Диверсант. Дилогия

Корчевский Юрий Григорьевич

Пулемётный огонь оказался для немцев неожиданным. В середине цепи появилась прореха, там уже корчились от боли раненые и лежали убитые.

Саша перенёс огонь с центра на фланги цепи. Не выдержав плотного пулемётного огня, немцы залегли. Да чего ж там Федотов медлит?

– Эй, Федотов, ты жив?

Тишина в ответ. Немцы осмелели и вновь поднялись в атаку. Их подгонял какой‑то офицер, размахивающий пистолетом. Саша тщательно прицелился, дал очередь. Выпустив последние патроны, оставшиеся в ленте, пулемёт смолк. Саша опустился на дно окопа, стащив туда пулемёт. Надо было ставить вторую, последнюю ленту. В этот миг рядом с его окопом взорвался снаряд, оглушив Александра и накрыв его облаком сгоревшего тола. Видно, и его огневую точку засекли танкисты. Отсюда стрелять больше было нельзя. Ведь учили же в спецназе: дал очередь‑другую – перекатись, смени место. А он целую ленту из одного окопа расстрелял.

Ах, Саша, Саша! Забывать стал воинскую науку. Улучив момент, когда стрельба немного стихла, он подхватил пулемёт и переполз в окоп Федотова. Одного взгляда хватило, чтобы понять – бронебойщик мёртв. Его широко раскрытые глаза смотрели в небо, голова была залита кровью, а мёртвая рука сжимала патрон. Жаль мужика, он был единственным серьёзным бойцом во взводе, кто мог дать дельный совет, своими редкими, но точными выстрелами сдерживать немцев. Саша немного приподнял голову, не высовываясь за бруствер. И посмотрел вправо, на свои позиции. Огонь вели не больше пяти человек. «Совсем хреново», – подумал Саша. Сейчас главное – если не поджечь, так повредить второй танк. До него метров двести. Если он сам не сможет этого сделать, через несколько минут бронированная машина будет утюжить окопы. Тогда – всё, хана! Саша вытащил из руки Федотова патрон, вложил в ствол и закрыл затвор. Взявшись за рукоятку, повёл стволом. Вот она, эта гадина! Окрашенная серым броня, траки сверкают. Вот по ним и надо стрелять. Но ружьё – не противотанковая пушка, и танк в лоб не возьмёт. Александр прицелился в гусеницу и выстрелил. Отдача была мощнейшей – куда до неё трехлинейке. Танк дёрнулся, проехал по инерции немного вперёд, но гусеница была перебита, и он встал. Саша отчётливо видел, как поворачивается ствол, выискивая и прицеливаясь в него, Сашу. Вот чёрная дыра ствола замерла. Саша нырнул в окоп. Грохнул выстрел пушки – снаряд взорвался с небольшим перелётом. Где же у Федотова патроны? А – вот они, в нише лежат, на тряпице, масляно блестя боками. Рядом валяется картонная упаковка с обозначением – «Патроны Б‑32,14,5x114 мм, бронебойно‑зажигательные». Схватив патрон, Саша лихорадочно вложил его в ствол и закрыл затвор. Сейчас всё зависит от того, кто быстрее успеет выстрелить – немецкий танкист или он? От напряжения дрожали руки, расплывался прицел. Ну, была не была! Саша прицелился под башню, в заман. Это нижний скос броневого листа у башни. Даже если пуля срикошетит от наклонного листа, то она пойдёт вниз, а верхние листы бронекорпуса на всех танках самые тонкие. На это и расчёт. Только бы успеть и не промахнуться. Саша навёл мушку на заман, нажал спуск. Ружьё ощутимо ударило в плечо. Бросив ружьё, Саша присел в окоп, ожидая выстрела танковой пушки. Секунда, другая, третья… Они прошли в томительном ожидании. Ну, чего же немецкий танкист тянет? Саша приподнял голову и едва не закричал от радости. Танк горел! Изо всех его щелей валил чёрный дым. Вот ведь, вроде бы железяка – чему там гореть? Распахнулись верхние и боковые люки машины, и из них, неуклюже, как тараканы, начали вылезать танкисты. Ну, суки! Саша схватился за пулемёт и дал очередь по танку. Жалко – не понять, сами танкисты с горящей машины спрыгнули или упали убитыми. А пехота их уже в метрах ста пятидесяти, фонтанчики от пуль по брустверам наших окопов пыль вздымают. Менять позицию было некогда, да и просто опасно. Саша вытащил со дна окопа пулемёт и поставил его на сошки. Прицел был постоянный, и он огненным шквалом по цепи немецкой, как смертной косой прошёл. Потом перенёс огонь на правый фланг, где до немецкой цепи было уже совсем близко – не больше ста метров. Немцы залегли. Жутко бежать в лоб на пулемёт, даже если ты очень смелый. Саша же подправил наводку и – по лежащим немцам, слева направо, пока не смолк пулемёт. Всё, патроны закончились. Теперь вся надежда на автомат. Но немцы дрогнули. Воспользовавшись тем, что пулемёт замолк, оставшиеся в живых вскочили и бросились бежать назад. На месте осталось лежать не меньше полусотни трупов в серых немецких шинелях, и два танка, стоящих неподвижно. «Неплохо повоевали, – отметил про себя Саша, – но второй такой атаки нам не выдержать. К ПТР осталось два патрона, к пулемёту их нет совсем. А что с бойцами?» Саша подполз к окопам. Картина перед ним предстала удручающая. В живых, кроме него, осталось три человека. Тоже мне, взвод… А ведь устояли! Устояли перед танками и ротой немецкой пехоты! И урон немцам нанесли ощутимый. Для их армии вроде пустяк, как комариный укус, но – сколько таких взводов и рот оборону страны держат? И тают понемногу силы, теряет скорость бронированный немецкий кулак, увязая на российских просторах. Надо бы с ротным связаться, пополнение попросить, если прикажет – и дальше держать позиции. Немцы сейчас в атаку не пойдут, им надо танки или бронетранспортёры подтянуть, пехоту. Значит, около часа, а то и больше у Саши в запасе есть.

– Безменко!

– Я!

– Я убываю к командиру роты. Надо узнать, как и что, да пополнение попросить. Остаёшься за старшего. Собери оружие и патроны, подели их по‑братски.

– Есть, товарищ сержант.

Сначала пригибаясь, перебежками, а дальше уже во весь рост и ничего не опасаясь, Саша направился к перелеску, к палатке ротного. Но едва он успел сделать первый шаг под кроны деревьев, как услышал сзади гул моторов. Неужели немцы снова в атаку пошли? Но звук моторов шёл сверху. Бомбардировщики!

Они зашли на позиции взвода с севера. Пикируя с высоты, сбросили бомбы, поднялись – и снова в пике.

Позиции закрыли клубы пыли, поднятые взрывами. Там же всего трое солдат, новобранцев! Против них – шесть «Юнкерсов‑87», силища, и шансов устоять у трёх мальчишек – никаких! А ему бежать сейчас к своим бойцам, значит – погибнуть бесславно.

Саша стоял под деревьями и, стиснув зубы, смотрел, как бомбардировщики стирают в пыль позиции взвода. «Пока бомбят, атаки точно не будет, – решил Саша. – А бойцам я сейчас ничем помочь не могу. Надо к командиру роты за помощью».

Саша бегом направился к месту, где располагалась брезентовая палатка. Но что это? Место то же – он его узнал. Вот тут он стоял голый, а тут была палатка. А сейчас одни воронки от снарядов. Убитые бойцы есть, правда – немного. И в живых – никого. Где командир?

Саша пробежал по расположению подразделения. Вот разбитая полевая кухня, о ней подносчики пищи ещё вчера говорили. А где же рота? Ушли, бросив их? Или погибли? Саша понял, что помощи он здесь точно не получит. Надо возвращаться к своему взводу. Смешно – какому там «взводу»! Трое новобранцев и он – вот и весь взвод. И никакую атаку они уже не выдержат. Надо уходить. Вернуться на позицию, забрать бойцов и уводить их. Вон, громыхает на востоке, километров семь‑десять отсюда. Вот туда, на звук пушечной канонады и выходить надо.

Решив так, Саша рысцой побежал к взводу. Бомбардировщики уже улетели, но, выбежав из‑за деревьев, Саша не узнал позиции взвода. Всё перепахано, везде воронки – прямо лунный пейзаж.

Не пригибаясь, он добежал до окопов.

– Эй, бойцы!

Его отчаянный зов повис в тишине.

– Славяне, есть кто живой?

Александр пробежал по линии окопов. Ни одного целого, сплошь воронки. Даже трупов нет – куски тел, изрешеченные каски, чья‑то оторванная нога в сапоге. Сашу чуть не стошнило. Он же совсем недавно говорил с бойцами, и они были живы!

От осознания гибели бойцов и потери взвода хотелось материться, стрелять во врага. Ведь молодые же все ребята были, им бы жить да жить. Ничего они сделать не успели – ни выучиться, ни поработать, ни познать радость любви, ни детишками обзавестись… Детство, школа и сразу – война. И на войне как на войне – винтовка, неполный подсумок патронов, скудная еда, неустроенный быт. Чего хорошего они в жизни успели увидеть?

В душе бушевала ненависть, ненависть и горечь от потерь. Злоба на немцев душила Сашу, хотелось выть волком.

Вдали снова послышались звуки работающих моторов. Немцы после бомбового удара по нашим позициям собирались в атаку. Только они не знали, что противостоять им было уже некому.

Саша бешено озирался по сторонам в поисках целого оружия. Был бы хоть пулемёт с патронами! Нельзя же всерьёз рассматривать автомат с револьвером как средство отражения атаки. К тому же он остался один. Надо уходить, пока не поздно.

Саша вернулся в перелесок, на место разбитой роты. И это называется – «перешёл линию фронта и повоевал в составе регулярных частей Красной Армии»? Неполные трое суток длилась его служба взводным. Вот дубина! Надо же было у ротного узнать, где фронт проходит. Хотя нет, он как раз на фронте и был. Где теперь наши части? Снова придётся пробираться по немецким тылам, выходя к своим.

Правда, есть ещё два варианта: сдаться в плен или прилепиться к какой‑нибудь бабёнке в примаки. Но оба варианта – не для него. Лучше погибнуть в бою с врагом, как нормальному мужику, чем позор плена или женская юбка. Плен может оправдать только одно – если ранен или контужен и находишься без сознания. И не для того судьба дала ему шанс проявить себя в другом времени, явно испытывая его характер, чтобы он сдался в плен или позволил себе отсиживаться под женской юбкой. И ещё одно знамение ему было: рядом с ним гибли люди, а он остался жив. Видно – это знак свыше.

Саша зашагал на восток, туда, где громыхал фронт. Раз стреляют, значит – держатся.

Километра через два он натолкнулся на поле боя: полуразрушенные траншеи, в окопах – трупы. Трупы везде: на самом поле – немецкие, в окопах и траншеях – наши. Сколько же здесь народу полегло?

Саша нагнулся и достал из кармана убитого лейтенанта документы. Открыл командирскую книжку. Так это же сорок четвёртый стрелковый полк, его полк, где он успел провоевать всего три дня! Вот почему подкрепления не было. Полегли все.

Недалеко валялась перевёрнутая «сорокапятка», на поле боя застыли сгоревшие бронетранспортёры и танк. Видно – жарким был бой. Немцы любой ценой пытались прорваться, наши – удержать позиции.

Саша сначала хотел обойти поле боя, поле смерти. А затем решил воспользоваться ситуацией. Он стянул с убитого молодого немца сапоги, примерил их. В самый раз. Сначала мысль мелькнула – не мародёрствует ли он? Потом решил – нет. Идти далеко, в сапогах удобнее – речку ли перейти вброд или по грязи. В плохой или неудобной обувке человек не ходок, в Красной Армии сапоги были только у командного состава. Солдаты ходили в неудобных ботинках с обмотками, которые часто разматывались в самый неподходящий момент и мешали идти.