Диверсант
Шрифт:
Окружающие меня воины коротко переглядываются, каждый знает, что в период смены власти худший враг розенкрейцера — это собрат по ордену. Да будто в других местах и организациях дело обстоит иначе? Вот-вот к власти в ордене придет новый Великий магистр, которого покойный епископ Кошон на французский манер именовал генералом. И тогда одному богу известно, кого глава розенкрейцеров вознесет вслед за собой к сияющим высотам власти, а кого отправит доживать век в отдаленный замок пусть на щедрую, но все же пенсию?
Это в двадцать первом веке можно сослать неугодного вельможу послом в отдаленное государство, твердо при этом зная, что тот при всем желании ничего особенного натворить не сумеет. В пятнадцатом веке если уж поручают тебе что-то, значит ты пользуешься полным доверием. Иначе и нельзя, слишком уж неразвиты тут средства связи. Поручишь какому-нибудь олуху важное дело, а тот возьмет да и завалит его прежде, чем ты об этом даже заподозришь.
Сержант наконец-то заканчивает инструктаж, да уже и пора бы. Солнце клонится к закату, холодный ветер несет вдаль серые, словно выцветшие облака. Хрипло переругиваются засевшие на краю крыши вороны, внимательно разглядывают нас, свесив головы. Сержант выкрикивает команду и мы выдвигаемся к отведенным постам. Позвякивает в такт шагам кольчуга, в руках у нас тяжелые алебарды. Универсальное оружие, удачная помесь копья с боевым топором.
Сегодня, как и последние три раза мне выпало охранять западную галерею замка, место, отчаянно нелюбимое прочими воинами. Понять их можно, скучно торчать всю ночь на посту, когда и словечком не с кем перекинуться. Обычно дежурят по двое и по трое, посвящая ночь игре в кости да увлекательным мужским разговорам.
Тем уйма: о служанках, о маркитантках, о веселых вдовах, о неверных женах и, наконец, о любвеобильных аристократках, какие, по слухам, весьма лояльны к бравым мужественным часовым. Вот так, бывает, прямо среди ночи шасть к тебе, и ты, не снимая доспехов, окучиваешь ее до самого утра. Еще можно посудачить о службе, о малом жалованье, да сержанте-придурке.
А вот в одиночку дежурить скверно. Скучно, хоть волком вой, да и время тянется, словно кусачее насекомое по мокрому месту. Вдобавок в западной галерее жуткие сквозняки, и после дежурства ужасно ломит спину, но самое главное то, что где-то здесь обитает привидение — рыцарь, какому некогда принадлежал замок.
Якобы младшему брату покойного надоело жить прихлебателем, и в одну ненастную ночь он отравил владельца замка. Находчивому рыцарю достался не только замок, но и жена покойного брата, видная собой бабенка. Все это было давным-давно, но призрак отравленного регулярно является в галерею, ища какой-то там правды и горя отмщением. В общем, мешает нам нормально нести службу.
Пост в западной галерее выставляется больше по привычке. Сами посудите, ну что тут делать посторонним? С этой стороны даже крепостную стену не возвели, там внизу пропасть, где протекает бурная река.
Сокровищница и покои управителя замка, сэра Джона де Моубрей расположены там, где им и следует находиться, то есть в донжоне. А в месте, где я прогуливаюсь с алебардой на плече ничего достойного охраны отроду не водилось, и пост выставляется лишь для того, чтобы было чем занять воинов. Ведь страдающий бездельем солдат — худший кошмар командира, от такого только и жди ЧП.
Зато в западную галерею очень редко заходят проверяющие, а потому я на всю ночь оказываюсь предоставлен сам себе, и могу хоть немного передохнуть от повседневной суеты, а ее в замке Бунет предостаточно.
Туда- сюда шляются рыцари и простые воины, оруженосцы и слуги, шмыгают служанки, сломя голову несутся малолетние пажи. Тут подновляют стену каменщики, там грохочут топорами плотники. Оставив наковальню, навстречу тебе по коридору движется кузнец, а следом топочут подмастерья, груженые новеньким, только что законченным оружием.
Откуда ни возьмись выныривает ключник, знаток всех переходов, галерей и тупиков. Оглядев подозрительно, вновь пропадает из виду в какой-то неприметной дверце, по пятам за ним тащится писец, на узком лице страдание, камзол испачкан пылью и лохмотьями паутины.
И только с наступлением темноты жизнь в коридорах замка замирает. В главном зале далеко за полночь пируют рыцари, на кухне собираются слуги, у каморок служанок постоянная суета и хихиканье. А в казарме, где я имею честь обитать вместе с сотней таких же воинов царят громкий храп, вонь сапог и непередаваемые ароматы немытых тел.
От рассвета и до заката отважных защитников замка муштруют, не давая ни минуты отдыха, так что после ужина главное для нас — доползти до постели, не рухнув на полпути. Впрочем я состою на особом счету. Спасенный задохлик, к моему нешуточному изумлению, оказался не из судейских, как я поначалу полагал, а дворянином и весьма важной шишкой в ордене Золотых Розенкрейцеров.
Окружающие именовали его сэром Арно де Степлдоном, и управитель замка сэр де Моубрей лебезил перед коротышкой чуть ли не как перед полномочным представителем господа Бога. Едва оправившись от полученной при побеге раны сэр Степлдон решил лично наградить спасителя. Одетый пышно и дорого сэр Арно поразил меня нацепленным на лицо устройством, какого я никак не ожидал тут увидеть. Проволочной рамкой к его носу и ушам крепились самые натуральные очки!
— Чего рот разинул? — подмигнув, тихо сказал бывший узник. — Венецианская штучка, с линзами из горного хрусталя. Дорогая, как сам дьявол, но денег своих стоит.
По его знаку я наклонил голову, и на шею мою опустился знакомый амулет с рубином. Сэр Степлдон благосклонно похлопал меня по плечу, спину жгли завистливые взгляды, и я не знал радоваться или печалиться своей известности.
Давешний здоровяк, переодетый и основательно отмытый, тоже присутствовал на церемонии, и подошел меня поздравить одним из первых. Он оказался известным архитектором и строителем крепостей Гельмутом Вайсом (Всегда к вашим услугам, мой дорогой друг, ведь я обязан вам жизнью!), по специальному приглашению прибывшим аж из самого Мюнстера. На следующий же день Вайса увезли в Барнстапл, а я остался служить в замке Бунет.
История наша получила огласку. Посланная по свежим следам карательная экспедиция дотла сожгла деревню людоедов и перебила всех, кого в ней обнаружили, не делая исключения ни для людей, ни для домашнего скота. Официально объявили, что все людоеды пойманы и казнены на месте, втихую же передавали, будто части удалось скрыться в глубоких пещерах. Посланные вслед за беглецами воины так и не возвратились, а потому входы в пещеры были подорваны порохом.
Между собой же воины сходились в том, что людоеды, не будь дураками, наверняка устроили из тех пещер кучу запасных выходов, точно барсуки. А потому ничего, собственно еще и не решено, и вскоре мы вновь услышим о пропавших путниках.