Диверсант. Дилогия
Шрифт:
– А ты женат?
– Нет, если тебе это интересно. И детей у меня пока нет.
Если молча. Саша уплетал за обе щёки суп с клёцками, потом – картофельные оладьи. Всё с пылу, с жару, вкусное. Эх, сейчас бы мясца кусочек да стопку водочки!
Подхарчившись, он почувствовал, как неудержимо потянуло в сон. И то сказать, за последние трое суток он едва ли десять часов спал, а уж пешком отмахал! Веки закрывались сами собой.
Глядя на Сашу, Олеся почувствовала к нему жалость и какое‑то необъяснимое пока доверие. Заметив, что
– Ложись, ты что‑то совсем квёлый.
Саша направился к двери.– В избе ложись, на отцовой кровати.
Она проводила его в комнатку, указала на кровать. Была кровать сделана своими руками, грубовато, но даже не скрипнула, когда он лёг. «Добротно сработана», – про себя похвалил мастера Саша. Перина пуховая, мягкая, давно не спал на такой, Сон навалился мгновенно.
Проснулся он от громкого стука в дверь.– Да что такое, выспаться не дадут!
На стук пошла открывать дверь Олеся. Саша же лихорадочно одевался: не хватало, чтобы соседи увидели его в избе девушки раздетым.
Но это оказалась не соседка. Грубый мужской голос интересовался у Олеси, не видела ли она чужих.
– Нет, пан Василий!
– А чего ты меня в горницу не приглашаешь? Могла бы первачом угостить!
– Нет у меня первача.
– А у батьки твоего был, я знаю. И не называй меня Василием! Я нынче на службе великой Германии. Потому называй «пан полицейский».
– Хорошо, пан полицейский.
– Вот, другое дело. Пошли в избу, осмотреть велено.
– Не прибрано у меня…
– Ничего.
Олеся и полицейский вошли в избу. Саша лихорадочно раздумывал, что делать. Сигануть в открытое окно? Заметит ведь. А если этот полицейский не один? Вот ведь попал в переплёт! Саша замер в ожидании какой‑то развязки ситуации. Дверей между комнатками не было, лишь ситцевая занавеска. И сквозь щёлочку в ней Александр видел, как по‑хозяйски вошёл в избу полицай – рыжий мужчина лет сорока с белой повязкой на рукаве и надписью «ПОЛИЦАЙ» на ней. Он уселся на лавку возле стола и поставил рядом с собой снятую с плеча винтовку, советскую трёхлинейку, видимо, захваченную немцами в качестве трофея.– Давай‑ка, Олеся, налей, встреть гостя, как положено.
Олеся фыркнула, однако нагнулась к люку подпола – видимо, самогон хранился в подвале.
Полицай среагировал мгновенно: он схватил Олесю лапищами за бёдра и задрал на ней платье. Олеся взвизгнула и сделала отчаянную попытку освободиться.
Этого Саша уже стерпеть не смог. В два прыжка он оказался рядом с полицаем и заученным движением свернул ему голову. Раздался хруст шейных позвонков, детина обмяк и завалился на скамье.
Прикрыв ладошкой рот, Олеся смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами, в которых плескался нескрываемый ужас.
– Ты что сделал? – наконец произнесла она.
– Гада прищучил!
– Как очнётся, что говорить будем? Ой, мамочки!
– Он уже не очнётся.
– Ты его… убил? – прошептала она.
– Натурально убил.
Саша потирал руку. Рана заныла от физической нагрузки.– Это же Василий Пасюк, из Борков!
– Был Василий, стал полицай. Туда ему и дорога!
– Он до войны в тюрьме сидел, за разбой.
– Наверное, немцы освободили.
– Ой, что же теперь будет?
Было видно, что Олеся паникует и уже находится на грани истерики. Конечно, не каждый день на глазах человека убивают, хоть он этого и заслужил своей паскудной жизнью.
– Труп я ночью уберу, – спокойно сказал Саша.
– Он до ночи в избе будет? Я боюсь мёртвых, я в избу не войду!
– Живых бояться надо, чего он тебе мёртвый сделает? Ты, когда открывала, других полицаев не видела?
– Вроде нет.
– Вроде! Где твои глаза?
Саша осторожно подвинул край занавески на окне. Деревня была пустынной – никакого движения. Хорошо, если никто не видел, как Пасюк этот к Олесе зашёл.– Тихо, не видно никого.
– Зачем его убивать было? – спросила девушка.
– А зачем ты орала? Я же думал, что он тебя изнасиловать хочет.
– Отбилась бы, – как‑то неуверенно ответила девушка.
– Теперь поздно об этом говорить.
Олеся ушла в другую комнату.– Не могу я вместе с этим… – она не договорила.
Александр в раздумье присел на лавку перед лежащим на полу трупом. «Чёрт, не оставлять же его на кухне. Не ровен час, зайдёт кто‑нибудь. Может, в подпол его сбросить? Так ведь трупное окоченение наступит, потом его оттуда не вытащишь».
– У тебя большой мешок есть? – окликнул он Олесю.
– Есть.
– Неси.
Олеся опасливо, сторонкой, по‑над стенкой обошла мёртвого полицая и вскоре вернулась с большим мешком.
– Теперь верёвку принеси.
Когда Олеся принесла верёвку, он попросил её выйти, а сам притянул и связал руки и ноги полицейского, сложив его тело вдвое. С превеликим трудом он затолкал труп в мешок, завязал горловину и, перетащив мешок в коридорчик, положил его в тёмный угол. Так он хоть в глаза бросаться не будет. А тяжёл, собака! Ночью этого гада ещё вытаскивать придётся.
Саша оглядел кухню. Ё‑моё, кепка полицейского на полу валяется, и винтовка у стола стоит. Не помогла она хозяину.