Дитя ярости
Шрифт:
В отличие от ее отца.
Поэтому Риэль склонила голову и проглотила свой гнев. Ведь то, что она собиралась вскоре совершить, скорее всего, навсегда разрушит их отношения с Талом. Она может позволить ему сейчас одержать эту маленькую победу.
– Пылающего не яростно и исступленно, – повторила она и закрыла глаза.
Она мысленно отбросила от себя каждый намек на эмоции, каждый звук, каждую мысль, пока ее разум не затопило огромное пространство тьмы – за исключением крошечного пятнышка
А затем она позволила тьме полностью поглотить пламя, и осталась одна в холодной пустоте своего разума.
В комнате воцарилось спокойствие.
Рука Тала выпустила ее руку.
Риэль услышала, как он вернул щит на место. Молитва очистила ее разум и, очнувшись от охватившего все ее существо приступа ярости, она сейчас чувствовала… просто пустоту. Пустоту в сердце, пустоту в голове.
Когда она открыла глаза, они были сухими и усталыми. Она с горечью думала о том, каково это – жить без постоянного напева молитв в мыслях, предостерегающих ее от ее же собственных чувств.
Колокола храма пробили одиннадцать раз; сердце Риэль радостно встрепенулось в ожидании. В любой момент она могла услышать сигнал от своей милой подруги Людивин.
Она повернулась к окну. Больше не будет никаких молитв, никакого чтения толстенных манускриптов. Каждая мышца ее тела наполнилась энергией. Она хотела мчаться на коне, обгоняя ветер.
– Я лучше умру, чем останусь жить пленницей отца, – наконец сказала она. Это прозвучало излишне драматично, но ей было все равно.
– Хочешь умереть, как твоя мать?
Риэль замерла. Когда она обернулась к Талу, тот пристально смотрел на нее и не отвел взгляда. Она не ожидала от него такой жестокости, от отца – да, но только не от Тала.
Воспоминание о том давнем пожаре вспыхнуло перед ее глазами. Она постаралась, чтобы ее голос прозвучал ровно.
– Это отец велел тебе напомнить о ней, если я выйду из-под контроля? – спросила она. – В связи со скачками и всем остальным.
– Да, – невозмутимо ответил Тал.
– Что ж, я рада сообщить тебе, что я лишь один-единственный раз в своей жизни убила человека. Тебе не о чем беспокоиться.
Через мгновение Тал отвернулся от нее, чтобы поправить стопку книг на столе.
– Все эти меры необходимы в такой же степени для твоей безопасности, как и для безопасности всех окружающих. Если только король обнаружит, что мы скрывали правду о твоей силе все эти годы… ты ведь знаешь, что может случиться. И какие последствия это будет иметь для твоего отца. И все же он поступает так, потому что любит тебя больше всех на свете, хотя вряд ли ты это когда-либо сможешь понять.
Риэль громко рассмеялась.
– Только этого недостаточно, чтобы так со мной обращаться. Я никогда не прощу ему этого. И когда-нибудь я перестану прощать и тебя.
– Я знаю, – сказал Тал, и печаль, прозвучавшая в его голосе, почти заставила Риэль пожалеть его.
Но только почти.
И в этот момент внизу раздался сильный грохот и громкий сигнал тревоги.
Людивин.
Тал бросил на Риэль так хорошо знакомый ей укоризненный взгляд, который обычно у него появлялся в ответ на ее эскапады: например, когда в семь лет она устроила потоп в Купели, или в пятнадцать лет, когда он поймал ее с поличным в таверне Одо, куда она впервые улизнула тайком. За что мне все это, говорил этот взгляд, чем я заслужил такие испытания?
Риэль смотрела на него с самым невинным видом.
– Оставайся здесь, – приказал он. – Я не шучу, Риэль. Я хорошо понимаю, насколько ты разочарована, – правда, понимаю. Конечно, несправедливо, что ты вынуждена вести такую скучную жизнь, но этого требуют твои же собственные интересы.
Риэль вернулась на подоконник, надеясь, что всем своим видом выражает подобающее ситуации смущение.
– Я люблю тебя, Тал, – сказала она, и это было в достаточной мере правдой, чтобы заставить ее возненавидеть себя.
– Я знаю, – кивнул Тал и, накинув мантию, поспешил на крик.
– Магистр, это леди Людивин, – раздался из коридора испуганный голос одного из юных служителей Храма Огня. – Она только что пришла в часовню, мой господин, и вдруг побледнела и упала в обморок. Я не знаю, что случилось!
– Срочно пошлите за моим лекарем, – раздался голос Тала, – и отправьте сообщение королеве. Она будет в своей ложе на трибунах. Скажите ей, что ее племянница заболела и не сможет к ней присоединиться.
Когда голоса смолкли, Риэль улыбнулась и потянулась за туфлями.
Остаться здесь?
Ни за что.
Она поспешила через гостиную, примыкающую к кабинету Тала, в гулкие коридоры храма, выложенные мрамором с красными прожилками, с роскошными коврами, украшенными вышитыми языками пламени. На входе в храм, паркетный пол которого был отполирован так, что сверкал, словно золото, царила суматоха: прихожане, служители храма и слуги спешили к островерхим дверям часовни.
– Это леди Людивин, – прошептал молодой послушник своему спутнику, когда Риэль проходила мимо. – Видимо, ей стало плохо.
Риэль усмехнулась, представляя, как все суетятся вокруг бедной Людивин, такой прекрасной и слабой, трагически распростертой на полу часовни. Она представила себе, как Людивин будет наслаждаться всеобщим вниманием, а затем и воспоминаниями о том, как устроила целое представление для почтенных жителей столицы, дергая их за ниточки, как кукловод марионеток.
Даже если и так, Риэль все равно будет ей обязана за эту неоценимую помощь.
Как бы то ни было, оно того стоит.
Лошадь Людивин стояла рядом с ее у дверей храма. Ее держал под уздцы молодой конюх, который, казалось, был на грани паники. Он узнал Риэль и с облегчением выпустил поводья.