Диверсант. Дилогия

Корчевский Юрий Григорьевич

Саша расстегнул кобуру, вытащил пистолет. Потом осторожно приподнял голову и выглянул из траншеи.

Совсем рядом, буквально в десяти метрах от него по земле двигались неясные тени. Наших там точно быть не должно, стало быть – это немцы. Скорее всего – разведка, за «языком» пришли. Ладно, добро пожаловать. Будет вам, гады, «язык»!

Саша навёл пистолет на неясную тень и нажал спуск. Яркая вспышка выстрела в ночи ослепила. Саша немного довернул ствол, зажмурил глаза и снова выстрелил. Впереди послышался вскрик. Ага, попал в кого‑то.

Саша успел выстрелить ещё дважды, пока в ответ не ударила автоматная очередь. Его спас слух. Перед стрельбой немец снял затвор с предохранителя, и этот характерный звук донёсся до Саши. Он пригнул голову.

Пули взбили пыль на бруствере, запорошив лицо. Не успел бы пригнуться, уже бы валялся с простреленной головой.

Из блиндажа выскочили сапёры с автоматами в руках. Они сразу же кинулись к Саше.

– Пригнитесь! – предостерёг их Саша.

– Чего слу… – только и успел сказать Иванов, на котором вся Россия держится, как сзади, за спинами сапёров взорвалась граната. Своими телами сапёры прикрыли Сашу от осколков.

Просмотрел, прозевал! У разведгруппы на такой случай всегда прикрытие есть. Один или двое немцев страховали свою разведгруппу с другой стороны траншеи. Похолодев от предчувствия беды, Саша хотел обернуться, да не успел. Он уловил чужой запах. А дальше – удар по голове, и сознание померкло.

Глава 6

ТАНКИСТ

Очнулся Саша, судя по всему, скоро и оттого, что его бесцеремонно волокли по полю. Голова билась о кочки, стерня больно царапала кожу, но немцев это не волновало. А то, что это были немцы, Саша понял сразу. Запах от них исходил чужой. Сапоги их были у самой Сашиной головы и отчётливо пахли гуталином – их, немецким. Да ещё и один другому прошептал что‑то по‑немецки. Слов Саша не понял по незнанию языка, но тон сказанного был злой. Видно, обозлились они из‑за потерь. Их было больше: Саша успел выстрелить не один раз, и в кого‑то точно попал – слышал вскрик.

Но в любой разведке закон один: в первую очередь доставить «языка», а уж потом – по возможности – вытащить своих раненых и убитых.

До Саши только сейчас дошло, что «язык» – это он сам. Ещё немного времени – и его как куль сбросят в немецкую траншею. А там – допрос и, скорее всего, расстрел. Расстрел – это даже громко сказано. Пустят пулю в затылок и сбросят тело в какой‑нибудь овражек. Отработанный материал – чего с ним возиться?

Сколько уже тащили его немцы? Где он находится? Судя по тому, что немцы ползут и разговаривают шёпотом, от наших позиций они далеко не ушли. Когда свои будут рядом, немцы встанут во весь рост и крикнут им, чтобы не стреляли да помогли «языка» доставить.

Стало быть, решение надо принимать немедленно. В первую очередь надо не показать им, что он пришёл в себя. Пока немцы думают, что он без сознания, они его не опасаются.

Саша пошевелил пальцами рук – пистолета не было. Конечно, он выпал, когда его шарахнули по башке. Да если бы пистолет и остался, немцы всё равно его выкинули бы – они не дураки. Интересно, те, кто его тащат, подготовленные разведчики или простые пехотинцы, которых приказом послали за «языком»? Если это пехота, то с двумя он справится, если разведка – сомнительно. И всё же надо пробовать.

Немцы будут пытаться с ним бороться, скрутят, и стрелять до последнего не будут – не для того они своими жизнями рисковали, чтобы просто застрелить. Им живой «язык» нужен, а не труп.

Саша незаметно провёл рукой по поясу. Ничего, что могло бы сыграть роль оружия – ни ножа, ни штыка, ни сапёрной лопатки. Понятно же, какой идиот может спать с зачехлённой сапёрной лопаткой на поясе?

Вскоре местность пошла под уклон. Немцы стащили его в небольшой овражек, а может – и в противотанковый ров. Бросив его, они решили несколько минут передохнуть. Всё‑таки Саша – мужик тяжёлый, тащить его волоком по полю, да ещё ползком – работёнка ещё та.

Сколько до немецких траншей? Сколько у него времени? Саша слегка приоткрыл левый глаз, всмотрелся.

Немцы сухопарые, жилистые,

с такими врукопашную драться тяжело – ловкие, увертливые. Автоматы за спинами, у одного за поясом граната ручкой заткнута, у другого – нож в чехле, вроде финки.

Темно, видимость плохая, и если что‑то и можно разглядеть – то только когда луна из‑за туч выглядывает.

Немцы отдохнули несколько минут, обменялись парой фраз. Потом поднялись. Один взял Александра за отворот гимнастёрки и потащил по склону вверх. Другой легко взобрался наверх и протянул руку для помощи. У Саши мелькнуло в голове: «Момент подходящий». Слава богу, немцы руки ему не связали, полагая, что он без сознания. А может, просто нечем было, верёвка осталась у других членов группы, застреленных Александром.

Саша дёрнулся, повернулся на бок. Ворот гимнастёрки затрещал и остался в руке у немца. Саша ухватился за ножны, благо пояс немца был на одном уровне с его лицом, выдернул нож и всадил его в сердце немецкому разведчику. Тот даже пикнуть не успел – тяжело осел. На лицо Саше брызнула тёплая кровь.

Это просто удача, везение необыкновенное! Второй немец в темноте ничего не понял. Он протянул руку и что‑то спросил. Саша прошептал: «Я‑я», вроде бы соглашаясь, ухватился за протянутую руку и полоснул немца ножом. Целил в шею, да не дотянулся – получилось по лицу. Немец взвыл от внезапной боли. Саша, не отпуская его руки, ударил немца ножом в плечо, потом резанул по груди. Ударить в шею или в грудь, чтобы наповал, наверняка, не получалось. Немец уже лежал на ровной земле, а Саша ещё находился в овраге и держался лишь благодаря его протянутой руке. Разведчик изогнулся, сложившись пополам, и попытался ударить его ногой. Саша успел подставить нож, и острое лезвие, пробив голенище, вошло в икру. Немец выматерился. Даже не знающему языка это было понятно без перевода. Не отпуская руки немца, сжав её со всей силы, Саша напрочь упёрся в склон ногами и с силой рванул немца вниз, в овраг. Если он не может выбраться наверх или нанести серьёзный удар, значит, надо тянуть немца к себе, в овраг. Как ни пытался немец сопротивляться, цепляясь левой рукой за землю, рывок оказался сильным, и верхняя часть тела немца оказалась висящей над оврагом. Саша извернулся, ударил немца в грудь ножом, но удар вышел скользящим, неглубоким, потому как Саша не удержался за руку немца и упал на склон оврага. Потные ли руки были тому виной или элементарно не хватило силы, но и немец не удержался – рухнул в овраг за Сашей, сбив его с ног. Оба покатились по склону. Неглубок овражек был – метров пять всего, и никто этим падением серьёзных увечий себе не нанёс. Хуже было другое – при падении Саша потерял нож. Потому, едва скатившись на дно, он бросился на немца. Тому терять было нечего. Из жертвы, которую ведут на заклание, «язык» превратился в опасного врага. Потому сейчас ему было не до сохранения жизни «языку» – свою бы сберечь. Немец тянул из‑за спины автомат, но правая рука висела плетью из‑за ранения плеча, а левой рукой быстро передвинуть оружие из‑за спины несподручно. Саша упал на немца сверху, ударил кулаком в лицо, больно ушибив при этом костяшки пальцев. Немец исхитрился ударить его коленом в живот. И тут Саша ощутил под собой твёрдый предмет. Граната! Он ухватился за её «рубашку», вытянул из‑за пояса, перехватил за ручку и стал бить гранатой немца по лицу, как колотушкой. Он уже нанёс три или четыре удара, когда немец собрался с силами и отшвырнул его ногой. Видно, этот удар отнял у него силы – всё‑таки Саша успел ударить его на верху оврага ножом, и немец потерял много крови. Саша снова набросился на немца и ударил его гранатой в висок. Немец обмяк, а Саша свалился рядом, хватая ртом воздух. Болела голова и почему‑то – левая половина челюсти. Губы распухли, во рту – солоноватый вкус крови. Или в траншее его сильно ударили, или здесь, в овраге, он пропустил удар и в горячке не почувствовал. Отдышавшись немного, Саша привстал на колени. Немец хрипло, с клокотанием в горле, дышал. «Живой, паскуда! – со злостью подумал Саша. – А ведь чуть было не уволокли к себе. Без малого у них это не получилось». Саша сунул гранату рукояткой за пояс. Плохие у немцев гранаты: слабые, и запал горит долго. Но колотить ими можно здорово. Он стянул с полуживого немца автомат, повесил его себе на плечо. Без оружия Саша себя чувствовал голым на людной улице. Пошарив руками по склону, он нашёл нож. Хороший нож, в руке сидит как влитой, и острый, как бритва. Расставаться с таким ножом ему не хотелось. Подойдя к первому убитому им немцу, Саша разрезал ножом поясной ремень и снял ножны – нацепил на свой ремень. Потом вернулся к раненому и хладнокровно добил его ударом ножа в грудь. Он враг, и должен умереть. И немцы его бы не пожалели. Они пришли за его жизнью и потому должны были быть готовы потерять свои. Всё честно! Саша уже стал взбираться на склон овражка, чтобы вернуться к своим, как остановился в нерешительности. Вот, приползёт он сейчас к своим – с разбитой мордой, в крови, с немецким автоматом в руках, а там, в траншее его, небось, уже лейтенант с политруком дожидаются. Ночная стрельба и взрыв гранаты не могли пройти незамеченными. И как объясняться? Что немцы его в плен взяли? То‑то политрук обрадуется! С той короткой и нечаянной встречи с политруком в траншее Саша его сразу невзлюбил. И похоже – взаимно. И тут уже не оправдаешься выходом из окружения. Саперы его мертвы, а сам он живёхонек, и из плена, пусть и кратковременного, пришёл. Только с лейтенантом вроде общий язык нашёл, думал в полку остаться. Тьфу! Саша зло сплюнул. Похоже, ему теперь одна дорога – в немецкий тыл. Всё складывалось так, что быть ему диверсантом. Ну не получилось у него воевать среди своих, хоть плачь! Или судьбе так угодно? Подумав так, Саша спустился на дно оврага и, немного поразмышляв, пошёл вправо. Овраг куда‑нибудь приведёт – обычно к реке. Теперь у него одна задача: как можно незаметнее просочиться в немецкий тыл и уйти подальше от линии фронта. В прифронтовой полосе много войск, и особенно не спрячешься. Если засекут, организуют облаву – и конец. Иллюзий Саша не питал. Чего‑чего, а воевать немцы умеют, этого у них не отнять. Сколько же времени? Саша посмотрел на часы. Пятый час, скоро светать начнёт. Надо искать укромное местечко и сидеть тихо, как мышь. Может, осмотреться удастся. А ночью выбираться отсюда. За ночь он сможет пройти километров пятнадцать. Быстрее не получится, поскольку войск полно. На востоке уже начало сереть. Найдя куст на дне оврага, Саша забрался в середину, залёг. Сашу не покидала одна назойливая мысль. Почему ему так не везло среди своих? Или он сильно отличается воспитанием, отсутствием большевистского фанатизма? Может, ещё чем‑то, что он определить не может? В одиночку бороться с врагом получается, а с политруком повздорил, не сдержался. Или в душе его умер рабский страх перед Сталиным и его репрессивной командой? Так и не найдя ответа, Саша решил вздремнуть. Спал он вполуха, постоянно прислушиваясь к посторонним звукам. Проснувшись, посмотрел на часы. Ого, восемь часов проспал! Выбравшись из кустов, он взобрался по склону овражка и осторожно выглянул. Немцев не было видно – впрочем, как и наших. Неужели основательно закопались? Или он в самом центре нейтральной полосы? Увидев на краю оврага, метрах в двухстах от себя дерево, Саша по дну оврага направился к нему. Осмотрелся – никого вокруг. Он взобрался почти на вершину дерева – с высоты видно дальше. Жаль – бинокля нет. У леска, в полукилометре от оврага на запад, стояла немецкая миномётная батарея. Нанести бы её данные на карту да передать по рации нашим. Только ни карты, ни рации у него нет. С востока доносилась редкая винтовочная стрельба. Отошли наши, что ли? Но сейчас Сашу больше интересовали немцы. Он метр за метром изучал местность к западу от оврага. Но кроме миномётчиков – ничего заслуживающего внимания. Александр спустился вниз, в овраг, поскольку долго сидеть на дереве неудобно, и просидел в этом овраге до вечера. Очень хотелось есть, и особенно – пить. Ушибленная щека опухла, но зубы были на месте. Саднила и пульсировала шишка на затылке. Здорово его немец саданул, а главное – подкрался незаметно, слишком поздно Саша почувствовал за своей спиной его присутствие. Ну да ничего, впредь наука будет. Саша осмотрел гимнастёрку. Вся в крови, ворот оторван, две пуговицы с мясом выдраны. Учитывая его трёхдневную щетину и опухшую щёку, видок у него ещё тот, только детей пугать. Да, пожалуй, и не только их. Едва дождавшись темноты, Саша выбрался из оврага и направился к миномётной батарее. Немного не доходя её, опустился на землю и пополз. Так, вот и миномёт, рядом с ним – несколько ящиков с миномётными минами. К стрельбе завтрашней приготовились. Поодаль – палатки с миномётчиками, и оттуда периодически голоса доносятся. Прошмыгнуть мимо или погром учинить? Вон они, немцы, на его земле как хозяева себя ведут: в карты играют, смеются, наверняка вино пьют. А он, как червь земляной, мимо них, таясь, ползти должен? Не пойдёт! Где у них часовой? С полчаса Саша понаблюдал, пока увидел его. Немец не спеша прохаживался от палаток к миномётам и обратно. Саша стянул с плеча автомат и положил его на землю – сейчас он только мешать будет. Выждал момент, когда часовой подойдёт к миномётам и повернётся к нему спиной. Дистанцию в десяток метров он пробежал буквально на цыпочках. Однако, почувствовав за спиной неладное, стал поворачиваться к нему лицом. Но рот открыть, чтобы тревогу поднять, не успел. Саша ударил его ножом в сердце, подхватил падающее тело, осторожно опустил его на землю и бегом бросился назад, к миномёту. Перебросив через плечо автомат, он подхватил ящик с миномётными минами и подтащил его к палатке. Установив его с тыла – с противоположной от входа стороны, он откинул крышку и уложил на мины гранату, предварительно отвинтив на ручке фарфоровый колпачок и дёрнув за шнур. И, уже не таясь, бросился в лес. Он ломился через кусты, как лось, боясь одного – не выколоть бы глаза. Немцы, даже если услышат топот его ног, ничего предпринять уже не успеют. Запал на немецкой гранате горит долго, секунды четыре‑пять – в самый раз для таких случаев. За спиной здорово грохнуло и, озарив лес, взметнулось пламя. Взрывной волной Сашу толкнуло на землю. От осколков уберегли деревья. От других палаток миномётчиков, что стояли поодаль, неслись крики. То ли раненые кричали, то ли немцы понять не могли, что случилось. Саша не стал ждать окончания страшного «спектакля», а бросился бежать в глубь леса, прикрывая лицо рукой. Пару раз он спотыкался о коряги и падал, но опять поднимался и бежал дальше. Вроде и невелик ущерб для батареи, а всё‑таки один из расчётов, скорее всего, погиб. Немцы наверняка быстро обнаружат труп часового с ножевой раной, потому списать взрыв на неосторожность расчёта при обращении с боеприпасами не получится. Явная диверсия русских! Грешить немцы будут на наших разведчиков, но искать если и станут, то в стороне передовой. А кто в своём уме после диверсии будет уходить не к своим, а в немецкий тыл? Саша перешёл на шаг. Шёл он быстро, стараясь держать ровное дыхание. Сначала не получалось, потом вошёл в ритм. За ночь, по его прикидкам, отмахал километров пятнадцать, а то и двадцать. И где сейчас он сейчас находился, ему было непонятно. Знал только, что западнее Рогачёва. Когда темнота начала сереть, он наткнулся на ручеёк. Напился вволю, натерпевшись жажды вчерашним днём в овраге, и улёгся спать под ёлкой. Лес жил своей ночной жизнью. Пробежал, пыхтя, ёжик. Поскрипывали от лёгкого ветерка кроны деревьев, шумела листва. Дикие звери, если они и были в лесу, ушли, испуганные боями. Бояться окрест в лесу некого, потому Александр, устав от ночного перехода, уснул спокойно и быстро. Проснулся около полудня, выпил ещё воды. Теперь бы ещё поесть – хоть кусок хлеба. Но, увы! Саша двинулся дальше, только уже осторожно – лес поредел. Увидев грунтовую дорогу, Саша из‑за деревьев осмотрелся. По дороге явно ездили, и ездили немцы, потому как на грунтовке отпечатались следы от гусениц и покрышек автомашин. Наблюдательный Саша видел протекторы шин наших полуторок и трёхтонок ЗИС‑5 – они были другими. Причём следы были относительно свежими, не более чем суточной давности. Их не успело занести пылью, сгладить ветерком. Нужно удвоить осторожность – немцы могут быть совсем рядом. Саша пошёл вдоль дороги, не выходя из леса. Всё‑таки дорога должна привести его к какому‑нибудь населённому пункту – селу или городу. Не блуждать же ему по лесу до бесконечности! Через час бодрого хода послышался рёв моторов. Предосторожности ради Саша залёг под ветками ближайших к дороге деревьев. По дороге сначала проехали мотоциклисты, потом пошли колонной грузовики с солдатами. За ними, с промежутком минут десять, потянулась техника – тягачи с пушками на прицепе, бронетранспортёры, несколько танков. «К Рогачёву идут – своим на помощь силы собирают, сволочи!» – зло подумал Саша. Гул моторов стих вдали. Саша поднялся, отряхнулся от налипших на одежду прошлогодних иголок – лежал как раз под елью, и вышел на обочину дороги. Остро пахло отработанным бензином. Далеко, едва‑едва слышно, раздался собачий лай. Сашу как током пронзило. Какие в лесу могут быть собаки? Немцы по следу идут! Не понравился им убитый часовой и взрыв, вот и пустили по следу собак. Конечно, враг в ближайшем тылу – как заноза. Сильно не повредит, но беспокойство вызывает. И, похоже, он их очень разозлил. Значит, так. От погони надо оторваться, а для этого – идти быстро. Немцы – они не железные, тоже отдыхать будут. Ему же главное – найти широкий ручеёк или реку, а по ней – вверх или вниз, в зависимости от обстоятельств. Надо, чтобы собака след потеряла. Саша не бежал, но шёл быстро. Остановился, услышав металлический стук. Что бы это могло быть? Он пошёл на источник странного звука, доносящегося из леса. На дороге стоял немецкий танк PZ IV серии А, каких до войны немцы выпустили немало. Наряду с T‑III он составлял костяк танковых войск вермахта. Массой девятнадцать тонн, он был вооружён 75‑миллиметровой пушкой и двумя пулемётами. Ведь «пантер» было выпущено немцами всего 1354 штуки, T‑VI «тигр» всех модификаций – 1853 штуки, а T‑IV, который стоял на дороге, – 8519 штук. Немцы считали его неплохим танком, пока не столкнулись в начале войны с советским Т‑34. Длинноствольная 76‑миллиметровая пушка Т‑34 с большого расстояния пробивала 30‑миллиметровую лобовую броню T‑IV. Немцы срочно приняли меры, навесили на лоб корпуса и башню дополнительные листы брони, а главное – сменили пушку. На модификации «А» стояла пушка со стволом длиной 24‑го калибра, прозванная самими же немецкими танкистами «окурком». Ствол удлинили сначала до 43‑го, а затем – и до 48‑го калибров. И только после этого T‑IV смог на равных вести огневую дуэль с Т‑34. Да и с броневой защитой немцы прогадали. На советском Т‑34 броневые листы были расположены под рациональными углами наклона, а на «немце» стояли вертикально, оттого выглядел T‑IV угловато, и снаряды пробивали T‑IV легче, чем наш Т‑34. По всей видимости, танк отстал от прошедшей колонны из‑за неисправности. Как это бывает на любой гусеничной технике, вышел из строя палец, рассоединив траки. Гусеница соскочила с катков, и танк потерял ход. Танкисты всем экипажем вернули гусеницу на место и сейчас кувалдой забивали палец на место. Работа не из лёгких – трудились все. На всех танках, наших и немецких, на корме был ящик, где хранились необходимые инструменты – вроде той же кувалды. Техника стальная, тяжёлая, и инструменты ей под стать. Саша некоторое время понаблюдал за мытарствами экипажа и уже хотел тронуться в путь, как понял – вот оно, спасение от собак и преследователей. Зачем искать реку, когда перед ним бронированная машина? Что ей могут сделать идущие по следу солдаты с собаками? И экипаж снаружи, по сторонам не смотрит, стараясь как можно быстрее закончить работу. Ведь они в своем тылу, так чего опасаться? В перерывах между ударами кувалдой Саша прислушался. Лай собак явно стал ближе. Взять экипаж на мушку и перестрелять? Он уже поднял автомат, как вдруг подумал: «Пусть закончат работу – вдруг техника пригодится. Поставят немцы палец на место, тогда я их и перестреляю. Риска почти никакого. Экипаж у гусеницы плотно стоит, одной очередью снять всех можно. Подожду». Но немцы, как назло, устроили перекур. Затянулись сигаретами, разговорились. Потом один из членов экипажа нырнул в танк через распахнутый боковой люк башни и вытащил бутылку вина. Все по очереди приложились к горлышку. Экипаж явно не торопился. Наконец перекур закончился. Один их танкистов швырнул пустую бутылку в кусты, едва не угодив Саше по голове. «Ну, паскуда, тебя первого завалю!» – обозлился Александр. Зря похвастался. Танкисты выглядели совершенно одинаково – в чёрных комбинезонах, на головах – чёрные ребристые танковые шлемы, и похожи один на другого, как патроны в пулемётной ленте. Один из танкистов двумя ударами кувалды поставил палец на место. Другие одобрительно похлопали его по плечу. Потом механик‑водитель подтянул гусеницу. Элемент немаловажный: туго подтянешь – может лопнуть на кочке, слабо – соскочит. Танкисты побросали инструменты в ящик. Ремонт закончен. Ещё пара минут – и они полезут в танк, тогда он ничего не сможет сделать. Саша остро пожалел о гранате. Знал бы – приберёг, и чёрт с ними, с миномётчиками. Саша прицелился и дал длинную – в полмагазина – очередь по танкистам. Промахнуться с тридцати метров было невозможно. Четверо сразу упали замертво; один, явно раненый, неловко полез на танк. Ещё немного – и он нырнёт в распахнутый люк. Саша выстрелил ему в спину. Танкист так и остался лежать на корме танка. Выскочив на дорогу, Александр осмотрел танкистов. Все были мертвы. Застыв на месте, он весь обратился в слух. Погоня приближалась, лай собак раздавался совсем уже недалеко. Собак было две: одна лаяла громко, басовито, другая – с подвыванием и повизгиванием. Она чуяла свежий след, близкое присутствие преследуемого. Даже сам не поняв, зачем, Саша оттащил трупы с дороги, за ближайшее дерево. Он даже исхитрился стащить немца с кормы танка. Затем забрался на броню, подобрал шлем, свалившийся с головы убитого немца и надел его на себя. Скорее всего, он сделал это автоматически – Саша ещё не забыл свои поездки на БМП и БТР. Если на голове нет шлема – стального или танкового, тут же набьёшь шишки: всяких железяк внутри боевой техники с избытком. Затем он залез через боковой люк в башню и закрыл его. Потом закрыл верхний – в командирской башенке. Всё, теперь он в относительной безопасности. Тускло горела лампочка, освещавшая боевой отсек. Свет проникал также через узкие смотровые щели, бывшие в обоих боковых люках башни: по бокам от маски пушки и целых пять – в командирской башенке. Саша уселся на командирское кресло. Оно выше всех, и обзорность через смотровые щели во все стороны. Повернул голову направо: пока на дороге никого не было. Интересно, насколько отстали от него преследователи? Часть ночи и утро он проспал, около получаса пролежал, наблюдая за танкистами. Выходило в общей сложности – часов на семь. Быстро немцы сработали! Саша осмотрелся в боевом отделении. Да, это не Т‑34. Внутри всё окрашено белой краской; в башне, за боевыми постами наводчика, заряжающего и командира наклеены листы пробкового дерева. Комфортабельно фрицы воюют, если учесть ещё и мягкие сиденья, обтянутые дерматином. Саша пощупал подушку сиденья. А может быть, и кожей – с них станется. Жаль, все надписи у кнопок, тумблеров и ручек на немецком. Языки надо было учить, лентяй! Он крутанул круглый маховик. Башня стала поворачиваться вправо. Просто замечательно! Саша развернул башню стволом назад – так было удобнее наблюдать. Посмотрел в щель – никого. Он пересел на место наводчика. Рядом с казёнником пушки – спаренный пулемёт. Лента в приёмник заправлена, всё к стрельбе готово – только затвор взвести. Что Саша и сделал. Не любоваться же преследователями! Их уничтожать надо, и в первую очередь – собак. Служебная собака – существо злобное, быстрое, от неё не убежишь – догонит. Нюх острый, про зубы вообще разговор отдельный. Диверсанты и разведчики собак не любили, да что там – ненавидели. Собака – самый первый враг диверсанта. Учует, услышит, тревогу поднимет, по следу найдёт. Потому и уничтожать по возможности их надо в первую очередь. Хотя Александр и готовился, всё произошло как‑то неожиданно – на дорогу выбежали преследователи с собаками. Впереди бежали два немца с овчарками на длинных поводках, за ними – целое отделение: около десятка солдат. «О‑о‑о! Уважают меня немцы! Столько солдат по мою голову отрядили!» – горько усмехнулся про себя Александр. Собаки, а за ними и проводники кинулись на другую сторону дороги – туда, где раньше укрывался Саша, наблюдая за танкистами. Злобные немецкие овчарки тянули за собой проводников, остальные солдаты остановились на дороге, переводя дух. «Изрядно им побегать за мной довелось сегодня», – позлорадствовал Саша. Солдаты с любопытством смотрели на танк. Что он здесь в одиночестве делает? Двигался бы, так и вопросов бы не было. Со стороны кустов – от проводников – раздался тревожный крик. Ё‑моё! Да собаки трупы танкистов нашли! Саша понял, что сейчас солдаты кинутся врассыпную. Он нажал на спуск и крутанул маховик поворота башни влево – вправо. Спаренным с пушкой пулемётом нельзя было управлять рукоятью, как обычным пулемётом. Очередь пришлась в самый центр солдат, скосив сразу четыре‑пять человек. Остальные бросились врассыпную и залегли по обе стороны дороги. Однако не стреляли – какой смысл переводить патроны? Теперь немцы точно знали, что в танке чужой. Ситуация почти патовая. Немцы не могут достать его в танке, а Саша не имеет возможности их перестрелять. Пехотинцы слишком близко залегли, попав в мёртвую зону. Рации у немцев не было – это Саша успел заметить – ни у кого не было за плечами увесистого ящика, не торчала из‑за плеча антенна. Это хорошо – подкрепление вызвать не смогут. Но и продолжаться долго такая ситуация не может. Как только на дороге появятся войска, Саше придётся туго. Даже из пушки расстреливать не будут – всё‑таки своя боевая техника. Подожгут дымовую шашку и подкинут на танк. Через смотровые щели дым проникнет в танк и выкурит его, как пчелу из улья. Или ещё что‑нибудь придумают – немцы на выдумки хитры. Попробовать завести танк? Александр был настоящим русским мужиком – из тех, кто инструкций не читают, а всё делают методом тыка. Метод помогает не всегда – иногда купленная техника ломается, но это останавливает далеко не всех. Саша перебрался из башни на место механика‑водителя. В принципе, управление на немецком танке такое же, как на любой гусеничной технике. Две ручки, педаль главного фрикциона – что‑то вроде сцепления, если по‑автомобильному, две педали бортовых фрикционов для поворотов, несколько тумблеров и кнопок. Неожиданно испугав, запищала радиостанция справа от него. Кто‑то на немецком стал вызывать танк на связь. Саша хоть и не знал немецкого, но слово «панцер» понял. Наверное, вызывали экипаж этого танка. Он подёргал ручку коробки передач, проверяя – не включена ли передача. Вот этот рычажок похож на ручку стартёра. Саша повернул подпружиненный рычажок. Удача! Взвыл стартёр, почти сразу же зарокотал могучий двигатель, по танку прошла мелкая вибрация. Саша обрадовался. Дальше‑то он сможет, приходилось ездить пару раз на гусеничном тягаче АТТ. Это – как на машине. Если научился управлять легковушкой, то в случае экстренной необходимости и с грузовиком управишься. Александр посмотрел в смотровую щель – грунтовая дорога была пустынна. Он снова пересел в боевое отделение – в башню. Ведь с места механика‑водителя обзор ограничен, виден только узкий сектор перед собой. А из командирской башенки обзор круговой. Немцы, встревоженные запуском двигателя, отползали и перебежками отходили назад, подальше от танка. «Сейчас я напугаю вас ещё больше», – пообещал им Саша. Он спустился вниз и уселся на место механика. Выжав педаль главного фрикциона, включил передачу и дал газу. Танк взревел и поехал, но только не туда, а вперёд, и немцы остались сзади. Саша нажал левую педаль и потянул на себя левый рычаг. Ломая деревья, танк описал широкий полукруг – что такое деревья для его веса и двигателя в пятьсот лошадиных сил? Кирпичные стены зданий не выдерживали и рушились. В смотровую щель хорошо были видны спины убегающих немцев. Из преследователей, охотников, они сами превратились в дичь. Ломая деревья, Саша вёл танк за убегающими. Правда, скорость была невелика – он включил первую передачу. А на танке можно начать движение с любой передачи. Преследование продолжалось несколько минут, пока до Саши не дошло – ведь совсем рядом, в лобовой броне, в шаровой установке есть пулемёт для стрелка‑радиста. Не останавливая танка, он пересел в соседнее кресло. Прижав приклад к плечу, взялся за ручку, прицелился и дал очередь, а потом, не жалея патронов, повёл стволом влево‑вправо. Танк сильно качнуло. Саша вернулся в кресло механика – и очень вовремя. Впереди начинался уклон, переходящий в овраг. Если танк туда съедет – без посторонней помощи ему не выбраться, гусеницы будут только срывать дёрн. Саша развернул танк и остановил его. Перелез в башню, прильнул к смотровым щелям. Двое немцев с собакой убегали влево, мелькая среди деревьев. Ну и чёрт с ними! Не хватало только угодить в такой же овраг или нарваться на противотанковую мину. Их ставили и немцы и наши, а при изменении линии фронта мины снимались редко. Александр вывел танк на дорогу и остановился. Неожиданный трофей озадачил его. Чего теперь с ним делать? Может, взорвать или сжечь и уйти? Пожалуй, нет! В его руках мощное оружие, и использовать его надо на полную катушку. В топливном баке – половина горючего, боезапас полон. Если не соваться к передовой, где полно артиллерийских орудий и танков, можно здорово потрепать их тылы. Александр развернул танк на дороге и направился в ту сторону, откуда пришла колонна. Плохо, что в танке он один – придётся или ехать или стрелять. Заниматься обоими делами одновременно невозможно. Танк шёл мягко, как будто бы под гусеницами был асфальт, а не изрытая выбоинами грунтовка – сказывалась мягкая подвеска и восемь опорных катков. Передачи переключались чётко – прямо не танк, а бронированный лимузин какой‑то. Километр за километром летели под гусеницы. Саша даже поднял бронированный люк перед креслом механика‑водителя. В щель на ходу смотреть было затруднительно. Танк раскачивался на ухабах, и дорогу было видно плохо. Показался деревянный мост. Перед ним – немецкий пост из двух мотоциклистов, на груди – полумесяцем бляхи. Фельджандармы, вроде полевой полиции. Один из них поднял жезл, приказывая остановиться. Не сбавляя хода, Саша снёс мотоцикл и жандарма. Второй в последний момент успел отскочить в сторону. За мостом – село с указателем «Оболово». Сбавив ход, Саша проехал по единственной улице и, через пару километров остановился перед перекрёстком. Согласно указателя налево шоссе вело на Жлобин, направо – на Бобруйск. Куда повернуть? Эх, попалась бы ему колонна автомашин с пехотой! То‑то была бы потеха! Но шоссе было пустынно, лишь проскочил мотоцикл с коляской. Справа донёсся отрывистый паровозный гудок. Саша высунул в люк голову. Прямо галлюцинация какая‑то. Да нет: за шоссе, параллельно ему, на удалении в пару километров шёл бронепоезд. Кресты на бронированных бортах вагонов не оставляли сомнений в принадлежности поезда. Бронепоезд катил тихо – мин остерегался или разрушенного пути? Наверняка к Жлобину катил, для поддержания своих войск. «Вот это – настоящая цель, лакомый кусок!» – ликовал Саша. Александр включил передачу, дал газ. Он ещё не решил, что будет делать дальше – просто пошёл на сближение. Можно таранить бронепоезд, постараться сбросить его с рельсов. А можно попробовать перед этим пальнуть в него из пушки. Броня на бортах у бронепоезда тоньше, чем у танка, в основном – для защиты от пуль и осколков. Саша уже вёл танк по полю. Бронепоезд приближался, но какой‑либо тревоги немцы не поднимали. Свой же танк идёт, немецкий! Уже были видны немцы на передней платформе, где был установлен зенитный 20‑миллиметровый автомат «Эрликон». За платформой следовало несколько бронированных закрытых вагонов. В башнях которых были видны орудийные стволы. В середине поезда был паровоз, пускавший клубы пара. За паровозом снова шли четыре бронированных вагона, и замыкала состав открытая платформа с таким же зенитным орудием, как и на первой платформе. Серьёзная сила! Сделает пару‑тройку залпов и тут же переедет на другое место, потому засечь такую подвижную батарею затруднительно. В первую половину войны и немцы и наши использовали бронепоезда. Не доезжая метров сто до рельсового пути, Саша остановил танк и перебрался в командирскую башню. Открыв затвор орудия, он вытащил из боеукладки снаряд, загнал его в казённик. «Разобраться бы теперь с наводкой», – беспокоился Саша. Он пересел в кресло наводчика и приник к прицелу. В первую очередь надо поразить паровоз, лишив тем самым бронепоезд подвижности. Саша покрутил маховичок, навёл перекрестье прицела на паровозную будку. «А где спуск? Как выстрелить? – оторопел Саша. – Ни кнопок, ни рычажков. Как‑то же из пушки стреляют?» Внизу, под ногой он увидел педаль, нажал. По ушам ударил звук выстрела. Казённик пушки выскочил назад и выбросил дымящуюся гильзу. Ура, нашёл‑таки этот чёртов спуск! Не мешкая, Саша вбросил в камеру снаряд, повернул пушку влево и выстрелил, ещё раз угодив в блиндированный вагон. Опять – снаряд в ствол, доворот башни, выстрел по другому вагону. Саша трудился в бешеном темпе, понимая, что времени у него катастрофически мало. Немцы сейчас опомнятся и шарахнут по нему со всех стволов. Иллюзий он не питал. На бронепоезде пушки больше, они мощнее, и команда многочисленная – человек сто наверняка. Сколько их на самом деле, он не знал – не сталкивался никогда с бронепоездами, видел лишь в кино да в музее Российской армии в Москве. Но там он не произвёл на Сашу должного впечатления. Саша заглянул в смотровую щель. Бронированный паровоз был окутан паром, с шипением и свистом выходившим из пробоин. Один броневагон явно горел. Открытого пламени Саша не видел, но дым валил из всех щелей. Повреждений на других вагонах он не заметил. Как же так? Он выпустил пять снарядов, а повреждён только паровоз и один вагон. В том, что Саша не мог промахнуться, он был уверен. Или бронебойный снаряд пробил броню и не вызвал пожара? Немцы пришли в себя и открыли по танку огонь. Но что было странно – стреляли они из пулемётов и зенитных малокалиберных пушек «Эрликон». Пули били по броне, с визгом рикошетировали, а пушки бронепоезда молчали. И только тут до Саши дошло: он же стоит в сотне метров от бронепоезда, сами рельсы возвышаются на щебёночной насыпи – танк в мёртвой зоне! В отличие от пулемётов и зениток, имеющих большие углы обстрела, пушки в башнях по своей конструкции не могут иметь отрицательного угла прицеливания. Даже если немецкие артиллеристы опустят до упора стволы, снаряды пройдут выше. От осознания своей малоуязвимости Саша возликовал. Бронепоезд рядом, а сделать с ним ничего не может! Пулемёты же ему не угроза. Саша выключил задний ход и зигзагом приблизился к поезду ещё, остановившись у передней платформы, где расположились зенитчики. Загнал снаряд в ствол, довернул башню. Зенитчики в панике стали прыгать с платформы, и Саша с наслаждением влепил снаряд в зенитную установку. Осколки снаряда и части разбитой зенитки застучали по броне танка. Опять снаряд в ствол и выстрел в торец броневагона. По логике, там броня должна быть тоньше. Пробив броню стенки, снаряд с грохотом взорвался внутри. Когда Саша только подъезжал к бронепоезду, он его боялся. Несравнимые категории по мощи огня и весу, а вот – получается же. У Александра защипало в носу, начали слезиться глаза – в танке остро пахло сгоревшим порохом от стреляных гильз. «А как же танкисты ведут бой? – попытался представить себе Саша. – Ведь тут – как в газовой камере, задохнуться можно. Наверняка где‑то стоит вытяжной вентилятор. Но как его включить?» Саша продвинул танк вперёд, собираясь по порядку расстрелять все вагоны, окончательно уничтожив бронепоезд. И только собрался пересесть из кресла водителя в кресло наводчика в башне, как в танк сильно ударило – до звона в ушах. И неожиданно стало светло. Саша повернул голову. Правый боковой люк башни был сорван, там зияла квадратная дыра. Если бы он успел пересесть в башню, был бы убит. Времени разбираться не было. Двигатель работал, и Саша дал газ, помчавшись вдоль состава. Справа послышался выстрел пушки, и по башне раздался несильный удар. «Всерьёз взялись за меня немцы! Значит, боятся!!» – подумал Саша. Его это даже обрадовало. Во‑первых, признают в нём врага. Во‑вторых, чем больше он уничтожит вражеской техники и живой силы, тем быстрее придёт Победа, тем легче будет на фронте нашим. А по большому счёту он не отсиживаться в немецкий тыл забрался. Лес приближался, слева промелькнула последняя платформа бронепоезда с зениткой, но немцев на ней не было. Деревья были уже близко, когда танк получил ещё один удар справа. Однако ход не потерял и въехал в лес. Проехав ещё немного, Саша круто развернул боевую машину, вломился в гущу леса и, валя деревья, снова поехал к опушке. Ему было интересно – кто это его подловил? А главное – очень хотелось отомстить. Ведь полностью уничтожить бронепоезд ему не удалось. Впереди посветлело, показались крайние деревья. Остановив танк, Саша выбрался на броню и, прячась за деревьями, подошёл к опушке. Вот он, гадёныш! На перекрёстке стоял такой же T‑IV, как и у него. Видно, немцы связались с танкистами по рации, и ему ударили в правый борт. Чего ещё у немцев не отнять – так это прекрасную связь. Рации стояли на всех танках и самолётах, были во всех ротах, не говоря уже о батальонах или полках. И даже ротный командир мог связаться с лётчиками и вызвать на помощь бомбардировщики, если наталкивался на позиции пушек или крепкую оборону. В Красной Армии же даже командирские машины рации имели далеко не всегда, да и качество их было низким. Зачастую кроме треска и помех ничего нельзя было услышать. Саша вернулся к танку и внимательно осмотрел его. На башне – большая выщербина от снаряда, проломлен и сорван боковой люк, разбит один из ходовых катков по правому борту. Повреждения серьёзные, но какое‑то время танк двигаться может. Подловил его немец, ударил в борт. А спасло то, что дистанция была велика – практически предельная для 75‑миллиметровой пушки T‑IV. Был бы второй член экипажа – насколько было бы проще! А если выехать на опушку – едва‑едва, только чтобы башню повернуть можно было, перебраться на место наводчика и пальнуть пару раз? И сразу – по газам и назад, в лес? Может, получится? Не будет же вражеский наводчик постоянно смотреть в прицел? Саша забрался в танк, зарядил пушку, чтобы выиграть драгоценные секунды. Потом спустился в отделение управления, дал газ и выехал на опушку леса. Корпус танка выдвинулся за деревья едва‑едва, только передним ведущим катком. Саша метнулся в башню, больно ударившись коленом о какую‑то железяку, плюхнулся на кресло наводчика и начал вращать маховик поворота башни. Приник к прицелу. Мимоходом заметил, что оптика у немцев великолепная, даже по периферии прицела изображение чёткое, без искажений. Подвёл перекрестье на гусеницу, на передний каток. Снаряд, направленный в лоб, может не пробить корпус, а вот разбив каток, можно лишить танк хода. Выстрел! Мимо! Саша в прицел видел, как снаряд взметнул фонтан земли перед танком – выстрел был сделан с небольшим недолётом. Конечно, он же артиллерист, а не наводчик. На прицеле сетка есть – с вертикальными и горизонтальными чёрточками и цифрами. Наверняка дальномер – для точной стрельбы, поскольку ствол у пушки короткий, и траектория снаряда больше навесная. Подправив наводку, Саша зарядил пушку и выстрелил ещё раз. На этот раз точно, угодив в гусеницу. В прицел было видно, как сорвало траки. Вообще‑то после второго выстрела надо было убираться, но, как всегда, Александра одолел азарт. Он решил выстрелить ещё раз. И только нагнулся к боеукладке за снарядом, как раздался сильный удар и треск. Мотор заглох, и тут же из моторного отсека повалил дым. Не медля ни секунды, Саша вывалился через разбитый люк башни наружу. Мотор уже вовсю пылал. Вроде железяка, и кроме бензина гореть там нечему, а сгорает за считанные минуты. Немного замешкаешься – и в лучшем случае обгоришь, а в худшем – сгоришь в машине заживо. Танкисты обеих воюющих армий гибли в основном от ожогов, а не от ранений, как пехотинцы, артиллеристы и сапёры. Специфика службы такая. Саша не стал дожидаться, когда рванёт боезапас – он бросился бежать от горевшего танка. И только отбежав на сотню метров, вдруг осознал – стреляли в него из бронепоезда. Он оказался между молотом и наковальней. Успев удалиться метров на триста, Александр услышал за спиной глухой взрыв – это взорвались снаряды в боеукладке. Сколько раз всего он успел выстрелить? Да не больше десяти‑двенадцати, в боеукладке же было всего восемьдесят четыре снаряда – он успел сосчитать. Саша засмеялся. Он опять в лесу, один, голодный и без оружия. Из трофеев – только танковый шлем на голове. Саша снял его и отшвырнул подальше. В нём ничего не слышно, а слух ему сейчас очень нужен. Наткнувшись на заросли дикой малины, Саша набросился на небольшие, но ароматные и сладкие ягоды. Он потерял не меньше часа, пока не набил желудок. Еда, конечно, не очень сытная, но всё же лучше, чем ничего. Он опять попытался вспомнить, когда последний раз ел. Выходило – три дня тому назад. Сейчас бы хороший ломоть хлеба с салом! Саша шёл по лесу, держа путь на север. Кто знает приметы, не заблудится. С южной стороны у деревьев крона гуще, с северной – реже, на стволах – мох, да лишайник у корневищ растёт. И много ещё чего. Взять те же церкви – крест на куполе всегда к востоку обращён. Не знал он тогда, что первого июля 1941 года ЦК ВКП(б) Белоруссии разослало директивы о создании партизанских отрядов. К первому августа, за месяц, было организовано восемьдесят партизанских отрядов общей численностью до тысячи двухсот человек. Вооружались они из тайных складов, заложенных в лесах войсками НКВД. Кабы знал Александр об этом, то шёл бы их искать в леса неподалёку от районных центров. Саша же хотел держаться поближе к шоссейным и железнодорожным путям – там, где можно было устраивать диверсии. Вот только из оружия у него на поясе – немецкий нож в чехле. Да ладно, были бы руки и голова, а остальное добыть можно – и продовольствие и оружие. И неплохо бы как‑то легализоваться – в деревушке или городке маленьком. Беженцев сейчас много, легче затеряться. И видно, глубоко задумался Александр, потому как окрик «Стой, стрелять буду!» прозвучал для него неожиданно. Он поднял голову. Из‑за кустов показался красноармеец в форме, в руках – винтовка с примкнутым штыком. Сашиному изумлению не было предела. Здесь немецкий тыл – уже две недели как, а его останавливает наш часовой.

– Ты еще пароль спроси! – съязвил Саша.

– Надо будет – спрошу, – ответил часовой.

– Ты хоть знаешь, что мы в немецком тылу?

Часовой с ответом замешкался. Похоже, это известие его смутило.

– Ты правду говоришь?

– Три дня назад наши стояли под Рогачёвым и Жлобиным. Где сейчас – не знаю.

По лицу часового было видно, что он не верит в услышанное, вернее – не хочет верить.

– А ты не дезертир… ну, в смысле – не паникёр? Может, ты из своей части убежал? – засомневался он.

– Ну и дурак ты, хоть и часовой!

– Часовой – лицо неприкосновенное, не имеешь права оскорблять! – Он наставил на Сашу винтовку.

– Ты поосторожнее с оружием – оно ведь выстрелить может. Ты уже сколько на посту стоишь?

– Третья неделя пошла.

Саша присвистнул. Слышал он об одном похожем случае – читал как‑то в газете. Дело происходило ещё в Первую мировую войну, когда взорвали входы на склады русской императорской армии. Так там часовой на посту простоял бессмысленно девять лет! Крепость и склады в Осовце уже отошли к польской территории. Поляки входы откопали и часового обнаружили.