Дитя Всех святых. Перстень с волком
Шрифт:
Начиналось самое страшное. Группа английских всадников ураганом понеслась к Генриху V:
— Государь, французы атакуют в Мезонселе! Они собираются захватить нас с тыла!
Английский король мог в случае необходимости проявить жестокость. Он быстро оценил ситуацию: его пехотинцы и лучники, которые до сих пор не двигались с места, теперь могли, в свою очередь, тоже вступить в сражение. Началась бы полная неразбериха, и пленные французские рыцари могли бы воспользоваться ситуацией, чтобы вновь завладеть своим оружием. Следовало исключить хотя бы эту опасность.
— Приказываю под страхом смерти: убить всех пленников, кроме принцев!
Глашатаи разнесли приказ по равнине, но вскоре они вернулись обратно, чтобы передать королю:
— Государь, те, кто взял пленников, отказываются повиноваться. Они рассчитывают получить хороший выкуп.
Генрих V побледнел. Впервые его осмелились ослушаться. Однако даже сейчас обычное хладнокровие не изменило ему. Он обратился к самым преданным среди преданных — к своей личной гвардии.
— Я поручаю это задание вам. Возьмите оружия, сколько надо, и вперед.
Без единого слова стражники в кольчугах с леопардами и геральдическими лилиями бросились выполнять приказание. До сих пор сражение было жестоким. Но с этой минуты оно обернулось настоящим кошмаром.
Несколько сотен английских пехотинцев были вооружены булавами, то есть древками длиной приблизительно в метр с насаженными на них металлическим цилиндром с шипами. Стражники выхватили их из рук пехотинцев и рассыпались по равнине.
Вскоре повсюду можно было наблюдать невыносимое зрелище: люди короля заставляли пленных рыцарей опускаться на колени, срывали с них шлемы, на несколько минут оставляли так стоять с обнаженной головой и сложенными руками, чтобы те успели помолиться, после чего раскраивали им голову одним ударом. Впитавшая в себя много крови, земля узкой долины оказалась забрызгана мозгами.
Шарль де Вивре стоял рядом с герцогом Орлеанским. Королевский страж приблизился к последнему и узнал его; он поклонился: герцог Орлеанский входил в число тех немногих пленников, которых приказано было пощадить.
Шарль Орлеанский обернулся к своему тезке и товарищу по детским играм.
— Прощайте! Я завидую вам. Моя судьба хуже вашей.
Шарль де Вивре был с ним согласен. Еще несколько мгновений назад он догадался, что его собираются убить, и почувствовал невыразимое облегчение. Но все то время, пока он считал, что обречен томиться в тюрьме, он не переставал задаваться вопросом, почему же не умирает от отчаяния. Шарль нашел один-единственный ответ. И выкрикнул свой совет тому, кого уводили:
— Вы должны стать поэтом, монсеньор!
Шарль Орлеанский задумчиво повторил:
— Поэтом…
И исчез.
Какой-то человек, находившийся в нескольких шагах отсюда, издал торжествующий вопль. Адам Безотцовщина не мог поверить собственным глазам: у рыцаря, стоявшего на коленях с обнаженной головой под охраной взявшего его в плен лучника, на шее висел щит со знакомым гербом, красным и черным. Это же Шарль де Вивре!
Адам поспешил к нему. Он наткнулся на Бэрри Брэгана. Лучник был человеком небогатым, пленение рыцаря предоставило ему неслыханный шанс. Он попытался вмешаться:
— Прошу вас, монсеньор…
Вместо ответа Адам поднял булаву.
— Король приказал — «под страхом смерти».
Лучник отпрыгнул назад, чтобы избежать неминуемого удара, и удрал. Адам приблизился к Шарлю, который так и стоял на коленях со сложенными впереди руками. Казалось, пленник не видит своего палача.
Адам улыбнулся. У него много времени. Перед тем как умереть, пусть этот человек узнает, пусть он узнает все.
— Сначала отец, теперь сын… Какое наслаждение! Ты знаешь, кто я?
Шарль не ответил.
— Я — тот, кто помог убить твоего отца, Луи де Вивре. Я присутствовал при его казни. Сейчас я расскажу тебе, как это случилось!
Шарль де Вивре не слышал. Он закрыл глаза, и к нему стали приходить те, кого он потерял навсегда.
Первой была его мать Маргарита. Лицо ее казалось нечетким, ведь он утратил ее в том возрасте, когда только формируется память. Она была прекрасна, так прекрасна!
Маргарита протянула ему руки:
— Время страданий прошло. Иди, сын мой…
Она исчезла, и появился отец. Это было Рождество, единственный, кроме Пасхи, день, когда тот приезжал к нему. День надежды и радости. Луи де Вивре простирал к нему свою единственную руку:
— Время страданий прошло. Иди, сын мой…
Потом исчез и Луи, и на его месте возникла темноволосая Анна де Невиль. Во дворе замка Блуа шел снег; они медленно прогуливались, погрузившись в мечтания. От ослепительной белизны, окружающей их со всех сторон, ее длинные черные волосы казались еще прекраснее. Он побежал ей навстречу. Она тянулась к нему:
— Время страданий прошло. Иди, сын мой…
Он удивился:
— Вы тоже называете меня «сын мой»?
— Конечно!
Как раз в это самое время Адам Безотцовщина злобно расписывал чудовищную казнь Луи де Вивре, не упуская ни единой страшной подробности. И внезапно он осознал, что Шарль его не слушает. Удивленный, он замолчал. И в наступившей тишине прозвучал восторженный голос:
— Столько любви! Столько любви вокруг меня!
Адам окаменел. Во время своей казни Луи де Вивре вел себя подобным же образом. Он сказал некую таинственную фразу своему палачу как раз в тот момент, когда с него собирались сдирать кожу, и затем с его лица уже не сходило радостное, лучезарное выражение.
Адам Безотцовщина отступил и взглянул на свою улыбающуюся жертву… Что же это за семья, все члены которой были героями? Какая сила таится в них?
Внезапно ему на ум пришли последние слова Маго: «Я не скажу тебе имени твоего отца. Он сильнее тебя».
И тут, впервые за всю свою жизнь, Адам Безотцовщина почувствовал страх. Перед ним находилось нечто, что было сильнее его, что превосходило и подчиняло его себе. Он яростно вскрикнул и ударил изо всех сил, вложив в удар булавы всю свою ненависть. Шарль де Вивре с разбитой головой медленно повалился вперед.