Дитя общины
Шрифт:
Тома достал из левого кармана грязное письмо и начал читать:
«Милостивый государь, в нашем необъятном мире есть узкое поприще с обширными возможностями, на котором сосредоточена вся жизнь человеческая, жизнь, отражающая все. Сцена, сцена, сцена, милостивый государь, вот идеал человечества. Поскольку сцена вдохновила и Вас, желаю Вам успеха. Принимаю Вас в труппу с жалованьем 30 динаров в месяц…» и так далее.
– Как видите, дело сделано, меня ангажировали. А случилось это так. Однажды вечером я был в театре и по возвращении домой лег спать, прочитав по обыкновению молитву «на сон грядущий». Я крепко спал, и вдруг во сне мне явилась Мария Магдалина, но одетая так, как одеваются
Я эту тайну никому не выдам, и не ради себя, а чтобы не осрамить Марию Магдалину. На другой вечер ложусь опять и засыпаю, дважды прочитав молитву «на сон грядущий». И снова, как в прошлый раз, является мне во сне Мария Магдалина, одетая по современной моде. Я опять говорю ей стихами: «Скажи, скажи, Мария Магдалина, зачем толкаешь ты меня на скользкую дорогу?» – «Кончай заниматься ерундой, Тома, – отвечает мне Мария Магдалина, – послушайся меня, иди в актеры!» – «А разве мне подобает это?» – спрашиваю я Марию Магдалину. «Иди в актеры ради любви ко мне!» – говорит Мария Магдалина, кокетливо улыбается, щиплет меня за щеку, а я, готовый провалиться со стыда, пригрозил ей, что завтра же пожалуюсь на нее ректору семинарии. Но она только весело рассмеялась и говорит: «Тома, Тома, вглядись-ка в меня получше!» Я вгляделся… и что же: это была не Мария Магдалина, а актриса Ленка, та самая, что играет роли роковых женщин и умеет так зловеще смеяться.
Теперь, как сами понимаете, дело предстало предо мной в ином свете. Я помолился господу, чтобы простил мне, что я принял актрису за Марию Магдалину, а сам подумал: во всем виновата привычка видеть во сне только святых. На другой день мне повстречалась актриса Ленка, одетая в точности так же, как Мария Магдалина. И не знаю почему, может быть, по велению божию, Ленка улыбнулась мне, и так, знаете, прелестно улыбнулась, будто хотела сказать: «Кончай заниматься ерундой, Тома, иди в актеры!»
Потом труппа уехала из нашего города, но мне каждую ночь снилась Ленка и очень редко – ректор. В конце концов я понял, что мне не одолеть искушения, что это наитие, что это веление божие, и решился… написать письмо директору театра, который, как видите, ответил положительно.
Тут Тома замолчал и похлопал Неделько, который беззаботно лежал у него на коленях и смотрел ему прямо в глаза, будто тоже слушал его рассказ.
Эльза, слушавшая Тому с превеликим любопытством, кокетливо улыбнулась (совсем как Мария Магдалина) и сказала:
– Теперь мне все понятно, господин Тома, совершенно все.
– Простите, что понятно? – испуганно спросил Тома.
– Понятно веление божие. На самом деле вы влюбились в актрису Ленку.
– Кто, я?! – воскликнул Тома и покраснел как рак, потому что сам еще не верил в это.
– Признайтесь.
– Но как же мне признаться, если это неправда, – решительно защищался семинарист Тома, хотя эта страшная правда впервые стала очевидной и для него.
– Вот вы и краснеете всякий раз, когда слышите ее имя, – кокетливо добавила Эльза.
– Чье имя, простите?
– Ленкино. Не Марии же Магдалины.
– Не знаю… – смущенно произнес Тома и едва не
– Признайтесь, и я вам помогу.
– Вы?
– Да, я. Вечером, когда приедем в город, я все расскажу Ленке. Признайтесь.
– Мне не в чем вам признаваться. Сказать, что я ее люблю (это «люблю» Тома пропел басом), я не могу, но чувство какое-то есть. Я ощущаю это чувство, оно мучит меня, пронизывает все тело. Я ощущаю это чувство в сердце, в душе, в крови, в груди. Я ощущаю это чувство в руках…
Тут-то Тома и запнулся, так как и в самом деле ощутил в руках нечто… Но это нечто было не Томиным, а скорее Неделькиным чувством, несколько отличавшимся от чувства семинариста…
Эльза заткнула нос, кучер выругался, а семинарист Тома со скорбным лицом поглядывал то на свою ладонь, то на белые пикейные брюки, которые стали похожи на штабную карту со всеми гаванями, заливами, островами и полуостровами.
Потребовалось остановить экипаж, чтобы семинарист Тома и Неделько могли перепеленаться и почиститься, а потом оба, смирив свои чувства, забрались в экипаж и двинулись дальше. Немного погодя экипаж свернул на скверную мостовую и затарахтел по рыночной площади, пока не остановился перед трактиром «Золотой лев».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Страшная ночь
Уже стемнело, когда экипаж остановился перед «Золотым львом», трактиром второразрядным, но примечательным тем, что в нем в настоящее время дает представления театральная труппа под руководством господина Радисава Станковича.
Хозяин этого заведения как раз стоял в дверях, когда из экипажа вылезли Эльза с Неделько и семинарист Тома. Заметив их, хозяин плюнул, скверно выругался и исчез в дверях. Он это сделал потому, что принял их за актеров, а с тех пор, как труппа стала давать у него представления и столоваться, он люто возненавидел эту возвышенную профессию.
Поскольку и горничная встретила их с недоверием, они с трудом получили номера, Эльза – седьмой, а Тома – одиннадцатый. И сразу принялись за дело: Эльза стала перепеленывать и кормить Неделько, а Тома – стирать и сушить брюки, чтобы явиться к директору труппы в приличном виде.
Тома едва закончил первую половину дела, как кто-то постучал к нему. Брюки его уже висели на окне, поэтому он содрогнулся и, спрятавшись за печку, спросил:
– Кто там?
– Простите, – сказала Эльза, приоткрыв дверь, – нельзя попросить вас об одном одолжении?
– О, пожалуйста, пожалуйста.
– У меня в городе есть очень близкий друг, и мне бы хотелось встретиться с ним. Вы не посмотрели бы за ребенком?
– Охотно… но… – промямлил Тома, не вылезая из-за печки… – А вы быстро вернетесь? Вы же знаете, что мне сегодня вечером надо явиться к господину директору.
– О, конечно, знаю! – ответила Эльза и просунула в распахнутую дверь Неделько, а семинарист Тома нежно принял своего крошечного мучителя, который именно сегодня, когда Томе предстояла встреча с молодой актрисой Ленкой, так злодейски испортил белые пикейные брюки.
Дверь захлопнулась, Эльза легкими шагами спустилась вниз, а Тома остался с двумя заботами – со своими брюками и Неделько.
Прошло весьма много времени, стало совсем темно, уже зажгли лампы, уже и брюки просохли, а Эльзы все не было. Тома высунулся из окна по пояс, посмотрел направо и налево, но ее не увидел. Внизу заиграла музыка, и публика стала собираться на представление, а Эльзы нет как нет. Семинарист Тома выходил из себя и то высовывался в окно, то подбегал к двери. Один раз он даже спустился с верхнего этажа во двор, но, добросовестный по натуре, тотчас поднялся наверх, чтобы не оставлять ребенка одного.