Дивная золотистая улика
Шрифт:
Я только вздохнула. Хорошо иметь отдельную от родителей квартиру. Я, может, и хотела бы маму ни с кем не знакомить, да как бы мне удалось? Марина тем временем продолжала:
– А потом Анатоль позвонил мне и спросил, не согласятся ли родители продать ресторан.
– Когда это было?
– В конце октября. В общем, мы встретились, и я ему все объяснила. Про то, как ресторан важен и для меня, и для папы с мамой - никакой Сантаны тогда в помине не
– Да, неприятная история, - посочувствовала я.
– А поговорить с ним еще раз? Пробовали?
– Конечно. А толку?
– она безнадежно махнула рукой.
– Он сказал, что очень жаль, но так складываются обстоятельства. Бизнес требует. Сказал, что сделал маме очень хорошее предложение, и напрасно она отказалась. Два раза такие предложения не делают. И теперь я не знаю, как мне быть.
Она все-таки всхлипнула и уставилась на меня.
– Хотите, чтобы я дала вам совет?
– Только если не начнете говорить, что я должна немедленно все рассказать маме. Что рано или поздно она все равно узнает, что любая горькая правда лучше и прочее ля-ля.
– Не начну, - заверила я.
– Елена Юрьевна действительно рано или поздно узнает, с этим ничего не поделаешь, но чем позже, тем лучше. Будем надеяться, она отнесется к этому... адекватно. В конце концов, с объективной точки зрения вашей вины здесь нет. Вы пытались, как могли, уладить проблему. А что касается того, как быть... попробуйте поговорить с Углянцевым еще раз. Попытайтесь выяснить, не стоит ли он за всей этой историей. Я обвинения, выдвинутые против Елены Юрьевны, имею в виду.
– А если стоит?
– судя по горестному тону, такой поворот Марина считала вполне возможным.
– Знаете, на самом деле, это было бы совсем неплохо. Если бы знать, что Поршнева действительно подговорил, нанял или обманул Углянцев, у вас появились бы рычаги давления на него. Все-таки клевета, ложный донос, введение правоохранительных органов в заблуждение - не шуточки, это уголовное дело. Не думаю, что он сильно испугается, но и на рожон, возможно, не полезет. Значит, с ним можно будет договориться на взаимоприемлимых условиях.
– Возможность поторговаться?
– Марина поморщилась и покачала головой.
– Попробовать надо.
– Если хотите, можете пригласить на разговор меня или любого другого сотрудника агентства, - предложила я.
На этот раз она согласно кивнула, но ответила не слишком вежливым отказом:
– Не думаю, что это имеет смысл. Лучше я сама. И если это действительно Анатоль, я его... я ему покажу! Он еще пожалеет!
Я с сочувствием посмотрела на девушку. Что она может ему показать? Что она может такого сделать, чтобы Углянцев "пожалел"? Да ничего. Допустим, прорвется к нему в офис, устроит скандал. Ну, разобьет пару безделушек в приемной, порвет пару бумажек на столе секретаря. Как максимум, доберется до физиономии самого Углянцева, оставит на ней пару царапин... Хотя нет, не доберется. Охрана вышвырнет ее из офиса гораздо раньше.
В любом случае, я ничем не могу ей помочь - она сама отказалась. Поэтому, оставляя сочувствие за скобками, я продолжила беседу по заранее намеченному плану и задала вопрос о перстне. Задала больше для очистки совести: у всех спрашивают, как перстень мог попасть к Поршневу, значит и у дочери Котельниковой надо спросить. Но Марина заметно смутилась.
– Перстень? А я ничего не знаю. Мама его носила постоянно, а потом, когда папа... ну, в общем, когда он ушел, то мама перстень сняла. Хотела даже выкинуть сгоряча. Хорошо, я рядом была, успела отобрать.
– А потом?
– Что потом?
– она старательно отводила взгляд в сторону.
– Потом мама сама радовалась, что не выбросила. Глупо - колечко ведь не три рубля стоит. Лучше продать и купить что-нибудь другое: цепочку или серьги. Знаете, я на днях в ювелирке до того миленькие сережечки видела! И цена разумная, всего восемнадцать тысяч. А еще там есть колье, правда оно подороже - придется доплатить...
Марина явно хотела увести разговор в сторону, но я ее прервала:
– Меня больше интересует, куда делось кольцо после того, как вы не дали его выбросить?
Она замолчала, поджала губы и бросила на меня неприязненный взгляд. Посмотрела на свои подрагивающие пальцы, сжала их в кулаки и только потом неохотно ответила:
– Я его положила в шкатулку.
– Вы сами? Или отдали Елене Юрьевне, и уже она его убрала?
– Я положила перстень в мамину шкатулку, - твердо повторила Марина.
Странно. Я прекрасно помню, как Котельникова, не менее уверенно, говорила, что бросила кольцо на прочие украшения, сверху. Сама бросила, не передавая, дочери. И кто из них врет? Или, скажем мягче, ошибается? И почему так занервничала Марина? Красные пятна на щеках, бегающий взгляд, дрожащие пальцы... и все из-за невинного вопроса, кто спрятал колечко в шкатулку? Пусть меня клиентка простит, но мне придется задать ее любимой доченьке еще несколько вопросов.
Увы. С каждым вопросом, лицо Марины каменело все сильнее, ответы становились все короче, а неприязнь ко мне все выразительней. И она стояла на своем: забрала у матери кольцо, убрала в шкатулку и закрыла крышку. Точка. Все, больше она кольца не видела.
Признав свое поражение, я перешла к фотографии. Но Марина, очевидно, исчерпала все запасы стремления к сотрудничеству. На эту тему она разговаривать просто отказалась. Сама она фотографироваться не любит, никаких фотографий дома не держит и увлечением своего бой-френда не интересуется. Да, мама говорила ей про какой-то снимок, но она понятия не имеет, как он попал к бомжу. Не от нее.