Длань Одиночества
Шрифт:
— Меня зовут Кройсос! — провозгласил он, протягивая руку. — Будь позитивен, друг. Поднимись и назови себя.
Это было приятно. Заклинатель ощутил себя загнанным животным, которое слишком долго никло к земле. Он схватился за белую пятерню статуи.
— Меня зовут…
Он беспомощно замолк.
— Мы все тут вспоминаем с трудом, — ободрил его Кройсос.
— Раньше я был примом Научности. Но теперь, в этих разреженных мирах, я просто колдун и заклинатель. Так я себя и называю.
— Пусть будет Заклинатель, — сказала Симфония. — Не досадуй же. Мы осколки некогда великого собирательного образа Культуры.
Она продолжала говорить, и рассказ ее раскрывал часть истории Болот. Заклинатель услышал о крупном поселении позитивных сил, которые встали лагерем возле саркофага, распространяющего Безнадежность. Они изучали его выбросы и реставрировали оболочку, чтобы остановить заразу, отравляющую Многомирье. Среди них было множество примов разумности, творчества и науки. Успехи их были временны, но позитив не сдавался, потому что Безнадежность была заразой, раком, способным погубить высшую добродетель.
Фантазию.
Возможно эта борьба, позитивная кооперация и время смогли бы стабилизировать выбросы и даже сделать их предсказуемыми.
— Но эта клятвопреступница Максиме всех нас обрекла! — гаркнула вдруг Мона.
Ее лицо исказилось в гримасе бешенства, но тут же снова сделалось иронично-пренебрежительным. Образ зевнул и отвернулся от остальных. Заклинатель впервые слышал, чтобы носителя Одиночества назвали по имени простые сущности, хотя оно было хорошо известно. Это не было проявлением суеверности. Ее не называли по имени, потому что ненавидели. Ненавидели настолько, что даже всепрощающие силы готовы были уничтожить Максиме.
— Ошибкой было приводить ее сюда, — добавила Мона, посмотрев на руины саркофага. — И это вина Девела. Его подвела рассеянность и легкомыслие обреченного существа. Возможно, когда этот баран осознал неизбежность конца, он начал искать жертв, которые могли бы продержаться дольше других, чтоб у позитива была возможность найти нового проводника. И ему повезло. Даже слишком.
Она хихикнула. И добавила вполголоса:
— Фантазия, надеюсь, он уже забыт.
Кройсос и Симфония ничего не ответили на этот выпад. Они молчали, склонив головы, в немом согласии. Потом Симфония продолжила, и мелодия ее голоса стала напряженной. Даже ожесточенной.
Максиме смогла внедрить в лагерь множество своих агентов. Их не замечали потому, что это были нейтральные образы сомнения. Что было низко само по себе, так как сомнение выполняло важную функцию в штабе позитива. Но они были слабы и антихаризма Максиме, ее темное величие, дарованное Одиночеством, обратило сомнение ко злу. Образы собирали информацию. Искали подходы к саркофагу. Благодаря сведениям добытым сущностями науки, они узнали о наиболее слабом месте конструкции.
Тогда Максиме не просто наслала орду Негатива на лагерь. Она пришла сама. И выпустила Одиночество. Всего на несколько секунд, и этот монстр рвал, уничтожал, изгонял светлые сущности. Хлысты горя били по лагерю, расчленяя агентов добра и света. Примы какое-то время сопротивлялись, но каждый пропущенный удар разбивал их на части. Силуэт Максиме, горящий в наступившем мраке, напоминал вытянутый зрачок ненавидящего ока. Сквозь стенания и грохот летели проклятия, которые жертва насылала на позитив.
Когда от защитников остались лишь осколки, Максиме дала Одиночеству разрушить саркофаг. Массивные стены треснули. Безнадежность разрушительно среагировала, взметнув облако спор. Огромные глыбы волевого камня разметало в стороны как пушинки. Взрыв отрезал целое скопление миров, сплавив их в один.
Так чума заразила треть Многомирья.
— Это случилось давно, — добавила Симфония после паузы. — Мы — осколки прима, который последним пал в схватке с Одиночеством.
Зеркальные глыбы перевирали и без того искаженный мир. Они напоминали сгорбленных гигантов сидящих спиной к Заклинателю. Гиганты игнорировали его взгляд.
— Вы живете в самом центре заразы?
— Нет, — возразил Кройсос. — Чума почти ушла из своей колыбели. Она стремится дальше, к новым незараженным угодьям. Здесь ей больше нечего делать.
— На периферии, — оживилась Мона, — наверное, идет бесконечная война на сдерживание. Мы убиваем пятнадцать-двадцать сущностей в неделю. А там… Хотела бы я сразиться с чумой по-настоящему.
Она брезгливо посмотрела на присутствующих.
— Но, конечно, не с такой армией.
Кройсос снова расхохотался, приводя Мону в бешенство. Симфония зазвучала примирительно. Заклинатель плохо слышал их. Он не мог сформулировать новый смысл своего существования. Застрять в центре мира, продолжительность которого не поддается осмыслению. Потерять самую драгоценную ношу в Многомирье.
Гиганты по-прежнему игнорировали его взгляд.
Заклинатель медленно пошел к ним, сохраняя спокойствие. Он хотел найти их лица и спросить, почему они так поступили с ним. Его окликнул Кройсос, но преследовать не стал. Никто не двинулся вслед. Заклинатель вскарабкался на валун и пролез в основание трещины. Под ногами скрипел прах позитивных идей. Прикосновения мертвых провожали Заклинателя, пока он протискивался между обломками. Было темно, хотя небо ничто не застило.
Однажды ему показалось, что он увидел прямо перед собой Максиме. Она ползла навстречу сквозь разлом. Ее лицо было искажено гневом, а на груди зияла рана. Заклинатель вскрикнул и подался назад, но она уже исчезла.
Особенно узкий поворот чуть не поймал его навсегда. Образ кричал от боли, его сущность стискивали холодные клыки волевого камня. Пришлось оставить свою раздробленную руку позади. Заклинатель, на грани концентрации, пролез еще дальше и упал ничком. Волевой камень расступился.
— Ты потерял Надежду, — сказал кто-то.
Черепа столикой смерти вразнобой щелкнули челюстями.
— Мне жаль! — Заклинатель перевернулся и увидел Самобичевание.
Образ высился в центре развалин бесформенной горой черной ветоши. Из нее торчали скопления черепов. Челюсти некоторых щелкали в тревожном ритме.
— Мне очень жаль, — повторил он. — Я старался. Я…
— Это правда, — ответила Максиме.
Она вышла из образа жестокости, словно крохотный светлячок вынырнул из глубокого колодца. Это была, конечно, не Максиме воплоти. Дым, преломленное отражение, с сердцевиной неясного тепла.
— Кто ты? — спросил Заклинатель.
— Совесть.
Самобичевание шевельнулось. Оно, наконец, что-то заметило. Из ветоши показались тонкие дрожащие руки, исполосованные порезами. Заклинатель в ужасе приподнялся, неловко действуя одной рукой. Нужно было бежать.