Дивизия имени Дзержинского
Шрифт:
В начале вечера 8 января 1920 г. мы совместно с ударной группой заняли окраины Нахичеваня. Мы с Игнатовичем так увлеклись преследованием в погоне за пластунцами, что оказались в центре площади Нахичеваня. Проходящая публика не обратила на нас никакого внимания, по-видимому, нас приняли за деникинцев. В Нахичевани все было спокойно, в магазинах производилась торговля, проходили трамваи с переполненными вагонами городской публикой. Газетчики, продавая газеты, кричали о разгроме Красной Армии в районе Донбасса. Мы остановили машину у трамвайной остановки, где стоял газетчик. Я моментально выскочил из кабины, подбежал к нему, вынул из кармана деникинскую двухсотрублевую бумажку и получил две пачки газет, примерно штук тридцать. Быстро Игнатович развернул машину, и мы покинули площадь города, помчались в расположение нашего отряда и конной группы. Сообщили, что видели в городе, и передали газеты в штаб 4-й кавдивизии, а часть газет оставили для отряда, передали командиру и военкому отряда т. Журавлеву.
В Нахичевани все было спокойно, граждане города не знали о том, что через час-полтора конница Красной Армии займет Нахичевань. Вечером, с заходом солнца, 8 января с боем при взаимодействии 4-й кавалерийской дивизии и автобронеотряда был занят город Нахичевань. Жители города не ожидали появления нашей конницы и автобронемашин. Их газеты давным-давно сообщили о том, что Красная Армия разбита в районе Донбасса, отброшена от Ростова и Нахичевани на 100 км. Появление на улицах города красной конницы
С вечера всю ночь до утра по Нахичевани курсировали наши машины и конные патрули. В разных направлениях слышалась незначительная ружейная стрельба, в домах была абсолютная темнота. Кроме военных патрулей, конармейцев, на улицах города никого не было. Пискунов, Богданов, Лылин во время дежурства и обхода занимаемого квартала заметили трех оседланных лошадей, привязанных к дереву. Прошли несколько шагов в сторону стоявших лошадей, как из-за угла на них набросились три офицера Дроздовского полка. Я заметил группу и говорю Игнатовичу: «Смотри, что за люди дерутся втроем?» Одни в шинелях, другие в кожанках, невдалеке три привязанные лошади. Рукопашная драка все усиливалась. Я говорю Игнатовичу: «Это наших бьет кто-то!» Подбежали и видим: у Богданова и Лылина лица в крови, у Пискунова воротник оторван. По-видимому, драка продолжалась недолго. Как видно, силы были равны. Все шестеро были изрядно «поцарапаны». Мы с Игнатовичем подбежали с наганами в руках. Но ни в одном из них не было патронов. Пришлось угостить несколькими ударами нагана по головам офицеров Дроздовского полка. Стоявших на привязи оседланных лошадей забрали и передали в штаб дивизии, а карабины взяли для себя. Дроздовцы притворились мертвыми, но мы этому не поверили. Богданов, Лылин из их же карабинов пристрелили их. При занятии Нахичевани в отряде было ранено три товарища, а Пискунов, Лылин и Богданов были спасены.
По указанию командира отряда наша машина вышла на окраину города, граничившую с дорогой, идущей из Ростова в Нахичевань. Было известно, что из Ростова вышли 17 санитарных машин в Нахичеванский госпиталь за ранеными офицерами. Вскоре появилась колонна санитарных машин, которые медленно двигались с закрытыми глушителями и потушенными фарами. Все санитарные машины мы пропустили и немедленно поверх машин открыли пулеметный огонь. Санитарные машины остановились. Так были взяты 17 машин и доставлены вместе с водителями и санитарами в штаб дивизии. Примерно около пяти часов утра в Нахичевани и Ростове был погашен электросвет. Вся кавдивизия и наш отряд должны оставить город. Мы с Игнатовичем выезжали последними, а машина Архипова почему-то далеко отстала, забуксовала, замерзла бензиновая трубка. Я механика Буша спросил, что случилось с машиной Архипова. «Он никак не может завести, а пулеметчики Новиков и Надь не могут открыть крышку пулемета и вынуть из приемника перекосившуюся ленту». – «Волков, – сказал командир отряда, который знал меня как отлично знающего пулеметчика, – поди выясни, в чем дело там с пулеметами». Я быстро вскочил в кузов машины и подъехал к остановившейся машине и устранил неисправности в пулеметах. Автомеханик Буш и Архипов все возились с мотором, тот никак не заводился заводной ручкой, т. к. в машине сгорел стартер. Как только завели машину и заработал мотор, Архипов и я быстро сели в кабину, Буш и два пулеметчика вскочили в кузов, и мы быстро поехали догонять уехавший из города отряд и конармейцев. Архипов очень нервничал, т. к. мотор работал с перебоями. Архипов вел машину в направлении армянского собора, с колокольни которого я заметил странное моргание – то белый, то синий. Я показываю Архипову на моргающие огоньки: «Смотри: подают сигналы, наверно, ловят нашу машину. Мы попали в деникинскую засаду». Свернули влево за угол дома, завернуть не успели, наблюдаю за миганием огней. Белый, синий, вдруг показался красный продолжительный. Архипов не успел повернуть машину, как вновь заморгал учащенно красный огонек, и моментально по нашей машине застрочил пулемет. Противник усиленно продолжал обстреливать остановившуюся нашу машину, которая попала под усиленный обстрел деникинских пулеметов. Машина не прошла и пяти метров, как заглох мотор. В кузове застонали Буш, Надь. Я вскочил в кузов, схватился за ручки, нажимая кнопку пулемета, но пулемет не стрелял. Пулеметы не работали. Буш и Надь лежали и сильно стонали. Я не успел выпрыгнуть из кузова, как почувствовал боль в ноге. Возле машины, кроме меня, никого не оказалось. Автомеханик Буш и пулеметчик Надь остались в кузове машины. Я не успел отбежать и десяти шагов, как меня настигла пулеметная очередь. Я упал на мостовую. Пулеметная стрельба продолжалась. Дальше я не смог двигаться, истекая кровью. Очнувшись, стал чувствовать сильную боль и холод, хотел повернуться, но не смог, шинель и брюки примерзли к мостовой. Было очень холодно, я весь был запорошен снегом. Чувствую, что весь закоченел, на лицо откуда-то дул теплый пар. Я протянул руку, почувствовал тепло, оказывается, я лежу недалеко от водосточной решетки. Старался подползти поближе, но не смог. Вдали была чуть слышна орудийная пулеметная стрельба. Я стал вспоминать, почему оказался на мостовой. Кто-то тихо стонал: это Буш и Надь. Чувствую сильную боль и холод в груди. Лежа на животе, из шинели вынул наган и маузер, переложил их в карман, а билет и воинское удостоверение разорвал на мелкие кусочки и опустил в водосточный колодец. Вскоре прекратилась пулеметная стрельба, но увеличился гул приближающейся автомашины. Вначале я обрадовался и с болью приподнял голову, чтобы посмотреть в ту сторону, откуда слышался шум, и увидел, что медленно продвигается броневик с опознавательными знаками – треугольник и череп со скрещенными костями. Он подошел, остановился возле машины, в которой лежали раненые Буш и Надь. Послышались глухие удары. Стоны прекратились. Деникинские варвары подошли ко мне. Один из солдат ногами встал на мою спину, а второй шарил по карманам окровавленной шинели и засаленных брюк. Из карманов взяли наган и маузер. Оба они были без патронов. Я набрался терпения, сил, затаив дыхание, сделался мертвым. Слышу, они между собой открыли спор из-за маузера, не поделили, тем самым отвлеклись от меня и больше не тормошили мои карманы. Чувствую движение бронемашины, которая движется на меня. Мысленно подумал: сейчас раздавит меня, вот и конец моей жизни. Но колесо соскользнуло с обледеневшего бугорка, прошло, минуя мое тело. Благодаря обледеневшему бугру машина не задела плеча.
Наши оставили Нахичевань, значит, оставили и нас, тяжелораненых. Что будет с нами дальше? Деникинские солдаты раненым солдатам Красной Армии помощи никакой не оказывают. Единственная помощь – добивают прикладами или прикалывают штыками и раздевают догола. Думаю, если не замерзну, такая же участь меня ожидает. Чувствую, у меня все постепенно холодеет. Стали коченеть руки. Почему-то в голову лезут разные мысли: вспоминаются трудные переходы карпатских гор, переправа через реку Сан, как под нашими ногами ломался лед во время перехода. Наша пулеметная команда разведчиков и 8-я рота шли по пояс в воде, намокшие
Сверху ярко светило зимнее солнце, согрело своими лучами мою спину, а в животе было очень холодно от мостовой. Я лежал и ждал своего конца. Вдруг послышался стук колес пулеметной тачанки, снова забилось мое сердце, глубоко вздохнул и мысленно тихо сказал: вот и пришел мой последили час. Слышу, раздался голос. Возле меня остановилась пара лошадей, запряженных в пулеметную тачанку. Позади стоит пулемет. Слышу их разговор: «Пойдем посмотрим, чья-то стоит разбитая машина». Услышав голоса, сразу как будто стало легче. Мысленно подумал: наши вернули обратно город. Подойдя ко мне, стали шевелить голову, брать руки, шепча: «Ты жив?» Я затаил дыхание. Подошел другой, стали разговаривать, ругать деникинцев: «Что, сволочи, наделали со свердловцами, раздели наголо, искололи штыками, на спинах все изрезали на мелкие ремешки». Я глубоко вздохнул и сказал: «Да, я остался жив». Кому отвечаю, не знаю. Не успел головы повернуть, как уже лежал на тачанке. Я спросил, почему не взяли моих товарищей Буша и Надя? Последовал ответ: «Мы собираем живых, ваши товарищи мертвые, их подберут другие».
Вскоре я оказался в теплом большом бараке. С носилок сняли и положили на пол. Быстро подошли две девушки в белых косынках с красным крестом. Не снимая с меня шинели, быстро разрезали валяный сапог. Раны промыли, оказали первую помощь, перевязали и положили ногу в шину. Я почувствовал большое облегчение. Вскоре барак заполнили тяжело раненными красноармейцами. Стоны не умолкали. Поздно вечером нас перевели в госпиталь в Нахичевань. Все мы были красноармейцы, нас поместили в двух больших палатах. А в эту ночь мне сделали операцию: удаление косточек с наложением гипса. Те самые девушки, которые оказывали нам первую помощь, в бараке были медработниками белогвардейского госпиталя (бывший Красносельский). В нем много лежало раненых солдат деникинской армии. Вскоре из большой палаты я был перенесен в палату вытяжных аппаратов. По окончании гипсования сестра сказала: «Теперь все будет хорошо, господин Крестьянский», и показывает мне дощечку с надписью: «Крестьянский 275-й маршевой роты Дроздовского полка». Я промолчал, ничего ей не ответил, только посмотрел на нее и закрыл глаза. В аппаратной палате кроме сестры никого не было. Я подумал: стало быть, так было нужно, я ее любезно поблагодарил от имени всех наших раненых за оказанную нам первую медпомощь в бараке и в госпитале. Она смущенно улыбнулась и тихо сказала: «Если только не шутите». Я ответил: «Нет». – «И вам наше большое спасибо за освобождение нас. Если нет секрета, скажите ваше имя. Меня зовут Надежда Николаевна Кукуева, прошу, не забывайте, господин Крестьянский», – ответила она. Я медленно закрыл глаза, кто-то вошел в палату. Кукуева спросила: «Господин Крестьянский, что с вами, вам плохо?» Я вспомнил дом 7, что стоит у Яузского моста, и маленький бульвар, куда по воскресным дням я и мои братья и товарищи ходили пить чай и играть на бильярде. Я старался не терять надежды на излечение тяжелых ран и возвращение в родную Москву. Да и сестра сказала: «У вас теперь есть надежда, и будет хорошо. Одна наша к вам просьба: забудьте на время свою фамилию. Вот ваша история болезни, которая висит на кровати: рядовой Крестьянский 275-й маршевой роты. Прошлой ночью наша Красная Армия и конница Буденного отступили. Оставили Ростов и Нахичевань. Деникинская армия заняла Ростов. Больных и легко раненных солдат Красной Армии сегодня срочно из госпиталя эвакуировали. Тяжело раненные оставлены в госпитале ввиду сильных морозов». Сестра строго меня предупредила: «Сейчас в эту палату положат троих казаков, помни: господин Крестьянский 275-й маршевой роты».
В течение ночи госпиталь был переполнен тяжело раненными деникинскими солдатами. Оставшиеся солдаты нашей армии частью были зарублены, а другие выброшены из госпиталя на мороз. Кровати занимались ранеными солдатами деникинской армии. Солдаты и офицеры Дроздовского полка проверяли палаты, не осталось ли в госпитале солдат Красной Армии. Солдаты-деникинцы из наших прикроватных тумбочек забирали хлеб, сахар, который и так был большой редкостью. И я в эту минуту сообразил, как только в палатах госпиталя появились деникинцы, подумал: вот почему Н.Н. серьезно меня предупредила – при появлении деникинцев укройся, закрой глаза и будь без памяти, иначе нас могут разоблачить, и мы вместе погибнем. Я день и ночь твердил, чтобы не забыть, – Крестьянский 275-й маршевой роты. Как только я узнал от Н.Н., что деникинцы из палат госпиталя выбрасывали на мороз с отрубленными головами, руками солдат Красной Армии, от страха и боли закрыл глаза, затаил дыхание, лежал день за днем в напряженной тревоге, ожидая смерти, которая долгое время кружилась над головами многих наших товарищей, лежавших прикованными к госпитальным койкам. Прошло не так много времени, но нам показалось это вечностью. Красная Армия, конница Буденного разгромили деникинские войска, сгруппировались под Ботайском, Ростовом и Нахичеванью.
Деникинские войска сбежали, а из госпиталя сбежал весь старший медперсонал. Они забрали медикаменты, продовольствие. Санитары, няни, медицинские сестры. Надежда Николаевна вошла в нашу палату, в которой было четверо раненых, для очередной утренней перевязки. Лежавший в углу командир эскадрона всегда спрашивал о фронтовых делах сестру, няню или санитаров. Сестра Н.Н. сказала: «Я не хотела вас и себя огорчать, но должна сообщить печальную новость: наши отступили. Красная Армия снова захватила Ростов, Нахичевань». Лежавший в углу палаты командир эскадрона деникинской армии (фамилию я не помню) с волнением заговорил: «Сестрица, милая, помогите, помогите мне скорей умереть». – «Зачем вам умирать? Вы еще молоды, вас ожидает хорошая жизнь». – «Нет, все равно солдаты Красной Армии или казаки конницы Буденного придут в госпиталь и всех нас, солдат Белой армии, уничтожат». – «Успокойтесь, эскадронный командир, вас никого не тронут, солдаты Красной Армии глубоко сознательны и с ранеными, кто бы они ни были, не учиняют расправы, жестокости, в госпитале тем более».
Кроме тяжелых ранений, у меня было обнаружено двухстороннее крупозное воспаление легких. После окончательного разгрома деникинцев и им подобных полчищ в первой половине марта 1920 г. Конная армия и автоброневой отряд возвратились в Ростов. Из Ростова Конная армия и автоброневой отряд уходили на польский фронт для ликвидации войск Пилсудского панской Польши, которая занимала Украину. С каждым днем самочувствие мое улучшалось. Сращение костей шло хорошо. Врачи обещали скоро освободить меня от вытяжного аппарата. Двухстороннее воспаление легких постепенно проходило. Кризис миновал, все стало хорошо. Врачи и сестра нашего отделения Н.Н. Кукуева, делая нам перевязки, радовали меня, говорили, что раны заживают, здоровье улучшается. «Осталось еще немного, и мы вас эвакуируем в Москву. Я адрес дам, и вы побываете у моей мамаши, надеюсь, и мы скоро вернемся в Москву». В конце апреля 1920 г. из госпиталя начали эвакуировать раненых, т. к. прибывали все новые и новые раненые из Киева, с украинского и польского фронтов. С первым санитарным поездом и я был эвакуирован в Москву. Как сейчас вспоминаю сообщение Н.Н. о моем эвакуировании. Сколько у меня было радости! День был солнечный, в вагоне было тепло, светло. В эвакуации нас из госпиталя принимала активное участие Н.Н. Кукуева – сестра хирургического отделения. Перед отъездом я спросил тихонько Н.Н.: «Скажите, под какой фамилией вы меня эвакуируете?» – «Крестьянский Д.Н. 275-й маршевой роты остается до тех пор, пока не будет выписан из госпиталя». Уходя из вагона, Н. Н. двоих из нас, ею спасенных, расцеловала и пожелала счастливого пути, скорейшего выздоровления.