Дитя Всех святых. Перстень с волком
Шрифт:
— Я — Лилит, Царица Ночи, Черная Луна, Черная Ева, Сумрачная мать…
— Знаю…
Франсуа де Вивре сидел по-прежнему с закрытыми глазами. Наконец перед ним был настоящий противник, ибо опасаться следовало не Адама, но Лилит: он всегда это знал.
Он видел ее так отчетливо, как никогда прежде, со всеми ее чудесными и страшными черными покрывалами. Они оба находились там, где когда-то расстались: один напротив другого на ристалище в Ренне, готовые броситься в смертельную схватку…
Она сидела на черной лошади, а он — на рыжеватом Турнире, как всегда в этих снах. Ее длинные покрывала
— Почему вы закрываете глаза? Вы боитесь?
— Я не боюсь. Я не должен смотреть на вас: вам это прекрасно известно.
— Тогда, если вы не можете смотреть на меня, то слушайте!
Внезапно Лилит издала долгий, пронзительный вопль; это был крик самки, животный крик, в котором звучало яростное плотское желание. Она провыла его так неистово, что этот первобытный зов отнял почти все ее силы. Франсуа почувствовал, как сердце заколотилось еще сильнее. Именно такой крик испустила Лилит тогда, в комнате его родителей!
У него стучало в висках, голова его кружилась. Второй раз за эту ночь он почувствовал приближение конца. Франсуа должен взять себя в руки. Ценой невероятного усилия он приказал себе возвратиться к жизни. Если он будет играть по правилам, которые предлагает противник, он пропал!
— Так вы боитесь, господин де Вивре?
Голос Лилит звучал торжествующе. Франсуа ответил, собрав все спокойствие, на какое оказался способен:
— С какой стати мне бояться какой-то девицы?
Лилит усмехнулась:
— Это я-то девица? Я, мать?
— Я в это не верю.
— Почему?
— Слышу по вашему голосу.
Внезапно Лилит потеряла контроль над собой.
— Я — мать! В десятки раз больше, чем…
— Чем что?
Наступила тишина. В полутемной комнате повисло страшное напряжение, которое ощущали все присутствующие.
Лилит заговорила вновь:
— У меня есть сын. Его зовут Филипп. Он родился в ночь на День всех святых.
— Когда именно?
В голосе Франсуа де Вивре прозвучало столько неподдельной тревоги, что его собеседница внезапно встревожилась:
— Сразу после полуночи. К чему ваш вопрос?
Франсуа медленно покачал головой:
— Существует поверье… Ребенок, который родился в последний час Дня всех святых, проживет сто лет; это про меня. Но тот, кто явился на свет чуть позже, в первый час Дня поминовения усопших, проживет лишь один день.
— В таком случае ваше поверье ничего не стоит! Филипп жив! Ему уже шесть месяцев, и он в полном здравии.
— Возможно, до сих пор он находился под защитой. Но если силы, оберегающие его, вдруг ослабеют, он погиб…
Лилит вскочила и схватила Адама за руку.
— Едем!
— Ты что, и вправду веришь во всю эту ерунду?
— Я колдунья. Я верю во все это. Едем!
Она стремительно выбежала из комнаты, и Адам, бросив последний взгляд на отца, последовал за ней. В комнате, где тускло краснел атанор, царило молчание. Затем Франсуа де Вивре осознал, что он победил, и, не в силах больше выносить напряжение, разразился рыданиями…
***
Когда Адам и Лилит выбежали из башни, между ними разгорелся яростный спор. За шесть лет, что длился их союз, это была первая ссора. Лилит требовала немедленно вернуться в Сомбреном, чтобы убедиться, что с Филиппом все в порядке, но Адам не хотел и слышать про страхи жены. Напротив, он твердо решил остаться. Он отомстит за унижение, которому подвергся. Он возьмет замок приступом.
Отчаявшись образумить его, Лилит взорвалась:
— Надо было сразу избавиться от твоего отца! Мы могли бы придумать какую-нибудь хитрость во время встречи. Именно так дофин разделался с Иоанном Бесстрашным. Но дофин, в отличие от тебя, знает, чего хочет!
Адам пришел в ярость, однако Лилит было уже не остановить. Отказавшись от мысли вернуться в Сомбреном в одиночку, она отыскала Полыхая и велела ему послать своего человека в замок, чтобы тот справился о Филиппе.
Осада Вивре возобновилась и, как и в первый раз, ни к чему не привела. Адам заявил своей подруге, что собирается уморить гарнизон замка голодом, но в действительности намерения у него были совсем другие. Зная, как враждебно она относится к мысли взять замок приступом, он скрыл от нее свой план.
Адам не отказался от штурма, но решил, что у него будет больше шансов на успех, если действовать ночью. В темноте защитники замка не смогут посылать стрелы в лабиринт с такой точностью, как при ярком дневном свете. Однако необходимо было позаботиться о том, чтобы и нападающие смогли что-то разглядеть, поэтому атаку назначили на ближайшее полнолуние, то есть на 8 июля.
Этой ночью Лилит отсутствовала. Посланник все еще не возвращался из Сомбренома, и, чтобы как-то усмирить свою тревогу, она, также решив воспользоваться полнолунием, поехала кататься верхом по окрестностям.
Поначалу все пошло именно так, как и было предусмотрено планом. Атакующие тихо приставили лестницы к крепостной стене, и стражники, застигнутые врасплох, были убиты. Оставшиеся в живых поспешно отошли под командованием Николе Эсташа.
Когда последний его человек оказался в лабиринте, Эсташ блокировал вход огромным возом соломы, приготовленным как раз на такой случай, и поджег его.
К этому моменту подоспел Адам со своими людьми. Пока огонь только мешал ему пройти, и достаточно было просто выждать. Адама подвело нетерпение. Схватив лестницу, он приставил ее к стене лабиринта и быстро полез наверх.
Добравшись до вершины, он уже собрался спрыгнуть на другую сторону, как вдруг потерял равновесие и упал плашмя прямо на гребень стены, утыканный заостренными железными прутьями. Адам испустил страшный крик. Солдаты бросились на помощь, чтобы освободить его, но было уже слишком поздно: весь низ живота залило кровью.
Возвращение было ужасным. Адам невыносимо страдал, когда Полыхай и его головорезы уводили своего господина, хотя они и проявляли максимум осторожности в обращении с раненым. Николе Эсташ с гарнизоном замка не стал преследовать врага. Не оставалось никаких сомнений в том, что Адам де Сомбреном побежден и оправится не скоро.