Дитя ярости
Шрифт:
– Ненавижу видеть тебя такой, – прошептала она. – Мне так жаль, что все так сложилось. Жаль, что я тебя всему этому научила… Прости меня за все.
Элиана обнимала ее, поглаживая спутанный пучок темных волос. Она уже сбилась со счета, сколько раз слышала, как Розен шепчет это свое «прости меня».
– За что мне тебя прощать? – наконец произнесла Элиана. – За то, что дедушка научил тебя убивать? А ты в свою очередь научила меня?
Розен накрыла щеку дочери заскорузлой ладонью и посмотрела ей в лицо полными слез глазами, которые так напоминали
– Ты же мне скажешь, когда устанешь? Мы можем попросить лорда Аркелиона дать тебе время…
– Время для чего? Чтобы печь печенье или красить стены в доме? – Элиана улыбнулась, сжимая руку матери. – Я буду маяться от безделья, не зная, чем себя занять.
Розен сжал губы в тонкую линию.
– Элиана, не надо передо мной прикидываться. Я прекрасно вижу, что скрывается за этой твоей улыбкой. Я сама научила тебя так улыбаться.
– Тогда нечего просить прощения за то, что научила меня тому, что помогает нам выживать, хорошо? Я чувствую себя прекрасно.
Элиана поднялась, помогла Розен дойти до ее комнаты и уложила ее в постель. Затем приготовила ей чашку чая, поцеловала в щеку и помогла отстегнуть протез на ночь – прекрасно сделанное деревянное приспособление, которое стоило ей вознаграждения за два выполненных заказа.
Две казни. Две загубленные жизни.
Когда Элиана вернулась в свою комнату, она обнаружила там Реми, который сидел, обхватив колени, и ждал ее.
Она забралась в постель рядом с ним. Ей трудно было дышать из-за внезапной тяжести в груди. Чувство неизбывного горя накатывалось на нее волнами. Но слезы так и не пришли, и она позволила этим волнам захлестнуть себя полностью.
Реми тихо произнес:
– Я тебя вовсе не ненавижу, – и позволил обнять себя. Она закрыла глаза, стараясь сосредоточить свои мысли только на нем – запахе муки на его одежде, смешанном с запахом чернил на руках. Звуке его голоса, напевавшего «Гимн Золотому королю». Это была любимая колыбельная Элианы в детстве – плач по Одрику Светоносному.
Маленькие руки Реми гладили ее волосы. Она могла бы одной рукой раздавить его, если бы захотела. И все же ее братец с телом хрупким, как у птички, не испугался бы бросить вызов самому Императору, приведись ему столкнуться с ним лицом к лицу. Даже несмотря на неизбежную гибель.
А у меня сила воина, подумала она, и сердце труса.
Жестокая ирония судьбы. Впрочем, в мире было предостаточно таких людей.
– Я больше не могу это выносить, – глухо прошептала она, прижавшись лицом к груди Реми.
– Что ты не можешь выносить? – спокойно спросил Реми.
– Ты знаешь, о чем я говорю.
Он не произнес ни слова – хотел, чтобы она все сама сказала.
Она тяжело вздохнула.
– Убивать людей. Охотиться на них. И делать это превосходно.
– Тебе же нравится быть мастером своего дела, – возразил он.
Она не стала с этим спорить.
– Здесь становится все хуже и хуже. И на некоторые вопросы у меня нет ответов.
– Ты имеешь в виду пропавших женщин?
– Да. Кто их похищает? Куда их увозят? А главное, зачем? – Она сжала пальцы на его запястье. У нее возникло странное желание спрятать его в темный безопасный уголок и никогда не выпускать.
– Ты боишься, что мы можем стать следующими? – спросил он.
– Да, боюсь. Любой может стать следующей жертвой.
– Ты права. – Реми лег рядом с ней и смотрел на нее блестящими глазами. – Но все, что сейчас имеет значение, это то, что ты жива и дома, и я тоже.
Элиана прижала руки мальчика к сердцу и, покорно слушая, как он тихо напевает ей ее любимую колыбельную, уснула крепким сном.
Спустя несколько дней прямо к двери ее дома доставили пакет со следующим заданием.
На свертке из бурой бумаги стоял адрес самого дорогого портного в городе.
Элиана приняла пакет из рук посыльного, заплатив ему три серебряные монеты. Парень с бледным лицом был одет в простую коричневую рубаху подмастерья и на первый взгляд ничем не отличался от обычных людей. Но Элиана с первого взгляда поняла, что это вовсе не ученик портного.
Она молча поблагодарила его кивком головы и вернулась в свою спальню. Из своего окна она наблюдала, как он идет по улице, заполненной людьми, спешащими в лавочки Садового квартала за покупками.
Его походка была почти безупречна. Но Элиана уже научилась замечать едва заметную скованность в движениях, свойственную адатроксам, иногда небольшое неестественное подергивание при поворотах. Она заметила, что иногда в их глазах появлялась отрешенность, а рот и брови, движение которых наиболее красноречиво говорит о внутреннем состоянии человека, застывали в неподвижности.
Казалось, солдаты Империи действуют не по своей, а по чьей-то чужой воле.
Она надеялась, что никогда не узнает, почему адатроксы то вели себя совершенно нормально – смеялись, болтали, зевали, – а потом ни с того ни с сего вдруг замирали, буквально превращаясь в живые статуи. На их лица словно ложилась тень, глаза затуманивались. Это могло длиться всего мгновение или несколько часов.
Но что бы Империя ни делала с легионами своих солдат, ей оставалось только надеяться, что ее отец избежал подобной участи. Разумеется, если он еще жив.
Она положила сверток на кровать и остановилась на минуту, готовясь к самому худшему.
Зачастую она узнавала о новых заданиях, когда навещала Реми в пекарне, или же на балах его светлости лорда Аркелиона, которые они посещали вместе с Харканом. Она позволяла некоторым уважаемым сынам или дочерям Империи увлечь себя – якобы для поцелуев – в тайный альков, скрытый от глаз других гостей тяжелыми занавесками, где они шепотом и сообщали ей о тайной миссии. Вернувшись из замка наместника, они с Харканом падали в постель, и их ласки были очищением от скверны.