Дитя любви
Шрифт:
Подойдя к машине, она услышала возбужденный стук копыт. Ее сердце тоже застучало как барабан. Дверь была закрыта, но не заперта. Алессандра потянула за ручку и остановилась, вглядываясь в полутьму. На какой-то момент она словно ослепла: глаза должны привыкнуть к сумраку после яркого дневного света. Но чтобы понять происходящее, достаточно одних звуков.
Это были свист хлыста, впивавшегося в живую плоть, и пронзительный визг перепуганной лошади. Боже милосердный! Не удовлетворенный тем, что испугал и покалечил одного коня, Савентос теперь мучает другого.
— Прекрати! — закричала
Рванувшись вперед, она с разбегу прыгнула на человека, державшего хлыст, вцепилась в его поднятую для удара руку и опрокинула на пол.
В ответ раздались приглушенные проклятья. Савентос, сначала струхнувший и растерявшийся, наконец, разглядел своего противника. Его лицо исказила ярость.
— Убирайся отсюда, английская шлюха! — зарычал он. — Как ты посмела войти сюда?!
— Оставь лошадь в покое! — отрезала Алессандра, мертвой хваткой сжимая его руку.
— Что хочу, то и делаю. — Его черные глаза пылали злобой. — Я никогда не слушал баб. И не собираюсь впредь!
Она попыталась вырвать у него хлыст, но Эмилио отвел руку в сторону.
— Это мое животное, и я научу его не совершать ошибок! Буду делать с ним все, что мне нравится! — Он вскочил на ноги и снова замахнулся хлыстом. Лошадь шарахнулась в дальний угол, ее розовые ноздри широко раздулись.
Алессандра поняла, что спорить с мерзавцем бессмысленно. Перед ней был прирожденный садист. Она никогда не позволяла захлестнуть себя эмоциям, выпустить наружу демона гнева. Тем не менее, она в ярости выскочила из коневозки и со всех ног бросилась к своему фургону. Там, быстро схватив лежавшую на мешках с кормами корду, она завязала ее конец скользящим узлом и побежала обратно.
Алессандра вовсе не удивилась, когда поняла, что пойманный с поличным Эмилио и ухом не повел. Напротив, он продолжал «урок», который она тщетно пыталась прервать.
Пронзительный визг лошади, тонкий и высокий, как крик птицы, бил по натянутым нервам.
Ее решимость прекратить издевательство над животным крепла с каждой минутой. Она прищурилась, высматривая Савентоса, прицелилась и метнула корду, как ковбой лассо. Петля развернулась в воздухе, плавно опустилась на голову Савентоса и захлестнула шею. Алессандра тут же рванула корду на себя и туго натянула ее.
У Эмилио перехватило дыхание, хлыст выпал из руки. Он судорожно схватил руками петлю и оглянулся. Не ослабляя натяжения, Алессандра перебирала корду, постепенно приближаясь к нему. Кончилось тем, что она продела корду в прибитое к стене кольцо и прочно закрепила ее. Савентос оказался привязанным, как бычок на ярмарке.
Алессандра сделала шаг назад, любуясь своей работой.
— Попался, — спокойно сказала она.
Савентос дернул головой и уставился на нее, не веря своим глазам. В нем закипало бешенство. Алессандра подобрала с полу хлыст и подошла ближе. Плетеный кожаный кончик раскачивался у щеки Савентоса, почти касаясь ее. Лицо Эмилио перекосилось.
— Теперь ты беспомощен, — констатировала Алессандра, многозначительно поглядывая на хлыст. — Теперь уже я буду делать с тобой все, что захочу. Слышишь, ты, негодяй?
— Пошла вон! — прошипел Савентос сквозь стиснутые зубы.
— Встань на колено, — велела Алессандра.
—
— Что слышал. — Она слегка ударила Эмилио хлыстом по щеке, чтобы напомнить, кто теперь хозяин положения, а затем пнула его в голень носком сапога.
Испанец медленно и неохотно выполнил приказ. Алессандра схватила его высокий, до блеска начищенный кожаный сапог и стянула с ноги. Держа хлыст в одной руке, другой она подняла сапог и поднесла его к лицу Эмилио. Холодная сталь шпоры, отточенной до остроты бритвы, вдавилась ему в щеку. Он рванулся и попытался отодвинуться, но Алессандра это предусмотрела: любое, даже самое незначительное движение только туже стягивало петлю.
— Наверное, стоит оставить на твоей физиономии хорошенькие маленькие отметинки… вроде тех, что ты оставил на боках Оттавио, — задумчиво произнесла она.
Савентос снова попробовал отвернуться.
— Нет! — придушенно прошептал он. — Нет!
— Ты жалкий трус, — сказала ему Алессандра. — Противно пачкать об тебя руки. — Она и в самом деле так думала, но если бы с Сатиром случилось что-нибудь серьезное, Эмилио бы дорого заплатил за это.
Внезапно ее охватила усталость. Савентос и его жестокость вызывали у нее отвращение. Она брезгливо отшвырнула сапог. Тот упал у дверей, едва не задев поднявшегося по трапу мужчину.
Он нагнулся и подобрал сапог.
— Что это значит? Что тут происходит?
— Суд, — ответила Алессандра.
Она повернулась к незнакомцу и смерила его взглядом. Оставшийся за спиной Савентос ворочался и пыхтел, как разъяренный бык.
Мужчина мельком посмотрел на него и снова перевел глаза на Алессандру. Он был хорошо сложен, с густыми черными волосами, волевым квадратным подбородком, с искренним и открытым выражением лица. Такое лицо могло принадлежать только очень честному человеку, хотя и не обязательно мягкому.
Приход незнакомца несколько разрядил атмосферу в фургоне.
— Кто вы? — с вызовом спросила Алессандра.
— Меня зовут Рафаэль Годеваль Савентос, — представился тот.
После этих слов опять наступило молчание.
Увидев его блестящие черные глаза, Алессандра вяло удивилась. Как это она сразу не распознала в нем родственника Эмилио? Разумеется, в отцы мужчина тому не годился. Наверное, старший брат. Впрочем, какая разница.
Рафаэль Савентос неторопливо посмотрел в угол фургона, где стояла дрожавшая лошадь, покрытая пеной и кровью. Лицо его осталось бесстрастным, но глаза выразили гнев и презрение. Он посмотрел на Эмилио и быстро заговорил с ним по-испански. Тот отвернулся, у него задрожали губы.
— Я буду вам очень признателен, если вы освободите моего племянника, — обратился Рафаэль к Алессандре.
Он говорил тоном человека, привыкшего к тому, что ему подчиняются. Однако запугать Алессандру было не так-то просто: она выросла рядом с властным отцом и теперь бессознательно стремилась освободиться от чувства зависимости. Тем не менее, не желая показаться невоспитанной, Алессандра отвязала корду и бросила ее на пол.
— Я могла бы пожаловаться на него в судейскую коллегию, — обратилась она к Рафаэлю, переводя взгляд с Эмилио на истерзанную лошадь, — или в Британскую ассоциацию конного спорта!