Дитя Всех святых. Цикламор
Шрифт:
– Слушайте меня хорошенько, висельное отродье, если не хотите, чтобы с вами случилось то же самое! Стражники будут приводить вас на это место каждый день, и с восхода до заката вы будете на коленях молиться здесь о прощении грехов вашей матери, пока она тут висит.
Испуганный ропот прокатился по толпе поселян и тотчас же смолк сам собою. На какой-то миг возмущение и ненависть чуть не прорвались наружу, но страх возобладал. Страх оказался сильнее гнева. Адам оценил это как знаток. Он отвернулся и произнес любезным тоном:
– Господин капеллан, мы ждем ваших святых наставлений…
Приблизился некий человек, доселе державшийся в стороне. Он был довольно тучен, дрябл и белолиц, лет около пятидесяти.
Замкового капеллана Адам выбирал очень тщательно. Этот был чревоугодником, падким до роскоши, денег и даже плотских утех – настоящая карикатура на развращенного священнослужителя. Адам осыпал его золотом, потакал всем его страстишкам и взамен добился сообщничества, которое никогда его не подводило.
Но сейчас, несмотря ни на что, капеллан пребывал в дурном расположении духа. Шел дождь, было мокро и холодно. Ему не терпелось вновь оказаться в тепле, за добрым столом. Перед каждой казнью сир де Сомбреном поручал ему наставлять крестьян в добродетели. Сегодня речи капеллана звучали особенно раздраженно.
В нескольких фразах он угрюмо призвал их молить Бога о прощении грехов. Вся сеньория погрязла в буйстве и распущенности, а сир де Сомбреном, на взгляд капеллана, слишком мягок к своим подданным. Им всем уготовано вечное проклятие, если они не искупят свою вину примерным трудом и смирением.
Кивком Адам поблагодарил священника и громким голосом объявил приговор:
– Я, Адам, сеньор де Сомбреном, в силу моих прав творить суд и расправу на собственных землях, приговариваю эту женщину за ее преступления к смерти через повешение.
Палач накинул петлю на шею осужденной, взобрался на лестницу и перекинул другой конец веревки через блок на конце горизонтальной перекладины.
Женщина упала перед Адамом на колени, в последний раз умоляя о милосердии. Палач потянул за веревку, что подняло ее на ноги, но не прекратило мольбы. Он дернул сильнее, оторвав несчастную от земли. На этот раз она умолкла и принялась неистово брыкать ногами. Когда осужденная повисла на надлежащей высоте – приблизительно в метре над землей, – палач закрепил веревку узлом. Еще какое-то время крестьянка безмолвно дрыгалась под дождем, а потом затихла. Капеллан и крестьяне осенили себя крестом, после чего Адам приказал:
– К Вороньей башне!
Воронья башня была широкой круглой постройкой, стоящей на отшибе. Без сомнения, то был остаток древнего, уже исчезнувшего замка. Ее стены уцелели, но все перекрытия и кровля обрушились, что сделало ее похожей на гигантский пересохший колодец. Адам решил выставлять там тела снятых с виселицы крестьян, чтобы они продолжали разлагаться, оставаясь без погребения. С тех пор туча черных птиц постоянно кружила над этим местом.
По приказу сира де Сомбренома труп привязали к доске и потащили к башне головой книзу, как и подобает казненному. Всем селянам велели следовать за ним, кроме детей повешенной крестьянки, которым было велено остаться и молиться перед виселицей.
Вскоре кортеж прибыл к круглой руине. Вороны каркали оглушительно. Адам приказал открыть тяжелую дверь и вошел первым. Вид мертвецов, выстроенных вдоль стен по кругу, ужасал. Некоторые превратились в скелеты, на других еще оставались клочья кровавого мяса. Нового мертвеца поместили рядом с его предшественниками, и все крестьяне должны были, двигаясь гуськом, пройти мимо трупов. Только после этого они получили дозволение вернуться домой, чтобы воспользоваться отдыхом, положенным в День поминовения усопших, и помянуть других своих покойников, не попавших в Воронью башню…
Адам уехал вдвоем с Полыхаем. Им предстояло наведаться в тюрьму, где их поджидало другое дело. Сир де Сомбреном пребывал в отличном настроении, что и побудило начальника стражи заговорить с ним по дороге.
– Монсеньор, вы уже подумали, кого вздернуть следующим?
– Честно говоря, нет. А ты кого-нибудь присмотрел?
– Да, монсеньор: Жан-Жана, смотрителя винного погреба.
– У тебя какая-то особая причина?
– Мы с его женой, монсеньор…
Адам удивленно поднял брови.
– Неужели стоит из-за этого вешать? Он хорошо делает свое дело. Я бы предпочел оставить его. Неужели тебя стало сдерживать присутствие мужа?
Полыхай смутился. Ужасный бородач подыскивал слова, смущаясь, словно девушка. Он едва не краснел и, наконец, решился:
– Монсеньор… у нас с ней вроде как любовь. Мы бы хотели пожениться…
Это оказалось так неожиданно, что сир де Сомбреном расхохотался. Он долго не мог остановиться, а когда отдышался, хлопнул своего начальника стражи по спине.
– Будь по-твоему, Полыхай! Получишь и своего висельника, и свадьбу… Можешь взять его хоть сегодня, как только с этим покончим.
Полыхай начал было рассыпаться в благодарностях, но Адам оборвал его. Они вернулись к виселице. Трое детишек по-прежнему молились на коленях, в грязи, под дождем, перед покачивавшимся телом их матери.
Адам окликнул их:
– Громче, негодяи! Я хочу слышать, как вы просите прощения.
Тоненькие, испуганные голоса зазвучали громче.
Полыхай заметил:
– Уж эти-то трое не забудут День мертвых!
Вместо ответа Адам усмехнулся, и вскоре они уже оказались в подвале-тюрьме.
Лилит там не было. Тело Колине плавало на полу застенка в луже крови, все покрытое ранами. Вместо сердца зияла черная дыра. Лицо убитого было искажено ужасной гримасой, широко раскрытые глаза выражали неописуемое страдание.
Сир де Сомбреном взял мертвеца за ноги, начальник стражи – под мышки. Вдвоем они засунули его в оленью шкуру. Затем Полыхай туго перевязал ее и взвалил на плечо. Предвкушение скорого союза с возлюбленной привело его в благодушное настроение: он даже насвистывал, пока делал эту грязную работу. Потом объявил жизнерадостно: