Дивизия цвета хаки
Шрифт:
Долго елозили по карте. Куда еще идти? Зачем? Солнце вовсю жарит. Но рванули. Совсем не в тот кишлак, что планировалось вначале. По пути, в Мадрасе, взяли самооборонцев. Они, дескать, знают, что банда остановилась в соседнем хуторе.
Лихо въехали на околицу. Рассыпались. Пустой номер. В кишлачке три старухи и старик с клюкой. Ни ребенка, ни барана.
– Где народ?
– Дошман нис. Дошман нис...
Самооборонцы быстро осмотрели дома и загрузились барахлом. Вот она, «реализация»! Хорошо, в сарайчике одном нашли сумку кожаную с книгами и какими-то квитанциями. Можно будет отчитаться о разгроме исламского комитета.
А
Багдасаров (замполит!) нахмурился и пошел выяснять с переводчиком суть дела у командира самооборонцев. А что тут выяснять? «Кумандон» подозвал своего бойца, врезал ему по челюсти, а шапку сорвал и отдал старику. Остальные афганцы смирно сидели на экспроприированном добре. Но их тоже можно понять: не пахали, не сеяли. А жить надо. А власть ни х... не дает, кроме патронов. И американская помощь кончилась. И Красный Полумесяц с Крестом не хочет в оккупированной стране воюющим сторонам помогать мукой и одеждой. Только и осталось, что грабеж да надежда на советскую помощь. Но ту хавает правительство. Был уже указ – распределять только через местные органы.
Война вообще развращает людей. А такая, как в Афгане, – особо. Вот бедный Дуррани, строил державу, выводил из скотского состояния подданных. А тут свои и соседские «дуррани» за пять лет все порушили. А кто сейчас да и потом в этом сознается? Ведь Афган у нас в заслугах числится. Многие на нем в политику да в бизнес въехали в 90-х годах. То-то! И внуки будут гордиться тем, что дед воевал в Афгане. Это правильно. Только лучше так: дед был вояка. А где воевал – неважно. Главное – воин! Ибо война – это ремесло не менее почетное, чем свиноводство или кровельные работы. И натуральное – в нашем «прекрасном и яростном мире».
Человек от войны, если уходит в мир искусства или политики? – он падает и становится «чмо». Вина это или беда, не знаю. Но война «выше сытости» и выше абстрактного понятия – «человек». Вот будет занятно, если яйцеголовые окончательно докажут, что такая вещь, как война, – от бога, ну, или от дьявола. То есть вещь неизбежная. В этом смысле пророки американцы со своими бесконечными «Звездными войнами».
Приятные хлопоты
На нашу голову и счастье прибыла из Москвы бригада наладчиков полиграфического оборудования. Во главе – целый капитан первого ранга. Вот это спецы! Боже мой, есть еще люди такие! Все – от печатной машинки до электрохозяйства – перебрали, наладили, научили. А потом как-то проговорились, что доводилось им в Москве и шестикрасочные машины ставить. Как самых дорогих гостей принимал их и почет оказывал.
Каперанг меня, правда, один раз пожурил: «Что это, капитан, у вас в двигателе машины тайник обустроен? Так нельзя. Это техника!» И показал мне часы нерусские. «Тауэр». Дрянные часишки. Но я онемел. Вот оно как! Нашлись часики. Значит, завелась-таки «крыса» в типографии. А я все гордился, что у меня люди золотые.
Дело-то было какое. Друг мой, Женя Подсоленов, капитан, парторг освобожденный, он как-то гулял с политотдельцами у
– Саня, часы у меня пропали. Помню, снял я их, на стол положил.
Я был тверд. Не могли пропасть в редакции часы. Не могли!
Могли, выходит? Костышину я сказал: «Может, кто на границе засунул? Не наши ведь гнали машину. Считайте, ваш трофей». А сам задумался. Плохо... Очень плохо... Все, чем я истинно гордился в Афгане, – это своими людьми. Сотрудниками. Солдатами. Ну, Куюня – тот исключение. Хотя ведь тоже парень неплохой. Больной только. А кто тут здоровый? Кто стволом машет? Кто кишлаки свинцом поливает и бомбами выравнивает? Кто водку хлещет?
Но «крыса» – это плохо!
А насчет кровати «игнатовской» – песня! Она была огромная, как на великана-людоеда, и выкрашена ярко-алой «пожарной» краской. И вот почему она – «игнатовская».
Начпо был мужик грузный. Все эти армейские койки не для такого тела. Вот и поступила команда моим мастерам сколотить топчан для начальника политотдела. Принесли и обивку – оргалит. Хорошие такие листы, большие. Жалко резать. Ну, я и положил сверху целый – два на три метра. Вот она – достойная начальника кровать. Мне б такую!
Основу прочную бойцы связали. А потом еще изголовье вывели, по бокам культурно обшили и красной краской выкрасили. Ну, какая была. Приятно смотреть на дело рук своих! Понесли вшестером эту махину к модулю, где Игнатов обитал. А она в дверь не пролазит. Еле впихнули. А она во вторую не идет. Тут Игнатов подошел. Увидел, рассвирепел. Я тут все выслушал. Смешно! Почему? Во-первых, у меня реакция такая на командирский гнев, когда я не чувствую себя виноватым. А во-вторых (и это главное!), я понял, что замечательная эта кровать останется в редакции. Спасибо, товарищ полковник! Как я на ней спал под открытым небом. Как просыпался в ночи и на рассвете, вдыхая короткую прохладу. Сколько моих друзей и подруг отдыхало на ней.
А Игнатову мы новую кровать соорудили. По его чертежу. Раза в два меньше.
Солдат всегда солдат!
Насчет часов Махно язвительно прошелся по «либералам»-командирам. То есть по мне. Ладно. Но найти-то домашнего вора надо. А что я знаю о своих солдатах? Меня ведь совершенно не интересовала их жизнь до Афгана. Здесь мое дело – обеспечить положенное и потребовать то же самое. А как они ко мне попадали? Было у редакции право отбора «молодых» по прибытию. Но только после разведывательного батальона. Лучших, на их взгляд, отбирали разведчики.
Происходило это так. На краю полосы, там, где стояла когда-то «желтушная» палатка и громоздились деревянные короба с цинковыми гробами, дожидаясь «Черного тюльпана», приземлялся «Ми-6». Из его чрева высыпала толпа серых, грязных, в мешковатом обмундировании мальчишек. Худые, запуганные, они тащили за собой вещмешки с притороченными шинелями и ботинками – парадно-выходными. А в мешках обязательно парадная пара – китель и брюки навыпуск. Параллельные, по-военному.
От них несло за версту бедой, плохой пищей, немытым телом. Многие – в болячках, загноившихся ссадинах, чесоточных пятнах. Многие тащили с собой вшей, которых и без них хватало.