Дизель решает всё

Маришин Михаил

Когда мы снова собрались, на этот раз в кабинете Сиркена, директор, лукаво улыбнувшись подозвал меня к телефону. На проводе был Бокис, который в жесткой форме выговорил мне, что пара статеек в журналах не дает мне право определять ТТХ танков по собственному усмотрению, и категорически потребовал от меня 500-сильный мотор. Я не менее любезно ответил, что военные могут сходить с ума, как хотят, пусть хоть десять башен ставят, но мотор будет в 265 сил. Густав Густавович в ответ сообщил мне, что выезжает в Ленинград и завтра утром, если я не дам требуемого, лично расстреляет меня как саботажника, после чего бросил трубку.

— Товарищ Любимов, а почему вы не хотите дать нашим конструкторам, чего они требуют? — Киров, отложив все дела, неотлучно присутствовал во время наших споров, взяв на себя роль арбитра. Видимо, вопрос Т-28 действительно был очень важным. Сейчас, видя, что на меня насели со всех сторон, он

решил дать мне возможность привести свои аргументы именно как моторостроителя.

— Нам поставлена задача дать Т-28 к первомаю, так? Значит, танк нужно делать из тех комплектующих, которые уже есть в наличии. Сейчас мы располагаем только Д-130-2 и только в опытных образцах. Он даже еще не серийный. На освоение в серии этого мотора меньше полугода не уйдет. А Д-130-4 вообще еще нет. Вернее — нет для него компрессора, который надо создавать с нуля. Опыт Чаромского с АН-130-4 мы использовать не можем — на нем компрессор с алюминиевым реактивным колесом и без фрикционной муфты, которая на авиамоторе без надобности. Для Д-100-2 мы разрабатывали ПЦН полгода. Подведем итог — Д-130-4 требует полгода на разработку и полгода на освоение в серии. К первому мая 1932 года не успеваем никак. Это раз. По опыту серийного производства ЗИЛа, объем выпуска двух- и четырехцилиндровых моторов различается на порядок. Если сосредоточимся на последних — брака будет сверх всякой меры, что отразится на цене двигателя. Это два. Выводы из вышесказанного просты. Если хотим десять танков в год, начиная с первого мая 1933-го, то ставим на Т-28 четырехцилиндровый 530-сильный мотор. Если хотим сотни танков в год с первого мая 1932-го, то урезаем осетра и ставим Д-130-2 в 265 сил. Товарищи, — я обратился сразу ко всем присутствующим, — давайте будем реалистами, а не фантазерами. Давайте будем использовать то, чем располагаем, а не то, что нам хочется. К примеру, танк у вас без вооружения стоит, готов голову дать на отсечение, что пушки готовой к нему нет. Правильно? По глазам вижу — угадал. С таким подходом мы точно до конца 1933-го года провозимся.

— Ну пушку, положим, нам твердо обещали, — возразил Барыков.

— Новую? Не освоенную в серии? А если у нее букет детских болезней будет? Тогда что? — Здесь я беззастенчиво пользовался своим послезнанием, твердо помня, что на Т-28 вынужденно ставили КТ, так как специальная танковая пушка, названия которой я не помнил, в серию так и не пошла. Время поджимало, поэтому требовалось сразу подтолкнуть танкостроителей к этому простому решению. — Мой вам совет — возьмите полковую пушку 1927-го года и ставьте в танк ее. Она серийная. Если какие доработки нужны, то сделать их всяко проще, чем конструировать орудие с нуля.

— На это мы никак пойти не можем, хотя такая пушка у нас уже есть, ее на опытной СУ-1 смонтировали, — встрепенулся Киров, — у «Красного путиловца» есть план по выпуску полковых орудий, который нельзя не выполнить.

— Правила создаются, чтобы их нарушать, — нагло улыбнулся я, намеренно сгущая краски. — А планы, чтобы их корректировать. Все равно этот карамультук устарел еще до принятия на вооружение. Ее лафет не обеспечивает эффективной борьбы с танками и не подрессорен. В будущей войне моторов, где армии будут передвигаться на бронетехнике и автомобилях, ей места мало остается. Стволы же, установленные в танки, принесут несравненно больше пользы. Впрочем, отдав качающиеся части для Т-28, можно выиграть время для разработки нового лафета с раздвижными станинами.

Дело принимало уже нешуточный оборот, перерастая рамки чисто танковых вопросов, выходило, минимум на уровень руководства Ленобласти, а то и выше. Присутствие Кирова поэтому оказалось как нельзя кстати. Вот ведь интуиция у человека, будто знал, что без него не разобраться! Впрочем, ему самому требовалось все обдумать, поэтому Сергей Миронович предложил встретиться на следующий день, в расширенном составе.

Остаток дня я провел в моторном цеху 174-го завода, утрясая с его руководством план перехода на новую модель, беседуя с мастерами и рабочими, которые порадовали своей высокой квалификацией. По всему выходило, что наш расчет на использование уже имеющихся технологий оправдывался и дооснащения цеха не потребуется, но будет необходимо ввести те же мероприятия, что и в Москве, то есть обеспечить шаблонами и эталонами, измерительным инструментом, в частности — весами, создать участки предварительной комплектации шатунно-поршневых групп. Несколько облегчало задачу то, что топливную аппаратуру ленинградцы должны были получать со стороны. Вечером, усталый, но в целом довольный, еле дополз до своей койки.

На следующий день «Невская битва» достигла своего апогея. В обсуждении облика будущего Т-28 приняли деятельное участие Бокис в сопровождении слушателей Ленинградских бронетанковых курсов усовершенствования

комсостава и Сячентов от артиллеристов-путиловцев. Мне, с помощью Кирова, удалось отстоять свою позицию по применению массовых двухцилиндровых моторов, но с меня тут же потребовали увеличить их мощность. В принципе, Д-130-2 можно было, как показал Чаромский, форсировать до 315 лошадиных сил за счет моторесурса, но мне крайне не хотелось этого делать. Я думал, что до войны время еще есть, поэтому лучше иметь на танках живучие моторы, обеспечивая более интенсивную подготовку экипажей. В итоге сторговались на 280 сил, что я мог обеспечить без форсирования, введя в конструкцию мотора опорные подшипники и вкладыши вместо баббитовых втулок. Ради Т-28 подшипники мне обещали выбить любыми путями, во что я слабо верил, так как на ЗИЛе именно они сдерживали массовое производство и большей частью закупались за границей, меньшей — поступали с ГПЗ-2. А иметь один подшипник в моторе, или три — разница существенная.

А вот дальше началось самое для меня интересное — процесс отсечения всего лишнего ради уменьшения веса. Пятибашенная компоновка для среднего танка отпала сразу: аргументов, чем пять башен лучше трех у моих оппонентов не нашлось. Трехбашенный танк тоже удалось слегка урезать, попеняв на отсутствие вооружения даже в серийных Т-26, поэтому обе малые башни стали чисто пулеметными. То есть все удалось свести к конструкции боевого отделения уже готового прототипа. Тем более что она изначально и задавалась техзаданием. В итоге Т-28 стал короче на метр и два катка. Корпус в корме стал значительно ниже, не возвышаясь над крыльями гусениц. Теперь масса танка должна была составить около пятнадцати-шестнадцати тонн, что не слишком, с 20 до 17 с половиной лошадиных сил на тонну снижало удельную мощность по сравнению с прототипом. Зато это шасси можно было получить быстро.

Дальше обсуждение шло уже целиком вокруг вооружения главной башни, и здесь все наседали уже на Сячентова. Его 76-миллиметровая пушка ПС-3, которую изначально планировали ставить в танк, была только на стадии проектирования, поэтому прототип Т-28, за неимением лучшего, вооружили 37-миллиметровой ПС-1. Теоретически. Этой пушки пока тоже не было. Между тем, сроки поджимали, и мысль приспособить для Т-28 отработанную полковую пушку уже не казалась еретической. По крайней мере, ее можно было получить быстро. Но против такого решения стали категорически возражать танкисты, им требовалось орудие именно для отражения контратак, в том числе танковых. Поэтому низкая начальная скорость снаряда пушки 1927-го года их никак не устраивала. Хотя мощности орудия хватало для пробития брони любого современного танка, в него нужно было сначала попасть, что несравненно проще делать, имея орудие высокой баллистики.

Не мудрствуя лукаво я предложил наложить на качающуюся часть пушки образца 1927-го года длинный 45-миллиметровый ствол, сохранив прежний затвор. Такое простое решение привлекло ко мне пристальное внимание, но было воспринято неоднозначно. Наиболее емко сомнения выразил Бокис:

— Какой смысл изготавливать заново 45-миллиметровую пушку заведомо устаревшей конструкции, когда вот-вот промышленность даст современные? Ради выигрыша нескольких месяцев? Тем более, поступая так, мы теряем в весе снаряда для поражения других, не менее важных, целей.

Раздраженный тем, что военные выдвигали требования, не согласующиеся с достижимыми в короткие сроки возможностями, и не могли выбрать между противотанковой и противопехотной пушками, я сгоряча предложил «компромиссный» вариант, помня о ЗиС-2.

— Ну так уменьшите калибр полковой пушки не до 45, а до 57 миллиметров, одновременно удлинив ствол. Потребуется новый снаряд, а гильза останется прежняя, ее надо будет только переобжать на меньший калибр.

Слегка ошалев от моей прыти, и Бокис, и Сячентов, обещали подумать на эту тему. А пока для первых экземпляров Т-28 условились переделать имеющиеся 76-миллиметровые пушки. Все равно, если будет принято решение перевооружить танк, больших переделок не потребуется, противооткатные устройства-то одни и те же. Я же, решив ковать железо пока горячо, посоветовал изменить размещение экипажа в башне, посадив командира в затылок наводчику и оставив для заряжающего свободной всю правую половину. Аргумент привел только один, но убийственный: командир должен сохранить возможность управлять боем даже при выходе из строя ТПУ, а для этого он должен быть в прямом контакте с членами экипажа. Как с наводчиком, так и с заряжающим, что при прежней компоновке было невозможно. Танкисты меня полностью поддержали, а вот танкостроители и артиллеристы заартачились, так как им светило разрабатывать с нуля спаренную установку вооружения, но ничего поделать не смогли. Заказчик всегда прав. А я полностью удовлетворился этой маленькой местью, пусть знают, как московскую «тяжелую артиллерию» привлекать.