Дитя Всех святых. Перстень с волком
Шрифт:
***
Франсуа де Вивре покинул кладбище почти сразу же вслед за Луи и пошел в том же направлении — по Скобяной улице к заставе Сент-Оноре. Сам того не заметив, он вышел за пределы Парижа и, обернувшись, увидел, что уже одолел холм Шайо. Огромный город, на который он смотрел против света, казался теперь далекой, сумрачной громадой в лучах заходящего солнца. Франсуа остановился, и какое-то время просто сидел, глядя на Париж. Он сам не заметил, как на него нахлынули воспоминания.
Он почти уже позабыл свои первые, уже семилетней давности,
Его возвращение пришлось на момент как нельзя более благоприятный, ибо его интендант, еврей по имени Мардохей Симон, только что скончался и замок остался без хозяина и без надлежащего присмотра. Там жила жена покойного, Юдифь, которая когда-то в Испании была любовницей Франсуа. Теперь ей перевалило за шестьдесят, но она казалась гораздо моложе своих лет, изящная, стройная, с пышными темными волосами. Мириам, дочь, которую она родила когда-то от Франсуа и которая воспитывалась как дочь Мардохея, скончалась от малярии очень давно, еще подростком.
Все эти новости Франсуа воспринял с большим волнением, хотя именно сейчас его заботило совсем другое. Не в силах смирить нетерпение, он сразу же по приезде отправился в лабораторию Юга. Когда новый хозяин сунул ключ в замок, тот повернулся с ужасающим скрипом — уже очень много лет никто не пытался проникнуть в лабораторию.
Все оставалось таким же, как в тот единственный раз, когда Франсуа впервые довелось здесь оказаться без малого лет пятьдесят тому назад: паутина в углах, пыль, разбросанные повсюду книги. На полу валялась одна, которую он было поднял, но тут же с отвращением бросил обратно, заметив, что переплетена она в волчью шкуру. Взяв в руку подсвечник, Франсуа опустил его пониже и с удивлением обнаружил, что страницы, на которых книга раскрылась при падении, были чистыми.
Франсуа прошелся по комнате, раздвигая рукой паутину, но вынужден был признать: здесь не было ни атанора — печи алхимика, ни тигля. Чрезвычайно разочарованный, он взял одну из книг, лежащую на длинном, занимающем почти всю комнату столе, открыл ее, перелистал, но она, как и та, что валялась на полу, оказалась с чистыми страницами!
Тогда один за другим Франсуа стал доставать тома с полок, подбирать их на полу… Пустые, все они оказались пустыми! Ничего, кроме шероховатого ощущения волчьей шкуры под пальцами. Он остановился в полнейшей растерянности. Это была шутка? Юг был насмешником и шарлатаном? А Жан де Куссон, отец Ангеррана, который провел много лет в этой комнате… Неужели он сидел здесь среди чистых листов?
Внезапно он вскрикнул: за пустыми полками, лишенными книг, открылись стены, и в одной из них обнаружилась дверь! Теперь ему стал очевиден смысл это ужасающего и одновременно абсурдного обрамления: оно было нужно лишь для того, чтобы обескуражить случайного, нежеланного посетителя. Тот, кто пришел бы сюда действительно ради того, чтобы найти, — тот нашел бы! В двери не было замка. Франсуа просто толкнул ее.
Теперь он оказался в совсем крошечной комнатке. Справа имелось очень узкое окно, вернее, даже не окно, а нечто вроде бойницы; чуть дальше, по этой же стороне, примитивная домашняя часовня — низенькая скамейка и прикрепленное к стене распятие; налево — соломенный тюфяк, а перед ним, у стены, — атанор и алюдель, печь и тигель алхимика. Еще там были книги, но на этот раз с текстом. Повсюду валялись кучи листков, следы кропотливой работы.
Но это было еще не все. На стене прямо за атанором были нацарапаны три большие буквы, составляющие слово: LUX… Какое-то мгновение Франсуа рассматривал их и вдруг почувствовал сильнейшее сердцебиение, столь велико оказалось волнение открытия: lux — «свет» по-латыни. Окно-бойница справа выходило на восток, значит, эта стена обращена к северу, и к северу же обращено слово «свет»! Следовательно, свет Севера ждет его здесь уже давно. В этом самом тигле, разогретом этим самым атанором, воссияет свет. Его Великое Деяние начиналось…
Франсуа де Вивре сел у края дороги и из-под своего рубища достал книгу. Произведение имело заглавие «De unicorne», то есть «Единорог». Из множества десятков книг, обнаруженных им в лаборатории алхимика, именно эта первой попалась тогда ему на глаза. Случай — если только это не было проявлением высшей воли — оказался щедрым, ибо книга оказалась самой нужной из всех.
Франсуа легко улыбнулся, открыл книгу и пробежал страницы глазами, ради одного лишь удовольствия вновь ощутить то, что почувствовал он, обнаружив ее тогда.
В тексте перечислялись признаки и свойства животного, начиная с рога. Был он черным, белым и красным, как и три ступени, три процесса Великого алхимического Деяния; он отождествлялся с мужским органом, потому что был острым и направлен верх, но также и с женским, потому что являлся полым внутри и мог служить сосудом. Поскольку единорог являлся одновременно мужской и женской особью, он был лишен права занять место в Ноевом ковчеге, но, тем не менее, спасся во время Потопа благодаря своей необычайной силе.
Крылось во всем этом нечто волшебное, напоминающее сказки, которые взрослые рассказывают детям. Но здесь не было никакого ребячества. И торжественное предуведомление доказывало это:
«Тот, кто желает приручить единорога, должен прежде увидеть его во сне. Горе ему, если он недостаточно чист! Таковой умрет тотчас же, как только перед ним появится это видение».
Если же человеку удастся преодолеть это испытание, то ему обещан полный успех.
«Если, напротив, он справедлив и чист душой, он будет вознагражден как нельзя лучше. На лбу единорога имеется карбункул, драгоценный камень гранат, который своим сиянием может осветить целый собор. Если его истинный хозяин сумеет завершить Деяние, он увидит, как камень вспыхнет, и будет ослеплен его светом».
Франсуа де Вивре оторвал глаза от страницы и, прищурив глаза, долго смотрел на Париж против света. До этого отрывка — он прекрасно помнил — он не испытывал особого волнения. Но продолжение заставило сильнее биться его сердце. В книге говорилось:
«Единственным спутником единорога является крылатый олень, которому, в знак дружбы, он даровал вечную жизнь».
Какое поразительное совпадение! Несколько лет Франсуа служил в королевской страже во дворце Сен-Поль, несколько лет на нем была надета перевязь с крылатым оленем и словом «Никогда», означающим вечность. Крылатый олень — это он сам! Единорог был его проводником на пути алхимика.