Дивизия имени Дзержинского
Шрифт:
Подъехав к нам, Буденный подошел к танкам, за ним подошли все. Осмотрев танки, Буденный спросил нас: «Вы захватили танки?» Мы ответили утвердительно. «Как они называются?» – «Это английские танки „Рикардо“, скорость хода которых 4 км в час». – «Это не танки, а калоши какие-то», – сказал т. Буденный. Потом он посмотрел на нас и сказал: «Молодцы, ребята, что ловко прибрали их к рукам. Всех броневиков представим к награде орденом Красного Знамени. Правильно, Климент Ефремович?» – «Правильно, – ответил т. Ворошилов. – Хорошо, что они забрали танки, но очень хорошо, что они не сдрейфили и этим помогли бойцам разгромить главные силы противника», – добавил т. Ворошилов.
Вся кавалькада села на лошадей и поехала по дороге на Ростов. Мы в свою очередь, обогнав их, устремились вперед. На первом привале мы уже знали содержание приказа 1-й Конной армии.
В приказе было сказано:
«У Армянских хуторов главные силы противника разбиты, взято в плен около 4 тысяч человек, взяты пушки и обозы противника. Путь на Ростов открыт».
После
Захват Ростова был настолько неожиданным, что все военные штабы и учреждения не успели эвакуироваться. Лишь немногим офицерам и чиновникам удалось унести свои ноги. В самом деле, эвакуация Ростова, по-видимому, не намечалась, так как все белогвардейские газеты за этот день заверяли своих читателей, что 1-я Конная армия разбита и находится далеко от Ростова. Поведение офицеров и др. белогвардейцев также свидетельствовало о незнании обстановки.
Были случаи, когда при продвижении по улицам и переулкам города буденновцы слышали крики от пьяных офицеров: «Какой части? Почему не отдаете чести?» Буденновцы отдавали им честь саблями, и многие белогвардейцы теряли свои головы. В этот день продолжался еще праздник Рождества Христова, поэтому во многих домах города были приготовлены праздничные ужины. Все эти ужины были приготовлены как бы для буденновцев, которые после тяжелого боевого дня охотно этим воспользовались. Бойцы нашего отряда ужинали за большим общим столом, заставленным многими очень вкусными блюдами и бутылками с вином.
Рассказывали, что тт. Буденный и Ворошилов попали в гости, где должна была ужинать военная и гражданская знать. Вся знать была убрана куда следует, а руководство 1-й Конной хорошо поужинало со своими командирами.
Надо помнить и то, что в этот день многие бойцы 1-й Конной армии пали смертью героев. В нашем отряде был убит главный механик Иоган Буш и ранено трое: начальник боевой машины т. Архипкин [42] , пулеметчики – венгр т. Надь и русский т. Волков. Иоган Буш был похоронен с почестями в г. Ростове, Архипкин вскоре вернулся в строй. Надь ампутировали обе ноги, и Волкову ампутировали одну ногу.
42
Правильно – Архипов.
ЗАПИСКИ ДАНИИЛА ВОЛКОВА [43]
Я, ВОЛКОВ Даниил Никифорович, родился 24 декабря 1893 г. в бедной крестьянской семье в деревне Петрищево Тарусского уезда Калужской губернии. Отец мой всю жизнь работал пильщиком на лесопильном заводе Грибаново – ст. Алексин, мать – в деревне по крестьянству. Наше крестьянство состояло из двух душ, земли, лошади, коровы. Я с раннего возраста ввиду малоземелья и бедности семьи начал трудовую деятельность: летом пас скот в селе Истомино, а зимой ходил в сельскую школу. В 1907 г. был привезен братом в Москву и отдан в ученье в булочную Котова. Здесь я был мальчиком, с утра до поздней ночи чистил железные листы, формы, катал платки, вытряхал мучные мешки. По окончании ночной работы ходил в разноску: носил на голове корзины с горячими булочными изделиями по трактирам, чайным и вокзальным буфетам. Работа была очень тяжелая, круглосуточная, в особенности заготовка дров для булочных печей, которые надо наколоть и натаскать в пекарню. Брат, оставляя меня, приказывал: «Смотри, Данилка, не балуйся, уважай хозяина и слушайся старших. В булочной ты будешь сыт, каждый день будешь кушать горячие калачи и сдобные булочки». От непосильного труда калачи и булки были не радостью и казались хуже деревенского хлеба, испеченного матерью из ржаной и овсяной муки. Хозяин еще имел бакалейную лавку, в которой приходилось работать: подносить муку, сахар и разные товары. Проработал два года мальчиком, был переведен в дощечники. Тоже было нелегко. В 1910 г. я перешел на работу в булочную Филиппова булочным подручным, работал до сентября 1913 г. В 1913 г. был призван на военную службу, отправлен в город Тулу и зачислен в 11-й Псковский полк в пулеметно-учебную команду. В августе 1914 г. началась империалистическая война, полк был отправлен на германский фронт под город Ковно. Потом наш полк был переброшен к Иваногородской крепости, Августовские леса и далее в Карпаты, Перемышль, обратное отступление; бежали без остановки до Владимира-Волынского и дальше до Бродских лесов. Во время Первой мировой войны я был дважды ранен. Будучи солдатом, потом взводным командиром, старшим унтер-офицером, подпрапорщиком, за геройство и храбрость был награжден четырьмя Георгиевскими крестами 1, 2, 3, 4-й степени и четырьмя медалями. В начале 1916 г. под деревней Сапапова я был ранен, из полевого госпиталя меня направили в Москву, в госпиталь. По выздоровлении госпитальная комиссия предоставила двухнедельный отпуск, в госпитале мне выдали за два месяца за Георгиевские кресты 24 руб. – по 12 руб. за месяц. В доме о моем приезде из родителей никто не знал. Увидя меня, мать даже от радости заплакала, встречая меня на пороге дома. На моей груди блестели четыре Георгиевских креста, четыре медали. На следующий день о моем приезде знала вся деревня. Узнал
43
Автобиография хранится в фондах музея ОДОН. Полностью публикуется впервые (частично публиковалась в газете «На боевом посту» 18 и 27 июня 1966 г.).
Отец, заметив их приближение к дому, спросил: «Сынок, ты имеешь отпускное свидетельство?» Я быстро надел гимнастерку, т.е. оделся по форме строевого устава. Становой пристав поздоровался и пожал мне руку. Урядник и два казака стояли смирно, держа руку под козырек. Пристав обратился к отцу, называя по имени и отчеству, сказал: «Спасибо за героя-сына». К вечеру приходили соседи, товарищи, старушки. Увидя столько крестов на груди, осеняли себя крестом и целовали Георгиевские кресты, приговаривали: «Батюшка Георгий Победоносец помог разбить германцев».
Январь 1917 г. Наш 11-й полк находился в окопах. Зима стояла суровая. Морозы достигали 30 градусов, солдаты от недоедания обовшивели, были плохо обуты и одеты, заболевали тифом. Февральская революция застала нас в окопах. 3 марта 1917 г. я со своим пулеметным взводом командирован в Тарнополь за получением фуража. На улицах города мы встретили колонны рабочих, солдат с красными знаменами, на плакатах надпись: «Долой войну!» В колоннах пели революционные песни: «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног». В других колоннах пели: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов».
Нам, солдатам-пулеметчикам 11-го полка, надоела война, мы ненавидели царский режим, принимали все меры к тому, чтобы его свергнуть. Вот и сбылась наша мечта, царь Николай был свергнут. Об этом узнали в Тарнополе. Мы от всей души приветствовали. Вернувшись в пулеметную команду, нас встречали солдаты-пулеметчики, расспрашивали обо всем случившемся. Что мы видели и слышали, я им рассказал. В полку было известно, до окопов оно не дошло, в ротах-командах собирались солдаты, открылись митинги, на которых избирались, организовывались солдатские комитеты. Некоторые офицеры сами снимали свои погоны, а с других срывали солдаты, в некоторых ротах возникали драки между офицерами и солдатами. Солдаты бросали винтовки, снимали со своих плеч погоны и уходили из рот. В конце марта 1917 г. на полковом совещании от пулеметной команды было избрано пять солдат, в том числе и я был делегатом полкового совещания солдатских депутатов. На совещании ораторы призывали солдат, офицеров не бросать оружия, подчиняться избранным Советам солдатских депутатов. И так начинался 1917 г. в борьбе за власть Советов, я стал добровольцем, активным участником этой борьбы с оружием в руках.
В конце 1917-го и начале 1918 г. на солдатском комитете меня избрали помощником командира вновь сформированного добровольческого летучего отряда. На этом же заседании меня приняли в кандидаты РКП(б).
Пулеметный отряд получил назначение в Петроград в распоряжение Петроградского гарнизона, но так и не доехал до Петрограда. В районе Невеля было приказано срочно разгрузиться. Район был охвачен заревом пожаров, горели дома помещиков, стога с необмолоченным зерном, сортные дворы, ж.-д. пакгаузы. Прибывающие эшелоны из Петрограда на ст. Невель задерживались нашим отрядом, бежавших солдат с фронта и казаков из охраны Керенского обезоруживали. Отказавшихся сдать оружие и коней приказано расстреливать. Разоружившихся направляли в комендантское управление. На отряд возлагалась охрана и наведение порядка на ж.-д. в районе Невеля. Задержанным солдатам царской армии разъяснялось: не бросать оружия, с оружием в руках вступать в ряды Красной гвардии, на защиту Родины.
Всю Гражданскую войну мы с оружием в руках защищали молодую Советскую республику. В то время солдаты были плохо одеты, голодны, многие из нас обуты в лапти.
В районе Красной Горки я был контужен при взрыве ж.-д. полотна. Был отправлен в госпиталь, где мог только очнуться, но ничего не слышал, была полная глухота. Спросил рядом лежавшего раненого товарища: где же я нахожусь? Ответил: на медпункте; но ничего не смог сообразить, кругом осмотрел, себя ощупал, вроде все цело, но сильно болели голова и грудь. Так хотелось что-нибудь поесть, но ничего не было покушать, на второй день дали нам суп из манной крупы и маленький сухарь. Боль в голове не утихала. В небольшом помещении раненых так было много, и все они от боли стонали. Через несколько дней в госпитале я заболел брюшным тифом. По выздоровлении был направлен в Москву в выздоравливающую команду в Дом Курникова на Каляевской улице [44] . В подвальном помещении, помещение не отапливалось, был страшный холод, окна заморожены, на подоконниках лежал лед, спали на общих нарах, не снимая шинелей, которые не грели. Питание состояло из супа, мороженной картошки, заправленной гнилой чечевицей, одной осьмушки хлеба с какой-то примесью вроде мелкой мякины. Примерно на пятый день из выздоравливающих заболело несколько человек брюшным тифом, в том числе заболел и я возвратным тифом. В начале марта 1919 г. из госпиталя отпустили меня на поправку на родину на 2 месяца.
44
Бывшая Долгоруковская ул.