Диверсантка
Шрифт:
А ребёнка очень многие подпустят к себе вплотную. Не чувствуя опасности - очень многие...
Глава 4
1934 год. Вевельсбург - Кнохенхюте, Германия
Июнь тридцать четвёртого года выдался на удивление засушливым и жарким. Но здесь, за метровыми стенами древнего замка Вевельсбург, было прохладно. Карл Мария Вилигут (1) откинулся в кресле с выведенными на спинке сдвоенными рунами «Зиг», эмблемой «чёрного ордена» СС и знаком Победы. Он сам третьего дня предложил Манфреду фон Кнобельсдорфу (2), главному устроителю всяческих
Впрочем, ещё большее значение он придавал своим видениям. Верить ли им, а если верить, то безоговорочно ли? На эти вопросы ответов не находилось, а поиск довёл однажды до психиатрической лечебницы. В двадцать четвёртом году, в Зальцбурге он провёл в скорбном доме долгих три года. Тот период жизни Карл Мария вспоминать не любил, и не хотел, чтобы об этом упоминали окружающие. В первую очередь - Гиммлер, на него Вилигут делал особую ставку.
В то же время, было нечто нечеловеческое в этих картинках сражающихся воинов, нисходящих с небес божеств, столба Ирминсула - оси мира. Воины выступали в кожаных доспехах, с палицами и мечами в руках. Бились неистово, проливая реки крови, не щадя ни врагов, ни себя. Виделось всё так отчётливо, будто происходило рядом - лишь руку протяни. Слышались их крики и стоны, звон оружия, пахло свежей кровью и потом, мочой и блевотиной. В душе поселялся ужас, казалось, сейчас на голову опустится топор! Или стрела пронзит грудь...
Божества выглядели более похожими на воинов, чем на святых, и совершенно не походили на образы, которые рисовались при прочтении Эдды. Ничего красивого, лубочного, возвышенного. Такие же звероподобные рожи, гортанные крики, кривые персты, указующие прямо на него. Сейчас эти призывы услышат те, кто остервенело рубят друг друга, и все повернуться разом к нему. Направят оружие на его беззащитное тело: «Вот он, единственный и самый главный враг!»
Так казалось...
Валькирии - кровожадные, хищные твари, летящие на кровавый дух, словно голодные волчицы на запах съестного. Ничего прекрасного, никаких золотых кудрей и крылатых шлемов! Чёрные рваные плащи, из которых тянутся костлявые пальцы, жаждущие вцепиться в изрубленную плоть, редкие пегие пряди на сморщенных черепах. Безумные глаза и распяленные в сатанинском хохоте тонкогубые рты.
Жадные рты...
А вдали - ось мира Ирминсул. Выглядит, будто замёрзшая молния, однажды ударившая с небес, да так и застывшая навеки. Как это корявое образование может быть осью чего-либо?! Тем более - мира?..
И всё же, он очень дорожил своими видениями. В том, что это родовая память, не сомневался, да и не давали усомниться. Гиммлер, Кнобельсдорф, Дарре - все в один голос пели на ухо, как дорожат они наследием предков, не описанным ни в одном памятнике старины. Их в те времена попросту не было - ни летописей, ни грамот, ни манускриптов. Сколь важна - просто бесценна!
– информация, струящаяся через него к истинным адептам древнегерманской традиции! Приходилось смягчать, покрывать героическим флером картины доисторических побоищ, приводить к более знакомым и понятным образам из той же Эдды или «Песни о Нибелунгах». Но это не всегда удавалось, и бывало, у рейхсфюрера от сказанного струился по высокому лбу горячий пот, а старину Манфреда, и так-то склонного к неумеренным восторгам по поводу всего «ирминического», трясло от возбуждения, и провидец опасался - не хватитла бы беднягу кондрашка...
Видения накатывали приступами. Со временем он начал узнавать приближение очередного пароксизма, готовился к нему, сообщал о предстоящем действе кому-либо из заинтересованных лиц,
– Карл Мария не мог объяснить даже себе сам. Не иначе, прозрение, ниспосланное свыше.
Да, сегодня накатит. К вечеру ближе или ночью, а может, и чуть раньше. Об этом говорила головная боль, подступающая волнами, пульсирующая в висках тупыми ударами стенобитных машин. Об этом же вопила тошнота, выкручивая в спазме желудок. Нашёптывала отвратительная сухость во рту с примесью горечи. Вилигут взял стакан в подстаканнике со свастикой, хлебнул остывшего чая. Горечь не проходила, а живот откликнулся на каплю жидкости мучительными резями. Чёрт побери эту родовую память! Нелегко же она даётся.
Вошла Ильза, лёгкой походкой прошелестела к столу морёного дуба, за которым сидел кумир её и мужа. Живой рупор, через который приходили откровения о деяниях героев прошлых тысячелетий.
– Как вы себя чувствуете, герр Вайстор?
– Ильза предпочитала называть Вилигута псевдонимом, взятым для службы в СС. В голосе отчётливо слышались забота и тревога: - Что-нибудь нужно?
– Сегодня будет откровение...
– с трудом проговорил Карл Мария.
– Распорядиться, чтобы приготовили большой зал?
– Да, пожалуй...
Зал располагался в юго-восточной башне. Там зажгут факела, но их будет немного, чтобы обширное помещение оставалось полутёмным. Поставят кресла с высокими спинками и начертанными рунами. Пригласят избранных. Такая атмосфера устраивала Карла - не так заметны переживания, которые непременно отразятся на его лице. Он подозревал, что зрелище не из приятных. И основания для подобных подозрений были, однажды мало подготовленный к подобному испытанию сотрудник Дарре во время действа упал в обморок. Чтобы такого не случалось впредь, или случалось хотя бы реже, Вилигут старался обставить сеансы «родового прозрения» максимально таинственно и малопонятно для окружающих. Пока получалось.
Да и сам замок Вевельсбург располагал к оккультным ритуалам и мистическим таинствам. Мрачная треугольная громада, сверху напоминающая наконечник копья, высилась на вершине холма, надменно глядела узкими окошками на мир внизу. Мощная, не имеющая кровли северная башня, так толком и не восстановленная после знаменитого пожара, служила остриём. Юго-западная и юго-восточная - с остроконечными крышами, обжитые, - находились в основании. Башни связывали переходы из тёсаных, кое-где покрытых мхом каменных плит. Кладка, порядком причёсанная дождями и ветром, помнила ещё семнадцатый век и епископа Падерборна. Печать прошедших столетий хранили и тяжёлые ворота в боковой стене, к которым вела старинная эстакада - дубовые плахи, кованое железо, серый, местами выкрошившийся камень. И внутренние покои - полутёмные, пропитанные затхлым духом минувших веков с лёгким привкусом плесени...
К вечеру собралась гроза. Было душно, вдали грохотало. Резкие порывы ветра, предвестники скорого дождя, налетали на громаду замка, трепали штандарты со свастикой на юго-восточной башне. Небо было тёмным, набрякшим влагой, непроглядным. Но на западе неожиданно образовался разрыв в тучах, и стало видно, как солнечный диск багряным расплавом сливается за линию горизонта.
Провидцу невольно подумалось, что жизнь порой так походит на плохую театральную постановку. Сумрак огромного зала, факела на стенах, жёсткие неудобные кресла. Да вдобавок сполохи молний за узкими стрельчатыми окошками и раскаты грома. Зато будет чертовски мистически и загадочно. То, что нужно.