Диверсант. Дилогия
Шрифт:
Внутри периметра находилось сотни полторы людей в гражданской одежде и в форме всех родов войск. На двух противоположных углах лагеря – вышки с часовыми. У ворот, справа от них – длинный барак. Туда конвоир и повёл Сашу.
– Лицом к стене, стоять!
Сам же, постучав, вошёл в комнату, а выйдя, приказал:– Заходи!
Саша вошёл, представился:– Сержант Савельев.
Сидевший за столом младший лейтенант заорал:– Какой ты сержант, где твоя форма? Ты арестованный!
– В чём моя вина, за что арестовали?
– Вопросы
– Лучше сразу сознавайся, кем и когда завербован и с каким заданием шёл в нашу армию?
– Меня никто не вербовал, я к вам с боем прорывался.
– Так рвался вернуться, что форму бросил? Ты ещё пожалеешь об этом!
О чём он должен пожалеть, Саша не понял. Допрос шёл часа два. Вопросы, однообразные и тупые, повторялись с вариациями. Саша или вообще молчал или всё отрицал. Лейтенант стукнул кулаком в стенку. Вошёл рядовой. На воротнике – петлицы василькового цвета. Тоже из энкавэдэшников.– В лагерь его, попозже ещё допросим.
Сашу отвели за колючую проволоку. Люди сидели на земле, ходили. Лица у всех были хмурые. Особо радоваться было нечему. Каждый переживал – как‑то оно всё повернётся? Ведь вчера за периметром расстреляли двух красноармейцев, заподозренных в трусости и оставлении поля боя. Саша уселся на землю. Хорошо хоть, что тепло и дождя нет, иначе укрыться было бы негде. Лежавший по соседству боец в поношенном изодранном реглане спросил:– Браток, закурить не найдётся?
– Извини, не курю.
– Тебе повезло. Есть охота, но голод терпеть можно, а вот курить хочется – сил нет терпеть.
– А что, здесь, в лагере не кормят, что ли?
– Я тут второй день. Воду дают, а со жратвой туго.
– Ну и порядки у них! – усмехнулся Саша. – Меня Александром звать, – он протянул красноармейцу руку.
– Меня Антоном, – красноармеец, оглянувшись, тихонько пожал руку Александру. – Ты как сюда угодил?
– Полк разбили ещё под Пинском. Выходил из окружения. Прибился к другому полку, так и его немцы разгромили. Удалось к своим выйти, а с передовой сюда отправили.
– Почти у всех истории одинаковы. Я летчик, меня за линией фронта сбили. Неделю к своим пробирался, и вот – на тебе, вышел, называется.
Пилот в сердцах сплюнул.– Антон, людей быстро… – Саша замолчал, подыскивая подходящее слово.
– Фильтруют, ты хочешь сказать?
– Вроде того.
– Кому как повезёт. Хуже будет, если немцы в наступление попрут. Тогда, если не успеют всех вывезти, просто расстреляют.
– Ни хрена себе! А не лучше ли будет нам оружие дать и против немцев поставить?
– Это ты у особиста спросишь, когда вызовут.
– Он уже меня допрашивал.
– Погоди ещё, это только начало. Не били?
– Нет.
– Значит, всё ещё впереди.
– Вот уроды!
– Ты потише, донесут.
Саша замолчал. Условий для содержания – никаких, да ещё и бить будут. Перспектива не прельщала.
– Ночью прожекторами периметр освещают? – спросил Саша.
– Откуда у них электричество? Просто на ночь пускают вдоль колючки ещё двоих часовых. Куда бежать, если документы у них, в бараке? К тому же, если убежишь, значит – точно враг. Тогда искать со всей силой будут.
– Куда ни кинь – всюду клин.
– А ты что, бежать собрался?
– Да нет, это я к слову. Я при свете прожекторов спать не люблю, потому и спросил.
Периодически из барака выходил рядовой, выкрикивал фамилии. Названные люди поднимались и шли в барак.
Когда начало темнеть, выкрикнули:– Савельев! – Саша даже не сразу понял, что это его вызывают.
Он подошёл к бараку.– Ты чего, уснул?
– Есть маленько.
Его завели в ту же комнату.– Надумал признаваться?
– Не в чем мне признаваться.
Лейтенант был явно выпивши – от него пахло спиртным, лицо раскраснелось.– Ничего, и не таких раскалывали. Ты у меня не то что говорить – петь будешь!
Лейтенант кулаком постучал в стенку. Вошёл уже знакомый рядовой. Лейтенант кивнул. Рядовой с ходу кулаком врезал Саше в ухо. Саша не удержался и упал, а энкавэдэшник с видимым удовольствием пару раз пнул его сапогом. Саша поднялся, поняв, что если будет лежать, тогда его будут бить ногами, а это больнее. Но едва он поднялся, как мучитель ударил его снова – коварно, под дых. Саша согнулся, хватая ртом воздух. Нет, пора с избиениями кончать.– Я… подпишу… всё, – сипло выдохнул он.
– Ну вот, другое дело! – обрадовался младший лейтенант. – Вот бумага, ручка – садись и пиши.
Саша подошёл к столу, уселся на табурет, взял в руку ручку – обычную, ученическую, какие тогда были в ходу: с деревянной ручкой, стальным пером и… мгновенно ударил ею лейтенанта в глаз, вогнав ручку почти до середины. Лейтенант, не издав ни звука, рухнул на стол. Тут же – мгновенный поворот назад и мощнейший удар ребром ладони по гортани второму, который бил Сашу. Рядовой схватился за шею, засипел, обмяк и сполз по стене на пол. Саша изо всех сил ударил его каблуком в переносицу. После такого удара не выживают.
Он снова повернулся к столу. Лейтенант уже валяется на полу. Саша был вне себя от злости. Это вам не безоружных и покорных людей бить! Чешутся руки – шли бы на передовую. Так боязно небось! Немец – он ведь и убить может. Так, что теперь делать? За совершённое двойное убийство он теперь враг советской власти – но не страны. А впрочем, не он – документы‑то на сержанта Савельева. Надо уходить, не ровен час – заявится кто‑нибудь. Барак имел, как уже заметил Саша, два выхода. Один – в лагерь, другой – за периметр, на волю. Но рядом с бараком – ворота, и там часовой. Надо надеяться, что освещения нет, и, глядишь – фокус удастся. Саша быстро оглядел убитых. У лейтенанта гимнастёрка в крови – не годится. Саша стянул гимнастёрку с рядового, разделся сам до трусов и надёл трофей на себя. А галифе он снял с лейтенанта – тот подходил ему по комплекции. И ремнём офицерским опоясался, благо на нём висела кобура с ТТ. Сапоги же взял рядового – они подошли по размеру. У лейтенанта уж больно маленькие, наверное – не больше сорокового. Он уже шагнул к двери, как вспомнил о фуражке. Нет, не пойдёт. Фуражка – принадлежность офицерской одежды, а не одежды рядового. После некоторых поисков нашлась пилотка, отлетевшая после удара в угол. Саша вытащил из кобуры пистолет, передёрнул затвор и сунул пистолет в карман галифе – так быстрее достать можно. Расстегнул карманы гимнастёрки, достал документы, поднёс их к керосиновой лампе. На обложке солдатской книжки надпись – Народный Комиссариат Внутренних Дел. Раскрыл, прочёл: «Сахно Павел Иванович». Надо же знать, кем придётся быть некоторое время. Вышло нелепо, но раз так… В конце концов, он вышел к своим, чтобы воевать, а не сидеть в камере и не быть битым ни за что ни про что. Он – не овца, покорно идущая на заклание. Саша подошёл к двери, прислушался. В коридоре тихо. Он открыл дверь, и, не скрываясь, хотя коридор был пуст, пошёл к входным дверям. Распахнул их, обернулся назад и сказал несуществующему собеседнику: