно настаивал, что она чересчур требовательна, алчна, не в меру любопытна. Всякий раз, как она подозревала его в надувательстве или во лжи, он разворачивал все обвинения против нее самой. К тому моменту, когда обнаруживалась правда, сердце ее уже не выдерживало.
В сновидениях ее красивый муж превращался в карикатуру, а страшный любитель акул Лаэм оказывался нежным и прекрасным. Так жизнь путала все карты.
И в тот день в больнице, плача в дальнем углу коридора, Лили чувствовала сзади на шее теплое дыхание Лаэма.
– Не плачьте, Лили, – шептал он. – Здесь лучшие доктора. Девочка в надежных руках…
– Мне кажется, что это я виновата в том, что у нее порок сердца, – шептала она в ответ.
– Каким образом? Это совершенно исключено.
– Вы не знаете, – торопливо говорила она. – Я страшно нервничала все время, пока жила с этим человеком, с отцом Роуз. И при этом испытывала такое стеснение в груди, что мне казалось, будто у меня инфаркт. Я была напугана, и еще меня словно вывернули наизнанку. И ребенок внутри меня все это чувствовал. И это пагубно сказалось на нем.
– Вы полагаете, что всему виной ваши эмоции? Вряд ли.
– Мне нужно было уйти от него раньше, – всхлипывала Лили.
– Лили, я не знаю, что случилось, почему вы его бросили. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали об этом подробнее.
– Не могу, – отказалась она, переполошившись, что и так уже многое выболтала. Ее муж был всегда очень аккуратен в том, чтобы действовать скрытно. Он ни разу не ударил ее. Он ни разу не оставил у нее на теле ни одного синяка. Она ни разу не вызывала полицию. Потому что все, что он делал, всегда было законно. Чудовищно, но законно. Никто никогда не поверил бы ей, что ее муж – убийца.
– Можете, – настаивал Лаэм. – Я сделаю все, чтобы вам помочь… Вы уже оставили его. Я помогу вам поверить в то, что он никогда больше не причинит вам зла.
– Вы не понимаете, – сказала Лили. – Закон не на моей стороне. Если вы не являетесь жертвой домашнего насилия, вы не поймете меня. Этот человек – настоящий хищник.
– Я вам верю.
– А вы верите, что Роуз оказалась здесь именно вследствие тех обстоятельств, с которыми нам пришлось столкнуться еще до ее рождения? Ведь на самом деле так оно и есть. У нас у обеих разбиты сердца.
– Верю, потому что это говорите вы, – серьезно сказал Лаэм, коснувшись ее лица. – Вам я верю.
– Благодарю вас.
– Теперь послушайте меня, Лили. Что бы там ни было, я хочу, чтобы вы это знали. Вы и Роуз всегда можете положиться на меня – всегда. Все, что вам понадобится, я вам дам.
– Я не могу…
– Если вы не хотите этого для себя, сделайте это для Розы, – сказал он. Я биолог, не врач. Но я знаю одно: с того момента, как я помог Роуз войти в этот мир, вы обе живете в моем сердце. Я никогда не думал, что когда-нибудь произнесу это: я никогда не был женат, никогда не был помолвлен, никогда не был отцом. Для вас с Роуз я – никто, но я ваш навеки. Такие вот дела.