Дитя Всех святых. Перстень с волком
Шрифт:
Вытянувшись на постели, Валентина тяжело дышала, лицо ее было бледным, почти землистого цвета. Казалось, она внезапно постарела сразу на несколько лет. Все ее дети в молчании собрались вокруг кровати: старший, тринадцатилетний Шарль, и его жена Изабелла девятнадцати лет; второй сын — Филипп, третий сын — Жан и еще один маленький Жан, незаконнорожденный, которого Людовик прижил от одной придворной дамы весьма знатного рода.
Мэтр Лельевр, приподняв ее голову, дал выпить какой-то микстуры.
— Вам лучше, мадам?
Валентина Орлеанская обессилено покачала головой и едва слышно
— Мне больше никак, мне уже ничто…
Из этой невнятной фразы она сделала себе девиз. Отныне она отказалась от борьбы раз и навсегда. Она больше не выходила из спальни и почти не вставала с постели. Она заказала много черной драпировки, чтобы закрыть великолепные ковры, украшавшие комнату, и велела вышить на ней серебряными буквами: «Мне больше никак, мне уже ничто».
В замке Блуа царила мертвая тишина. Люди едва осмеливались передвигаться. Единственным звуком был звон мечей — это упорно и настойчиво упражнялся Шарль Орлеанский под руководством гувернера. Время от времени тишину прерывал громыхающий по камням обоз: в ожидании осады в замок завозили провиант.
Ввиду своей болезни, которая к тому же развивалась невероятно быстро, Шарль де Вивре был избавлен от всяких военных занятий. Но каждое утро Изидор Ланфан заставлял его до изнеможения обучаться верховой езде. Это было ему необходимо, чтобы в нужный момент оказаться в рядах людей Орлеанского дома — так он видел свой долг.
Первое время Шарль просто учился держаться в седле, затем, когда у него это стало получаться неплохо, начал сопровождать Изидора в долгих прогулках верхом. Мальчик, разумеется, не правил сам, просто позволял своей лошади следовать за лошадью товарища. Все испытания он переносил мужественной терпеливо, выказывая безусловную склонность к тому, что должен уметь рыцарь.
Вечерами Шарль де Вивре был свободен и свободу свою использовал весьма своеобразно. Пережив двойное потрясение — правду о мученической кончине матери и известие о собственной надвигающейся слепоте, — он, словно пытаясь укрыться от действительности, ушел в поэзию. Зловещий замок Блуа, погруженный в траур, где единственным звуком был лязг мечей, увидел рождение поэта.
Изидор Ланфан испытывал искреннее и глубокое почтение к новой страсти своего хозяина, в которой увидел потребность юной личности утвердиться и выразить себя. Ланфан не докучал Шарлю. Никогда он не просил прочесть что-либо, никогда не осмеливался задать вопрос, который вертелся у него на языке:
— Что дает вам поэзия?
Впрочем, вопрос этот все-таки был задан Шарлю де Вивре. И не кем-нибудь, а самой дочерью короля Франции, Изабеллой Орлеанской.
Изабелла тоже не покидала своей комнаты, предаваясь печали и упорно не желая видеть своего мужа-ребенка, несмотря на робкие попытки с его стороны. Она проводила дни в обществе своей компаньонки, Анны де Невиль.
Анна де Невиль была чуть старше Изабеллы — ей уже исполнилось двадцать. Внешне она являлась полной противоположностью своей госпожи. Если Изабелла была светловолосой и хрупкой, то яркая брюнетка Анна имела весьма пышные формы.
Ее появление при дворе герцога Орлеанского было настолько удивительным, что напоминало сказку. После ареста Ричарда II Английского Изабелла оказалась заперта в Вестминстерском замке, где ей было выделено для жизни крошечное пространство: спальня для нее самой, небольшая часовенка и, по другую сторону, комната исповедника. У дверей стояли вооруженные солдаты. Королева Англии была в ту пору еще совсем ребенком и, не в силах вынести всех ужасов своего положения, так плакала и кричала, что, в конце концов, решено было привести для нее подружку. Проявляя изощренную жестокость, в подружки свергнутой королеве выбрали простолюдинку, самую последнюю из служанок Вестминстера, безродную сироту Энн Нэвил, не говорившую, разумеется, ни слова по-французски.
Но злобные шутники просчитались. Явное издевательство возымело обратный эффект. Энн Нэвил оказалась девочкой живой, умненькой и веселой. Она увлеченно играла с маленькой королевой и очень быстро выучила ее язык. Когда Изабеллу освободили, ей было позволено взять подружку с собой.
Впоследствии ей изменили имя на французский манер, и она стала Анной де Невиль. Женив своего сына на Изабелле, Людовик Орлеанский решил сделать бедной девушке подарок. Чтобы оправдать ее новое имя, он пожаловал ей угодья вокруг Невиль-де-Буа, в Орлеанском лесу. Так жалкая служанка из Вестминстера выбилась хотя и не в слишком высокородное, но все же настоящее дворянство.
Не зная, куда деваться от скуки, Изабелла Орлеанская, в конце концов, заинтересовалась существованием Шарля де Вивре, жизнь которого была в чем-то похожа на ее собственную. К тому же он слагал стихи. Изабелла попросила его прийти.
Это было ясным майским утром 1408 года. Шарль предстал перед ней, поразив девушку своим странным близоруким взглядом. Казалось, он смотрел на нее не видя. То, что он не мог различать силуэты людей и предметов, придавало ему невольную дерзость: он существовал в собственном мире, где все было таким смутным и расплывчатым.
К тому же Шарль, несомненно, не был лишен своеобразного обаяния. Этот изящный светловолосый мальчик, резко повзрослевший после перенесенных испытаний, постепенно становился мужчиной, которому суждено остаться — и это ясно ощущалось — вечным ребенком. Он и сам не осознавал, что уже обладал индивидуальностью, которая не оставляла женщин равнодушными.
Шарль склонился перед Изабеллой Орлеанской, не увидев Анны де Невиль, молча стоявшей в углу комнаты.
Юная принцесса немедля задала вопрос:
— Почему вы занимаетесь поэзией?
— Я завораживаю себя, мадам.
Изабелла попросила его объяснить.
— Поэты завораживают свою боль. Их заставляет петь тоска.
Изабелла задумалась.
— Тоска… Меня она тоже не покидает. Хотя еще до смерти герцога они перепробовали решительно все, чтобы ее прогнать: комедиантов, акробатов, шутов, разных животных.
— Это чрезвычайно грубые методы. Есть лишь один способ бороться с тоской: надо ее взращивать. Я — садовник тоски.
Молодая женщина приблизилась к нему. На него было очень приятно смотреть: правильные черты лица, светлые шелковистые волосы и голубые глаза. Странное сочетание детскости и серьезности не могло не волновать.