Дивизион
Шрифт:
– Разойдись! Ложись! – успел крикнуть Зотов.
Солдаты, не успев придти в себя, все-таки выполнили эти приказы, хотя некоторые не успели – их настигла вражеская пуля.
Лежа на земле, Зотов приказал Панфилову, чтобы он со своим взводом держал оборону сзади и с правого фланга, а вместе с взводом Петренко он пытался держать оборону спереди и с другого фланга. Пули сыпались на солдат дождем. Стреляли одновременно отовсюду, разрывались гранаты. Зотов надеялся прорвать оборону слева и пытался вести оба взвода в эту сторону. Рация имелась только в его офицерском броневике, теперь уже захваченном «душманами». Теперь он не мог даже сообщить в батальон о настигшем его роту бедствии. Зотов все время невнятно ругался, кричал то на Петренко, то на Панфилова, которые особого боевого опыта не имели. Отстреливаясь, оба взвода продвинулись в сторону, куда рвался командир роты. Среди солдат были уже большие потери. При попытке оказать помощь одному раненому врач батальона сам получил серьезное ранение. А его помощника убили еще раньше. Крики раненых и умирающих солдат охватили поле боя, помочь им теперь было некому. Солдаты пытались вытащить раненых товарищей из-под пуль и тащить их с собой, поскольку оставлять их было негде. Так
– Оставь, оставь меня, – крикнул ослабшим голосом Зотов. – Не нужно мне помогать, я сам.
Но солдат не оставил его и продолжал тащить в том направлении, куда двигались взводы. Увидев, что капитан смертельно ранен, Панфилов взял на себя руководство боем. Только его неопытность вскоре сказалась, и связь между солдатами начала нарушаться. Держащие оборону спереди и атакующие левый фланг окружения пришли в замешательство. Многие из атакующих теперь сами пытались обороняться и вели беспорядочную стрельбу.
Воспользовавшись таким замешательством, «моджахеды», держащие левый фланг окружения, смогли отстрелить многих из атакующих. Увидев, что дальнейший прорыв к тому флангу невозможен, солдаты начали отступать. Так провалился зотовский план прорыва окружения, а самого командира уже не было в живых. Панфилов тоже получил очень тяжелое ранение от разрыва гранаты прямо рядом с ним. Его, умирающего, тащил вместе с собой по земле один из солдат. Перед смертью Панфилов успел передать командо-вание Петренко. Петренко был в полной растерянности. Он был бледен и еле полз в направ-лении, указанном погибшим командиром роты. Как руководить теперь оставшимися солдатами, как спасать их, новоиспеченный командир не знал. Он начал что-то кричать им, призывая двигаться в том же направлении. То, что ситуация изменилась и среди солдат началась паника, он не смог оценить. Почувствовав его неуверенность, солдаты перестали слушать его редкие команды, и через какое-то время воцарился полный хаос: каждый стрелял и двигался в том направлении, куда считал нужным. Всеми теперь владело только желание выжить, выбраться из окружения и убежать. Казалось, что так в одиночку легче выйти из окружения. А «моджахеды», заметив растерянность и панику в рядах советских солдат, воодушевились еще больше. Они отстреливали теперь этих мечущихся в хаосе воинов как зайцев во время охоты. Захид остался среди тех, кто все еще надеялся, отстреливаясь, вместе выйти из окружения. Он был ранен в плечо, только ранение казалось неглубоким, хотя кровь не останавливалась. Захид беспрерывно вел огонь, автомат его раскалился после выпущенных по «душманам» двух магазинов, в каждом из которых было по тридцать патронов. Он находился теперь совсем недалеко от Петренко, который все еще пытался руководить солдатами, не слушающими его. В ответ бойцы только материли Петренко и делали то, что сами считали нужным. Хабибуллин пытался в свою очередь как-то организовать сражающихся все еще вместе солдат, что-то кричал, указывал. До тех пор, пока в него самого не попали. Кажется, умер он сразу, не успев даже почувствовать боль от разорвавшей его грудь пули. Петренко чуть привстал и пытался еще отдать какие-то распоряжения, как его тут же свалила вражеская пуля. Падая, он уронил свой автомат и остался лежать неподвижно. Увидев, как его подкосило, Захид подполз к нему:
– Товарищ лейтенант, что с Вами? – спросил он испуганно, повернув его голову к себе.
Голубые глаза лейтенанта были устремлены куда-то в сторону, он даже не посмотрел в сторону Захида.
– Эсрари, ты?.. – спросил только лейтенант с трудом.
– Да я это, товарищ лейтенант, – ответил Захид, не зная даже в какую сторону тащить теперь лейтенанта.
Лейтенант так и продолжал лежать с открытыми глазами, обращенными теперь к небу. Эсрари понял, что он уже умер, и пришлось бросить лейтенанта прямо на том же месте и вновь отстреливаться. Оставшимися в живых солдатами двигала надежда на то, что все же из этого ада удастся как-то вырваться. По ним стреляли опять со всех сторон, снаряды и гранаты взрывались друг за другом, поражая все больше и больше бойцов. Но некоторые из них все еще двигались, ползали по земле среди оторванных ног, рук, трупов, кричащих от боли раненых.
Все-таки Эсрари и еще четверо солдат добрались до самого фланга, куда стремился еще Зотов, и бросились на «душманов» со штык-ножами, хоть и были полностью обессилены. Захид из последних сил направил свой автомат в живот возникшего перед ним «моджахеда». Но тут другой «моджахед» прикладом автомата ударил его по уху, не до конца закрытому пробитой пулей каской, и Захид упал.
Очнулся он от разговоров на афганском над его головой; вначале ему казалось, что он видит это во сне – как ходят вокруг него множество людей и говорят на афганском языке. Потом Захид сквозь полуприкрытые веки уже яснее различил вокруг множество бородатых мужчин в чалмах. В основном они сидели на земле, пили чай и беседовали. Неподалеку лежало много оружия — видимо, трофеи после боя с ними. Еще немного придя в себя, Захид понял, что связан веревкой и не может пошевелиться. Оглянувшись, он увидел еще нескольких солдат из их роты, лежащих недалеко от него в том же положении. Одежда у всех была разорвана, испачкана кровью, у многих были серьезные ранения, они стонали от боли.
Очень долго Захид не понимал, где он и зачем он здесь. Потом он начал вспоминать последний бой, перед глазами проплывали какие-то сцены. Голова отказывалась признавать происшедшее за реальность. Неужели все это произошло в действительности, неужели они и вправду попали в окружение и были разгромлены? И действительно убиты капитан
Прошло не так много времени, как появились двое высокорослых мужчин, бородатых и одетых тоже как афганцы. Только внимательно поглядев на них, трудно было поверить, что они действительно афганцы: таких высоких людей среди афганцев редко можно было встретить, к тому же оба они были светлокожие, и выражения их лиц были другие. Оба они, бросив холодный и презрительный взгляд на захваченных советских солдат, подошли к группе «моджахедов». До них было не так далеко, и какие-то слова Захид мог отчетливо понять. Как выяснилось, один из недавно прибывших, толстый и не такой уж молодой, просил другого переводить его слова «моджахедам». Другой, молодой и худощавый переводил его слова с английского на афганский, и наоборот. Только английский у них (Захид по настоянию отца учил его несколько лет самостоятельно и еще год в университете, поэтому кое-что понимал) был какой-то непривычный. Какие-то слова эти двое произносили как-то странно. «Скорее всего, это американский», – так подумалось вдруг Захиду. И что они среди «моджахедов» делают? Неужели они сражаются тоже вместе с ними? Хотя о подобных случаях Захид уже слышал прежде, ему рассказывали, что американцы поддерживают «моджахедов», учат их сражаться с советскими воинами, только до конца в это никогда не верил. Теперь однако увидел это своими глазами. Значит, замполит был прав, «моджахедов» действительно обучают американцы? В это он начал больше верить особенно после того, когда услышал, как старший американец поздравлял «моджахедов» с успешной операцией. Потом американец начал что-то обсуждать с моджахедами, и тут Захид догадался, что и это окружение с обманом было его планом. Захид также понял, что старший из американцев – высокопоставленный офицер, а переводчик — офицер младшего чина, и они имеют серьезное влияние на «моджахедов», возможно, даже определенную власть над ними.
Оба американца, подойдя потом к советским пленным, стали что-то опять обсуждать, вроде того, что с ними теперь делать. Никто из плененных солдат кроме Захида, может, к их счастью, не понимал, что теперь решается их судьба. По ответу одного из «моджахедов» Захид понял, что они предлагают после короткого допроса расстрелять их. Старший американец задумался, еще раз внимательно посмотрел на пленных и сказал, что тех, кто тяжело ранен, лучше сразу расстрелять, а других пока оставить, с ними он будет говорить сам. Захид был ранен в плечо, осколки от гранат остались у него в одной ноге, небольшая рана от удара прикладом была под ухом. Осмотрев Захида, «моджахеды» решили его и еще и четверых солдат пока оставить в живых. А троих решили расстрелять. Их взяли за руки и за ноги, оттащили в сторону, там же застрелили и тут же закопали. Вместе с Захидом остались двое русских, один узбек и один дагестанец.
В тот день оставленным в живых развязали руки. А местный врач промыл их раны, чем-то их смазал, чем-то присыпал, а потом перевязал бинтом. Все материалы, которыми он пользовался, он вытаскивал из красивых упаковок с надписями на английском языке. Можно было догадаться, что все они были доставлены американцами. После обработки ран пленным дали чай в пиалах, потом несколько кусков хлеба и вареной курицы каждому. Сильно проголодавшиеся и обессиленные от полученных ран и потери крови солдаты с жадностью набросились на еду. «Моджахеды» смотрели на них с презрением. Казалось, они с трудом сдерживаются от желания расправиться с ними.
Ближе к ночи пленных загнали в кузов машины, там опять cвязали веревкой, уложили на пол и бросили на них несколько одеял, тоже, скорее всего, американского производства. К ним поднялись еще много «моджахедов»: видимо, они так и спали здесь в горах, в кузовах грузовиков, не устанавливая никаких палаток, чтобы в случае внезапной советской атаки можно было быстро принять боевую форму. Один из «моджахедов» встал на часах, пока они спали, потом его сменял следующий. Захид не смог уснуть всю ночь. Его угнетала мысль, что он попал в плен. Об афганском плене он слышал ужасные истории: как истязают пленных, как их избивают, пытают, чтобы развязать язык, а потом все равно убивают. Значит, выбраться отсюда живым уже никакой надежды не было. Его и других солдат ждала явная смерть. Захид, вспомнив о погибших в том ужасном бою в окружении, понял, что завидует им. Как не повезло, что он в живых остался, думал он, все больше и больше вспоминая фрагменты той битвы. Ведь он мог бы покончить с собой, у него еще было достаточно патронов, или же мог бы подняться во весь рост, и тогда «душманы» застрелили бы его. Но последняя надежда на то, что еще все же можно вырваться из окружения, заставила его и некоторых других солдат броситься в отчаянии на «душманов», стоящих поблизости. Если даже не прорвется, то погибнет – смерть или возможность выйти из окружения – только эти две возможности видел он в те последние минуты. А вот мысль о том, что он может потерять сознание, получив удар прикладом, естественно, не приходила ему в голову, а именно это и случилось. И это было самое нежелательное, самое страшное — оказаться в руках врага живым. Что же стало с другими, неужели кроме попавших в плен все погибли? Скорее всего, так оно и было. Выбраться из того пекла вряд ли кому-то удалось. Безусловно, в батальоне давно уже узнали о трагедии, постигшей их, такая ловушка была в ходу у врагов, и тем не менее они на нее попались. Там, наверное, жалеют, что послали так мало солдат на операцию и тщательно не проверили полученную информацию. За такой провал достанется, конечно, командованию батальона. Целых два взвода было уничтожено, захвачены грузовики и броневые машины, еще оружие. И еще семь солдат попали в плен, что тоже не сулило ничего хорошего. Эти солдаты ведь могли бы выдать какую-то военную тайну под угрозами, уговорами, обещаниями, наконец, пытками; рассказать о месторасположении батальона, о количестве техники, военных и прочее. Могли последовать новые потери и неудачи.