Дитя Ойкумены
Шрифт:
Знания Регины были почерпнуты из популярной брошюры «Арт-транс: искусство грез». А значит, ошибка исключалась.
– Это уже потом, – разочаровал ее Фома. – Сперва я изучаю сценарий…
Усмешка Линды разила без промаха.
– …делаю пси-эскизы. Собираю материал для транса. Захожу в бар, осматриваюсь; знакомлюсь с моделями. Ну, с вами. Не всегда ведь персонаж имеет реальный прототип! Проводится кастинг, подбираются модели для создания базы образа…
– Модели, – Линда вздохнула. – Всегда мечтала быть моделью. Жаль, фигурой не вышла.
Фома замахал на нее руками:
– Глупости!
– Потрогал, – предположила Линда. – Понюхал. Лизнул.
– Не без этого, – согласился Фома. – В смысле, получил информацию для создания образа. Максимум исходных данных. Вы вообще-то знаете, что такое эйдетизм?
– Шутишь? – в один голос отозвались девушки.
– Ну да, вы же… – Фома тронул собственный нос, намекая на татуировки двух тиранок. – Вам, наверное, специальный курс читали.
– Читали, – подтвердила Линда. – Эйдетизм – особый характер памяти. Он позволяет удерживать и воспроизводить чрезвычайно живой образ предмета, воспринятого ранее…
– По наглядности и детальности, – перебила ее Регина, – этот образ не уступает первичному образу восприятия. Если ты эйдетик, ты как бы продолжаешь воспринимать предмет в его отсутствие. А если ты вруша, ты этим всего лишь хвастаешься.
Жестом Фома подозвал мини-бар, парящий над крошками-секвойями. Когда бар, трепеща крылышками, подлетел ближе, арт-трансер заказал три коктейля – «Закат над Иала-Маку» для себя, «Желтый попугай» для девушек – и чиркнул ногтем по карт-ридеру, расплачиваясь. Сын Нильса Рюйсдала, главы продюсерской компании «Утренняя звезда», Фома мог себе позволить ногтевой имплантант на приличную сумму. Для парня не составляло труда угостить девушек чем-нибудь подороже «Желтого попугая». Но Фома так смущался, так спешил оплатить счет, прежде чем Линда скажет, что каждый платит сам за себя, а Регина начнет обзываться «папенькиным сынком», что несправедливо, но уж очень кстати…
– Приступая к записи, – Фома отхлебнул глоток «Заката», – я могу сформировать ваш образ в подробностях. Видеть вас, а также трогать, нюхать и лизать, мне для этого необязательно. Проверим?
– Да!
– Ладно, – он крутанулся на табурете, повернувшись к девушкам спиной. – Итак, я вас не вижу. Я даже могу отойти подальше, чтобы не слышать запах ваших духов. У Линды – лимон и боргосская ваниль в начальной ноте, пасифлора с мандарином в ноте сердца, жасмин и пион в шлейфе. У Регины в начальной ноте ландыш, нарцисс и лилии, в ноте сердца – гардения, фрезия и черная смородина. В шлейфе…
Фома на миг задумался.
– В шлейфе мускус и пальмовое дерево.
Девушки ахнули.
– Моя задача – грезить образом, достаточным для формовки персонажа. Начнем с Линды…
«Почему с Линды?» – обиделась Регина.
– Рост – сто восемьдесят пять сантиметров. Вес – примерно шестьдесят килограммов. Если бы я хоть раз поднимал тебя на руки, я сказал бы точнее. Пропорции…
– Не надо, – быстро вмешалась Линда. – Давай дальше.
– Волосы черные, прямые.
– Хватит, – Линда взяла бокал с коктейлем. – Теперь про Ри.
– Хорошо. Рост Регины – сто семьдесят восемь сантиметров. Вес…
Фома замолчал, как будто подслушал беззвучный вопль Регины: «Стоп!» Арт-трансер закусил губу, лицо его выказывало явные признаки раздражения. Так художник смотрит на мазню, сделанную вчера, на ночь глядя, в состоянии сильного опьянения. Друзья хвалят, ценители отмечают оригинальность мазка. Но хочется взять нож – и полоснуть наискось по холсту.
– Ерунда, – хрипло выдохнул Фома. – Чушь! Рост, вес, запах… Что я вам рассказываю? Это может запомнить любой наблюдательный человек. Вы же телепатки! Вот моя голова – залезайте! Если вы способны увидеть образ напрямую, без посредничества куим-сё, зачем мне рассказывать вам, сколько вы весите?
Девушки переглянулись.
– Это лишнее, – сказала Линда. – Я тебе и так верю.
– А я не верю, – возразила Регина. – Но ты права, Ли. Это лишнее.
Вскочив с табурета, Фома кинулся к девушкам. Схватил обоих за руки, словно умоляя о милости. Одинокая капля пота скатилась по его лбу, а затем – по щеке, от уголка глаза вниз. Сказать, что она похожа на слезу, не рискнул бы самый отъявленный романтик.
– Пожалуйста! Что вам стоит? Ведь никто… никогда…
– Вруша, – Регина съехала на привычную колею. Подшучивать над Фомой было легче, чем смотреть, как он просит, и ничего не делать. – Никто и никогда? А режиссер? Будто я не знаю, как Монтелье у вас в мозгах хозяйничает. Во время арт-сейшна…
– Режиссер? Вот именно что хозяйничает… Нет, вам не понять. Режиссер каждый мой образ примеряет к своему замыслу. Паззл он собирает, ваш Монтелье. Тут подрежь, там усиль темп… Ага, встало на место. А я хочу, чтобы просто так. Без чужого замысла. Ну посмотрите, а? Что вам, трудно?
– Нам не трудно, – голос Линды дрогнул. – Просто ни к чему это.
– Ага, – поддержала Регина. – С чего это мы вдвоем в тебя полезем…
И поняла, что сморозила глупость.
– Ладно, – Фома остыл быстрей, чем завелся. Сверкнул вымученной улыбкой: – Я ведь всё понимаю. Вас до совершеннолетия без «гасилок» не выпускают. Мне рассказывали, да…
– Каких «гасилок»?
– Ну что вам на мозги ставят?
– Фома!
– Да нет, я не в претензии. Не можете, так и скажите.
– Не можем? Это мы не можем?!
Уже второй год, покидая интернат, девушки обходились без кси-контроллеров. Об ответственности в случае нарушения закона их предупредили. Пару слов учитель Гюйс добавил от себя лично. Зачета по социальной адаптации вы еще не сдали, сказал он. Помните, что любое ваше действие способно в итоге обернуться зачетом. Любое. От мелкого, случайного шага зависит, примет вас общество – или отторгнет, выкинет на обочину.