Длань Одиночества
Шрифт:
Он сделал шаг. Еще один. Остановился.
Френ, сдерживая визг, смотрела в ожившее лицо хозяина. Его глаза были блестящими, живыми. Щеки порозовели. Их взгляды встретились. Он открыл рот и выпустил крохотный пузырь воздуха. Потом он поднял руки, оканчивающиеся стальными крюками, поглядел на них, и сделал какие-то известные ему одному выводы. Возможно, раздумывал, как будет держать ими вилку или гладить котят.
Негромко заскрежетав, болты металлического горжета начали скручиваться и падать. Френ помогла Никасу снять шлем. Хлынула пахучая, застоявшаяся вода. Она покидала легкие человека, тонкими струйками, через рот
— Френ, — сказал он на выдохе. — Как я рад видеть тебя.
Они неловко обнялись.
— Ты не злишься на меня, хозяин? — скуксилась она.
Никас покачал головой.
— Я не понимала, что делаю. Она столько про тебя наговорила… И этот нож.
Болты звякали, падая вниз. Костюм сползал с Никаса, словно старая кожа. Его лохмотья отслаивались и никли, стальные вставки ржавели и крошились. Наконец, он истлел полностью. Одежда Аркаса тоже пропала. Он стоял, дрожа на тысяче сквозняков. Казалось, что под его бледной, покрытой высыпаниями коже, шевелятся маленькие студенистые тела. Но потом это наваждение пропало.
Френ прижалась к нему, чтобы согреть. Она хотела, чтобы он овладел ей прямо сейчас, испить его жизненной силы, наполнится создателем, как сосуд. Но нет. Нельзя. Ей была отвратительна мысль, что она пользуется доверием хозяина. Пусть она умрет от голода, но не ослабит его еще больше, когда он так уязвим.
— Ты видел? — спросил Уроборос.
— Да, — ответил Никас, помедлив. — Но я не знаю, как это использовать. Это просто информация, а не способ противостояния. Ты обманул меня. Заставил пережить пытку, которой подвергся сам. Но она ничему не учит. Ты хотел понять что-то, испытав мой разум?
Уроборос промолчал.
— Почему ты не отвечаешь? — разозлился Никас. — Почему?! Ты заманил меня в ад абсолютной изоляции, а теперь молчишь?
— Мое безмолвие — это намек, — сказал Уроборос. — Ты слишком торопишься. Вспомни, сколько раз ты по своему желанию покидал мою «пытку», но снова погружался в нее, потому что не хотел уходить ни с чем.
Поглаживая Френ по редким волосам, он… «Наконец, он сошел с ума. Стал бормочущим идиотом. Живым шевелящимся овощем».
Это было первые несколько раз.
Все быстрее доходя до этой точки, Никас понял, что ему нужно адаптироваться. Он копался в себе, в поиске скрытых резервов. Чего-то, что можно противопоставить изоляции. И каждый раз, отсеивая ненужное, он видел оставшийся несуразный камушек. Мысль. Фразу из детской сказки.
«Твой разум всесилен. С ним ты никогда не будешь один».
И тогда он, слой за слоем, закрывал себя от спящего океана, картинками каких-то видений. Он представлял себя: то лягушкой в дождевом лесу, то компьютером в космическом зонде. Эти сны, в которые он сам себя втягивал, сначала казались ему позорным бегством. Ведь именно это вдалбливают человеку с рождения. Реальность, это то, на что ты должен смотреть не отрываясь. Прочно вцепится в уныло вращающееся колесо быта. Фантазии — зло. Они не дадут тебе заработать на холодильник с двумя камерами, в который ты сложишь столько необходимой тебе еды. Великолепный гардероб, в который ты повесишь столько необходимой тебе одежды. Дом, в который ты приведешь так много необходимых тебе людей. Вся жизнь, это наполнение коробок. Вечно в поисках пустоты, которую нужно забить чем-то «полезным», в то время, как безразмерная пропасть внутри тебя полна лишь гулкой темнотой.
Никас вспоминал свою жизнь, стараясь воспроизвести все в подробностях, но даже самые увлекательные приключения накрывало мутной стекляшкой. Он постоянно наполнял себя новыми впечатлениями, и они падали на дно его души, как в копилку. Но не понимал то, что видит, не успевал почувствовать гармонию и синергию мест, где бывал, потому что бежал и бежал в поисках дома, которого у него не было. Хоть в трущобах Индии, хоть в раю Бали. И выросший, осыпающийся конус воспоминаний только тяготил его.
Он спал с женщинами, как будто потреблял какой-то мировой ресурс. Дорого ел и пил, словно выполняя норму заданную статусом и положением известной персоны. Его активность и пыл, творческие способности, распылялись на множество точек приложения. И не смотря на талант рассказчика, он никогда не говорил с читателем, а снабжал его информацией о том, что тот никогда не видел.
Аркас понял, что, как человек, он был посредственностью. Единственную ценность — роман, он не смог дописать и бросил нерожденным. Единственную женщину, которая по-настоящему любила его, оставил, испугавшись ответственности. Из-за самонадеянности обрек людей на смерть. Не разобравшись, посчитав чужое и непонятное примитивными плясками, дал втянуть себя в историю, которая была больше и серьезней него.
По-своему оценив смысл жизни, он по ошибке, как и многие, отдал себя в жертву материи, стал наполнителем коробок, хоть и не таким безнадежным. Но созерцая тысячу рек, он не видел ни одной. Притворяясь, что посещение бедняцких кварталов делает его лучше, он только портил себя. Как не вспомнить лицемерное участие в благотворительных акциях, полевые кухни, где голодных, еле стоявших на ногах людей он два-три дня подкармливал бульонами и кашами, только для того чтобы ощутить свою причастность. Он просто не давал стыду и настоящему сочувствию подобраться к себе, чтобы не признавать, что он тоже бездомный, как и они.
Но Многомирье, о благословенное Многомирье, помогло ему понять, что и боль нужно тщательно исследовать. Пропускать ее через себя. Дать порокам побороться с твоим нравственным иммунитетом, чтобы выработать сопротивляемость. Визуализируя, Никас перестал бояться океана и одиночества. Осознав свою неполноценность, он избавился от одной из главных причин появления страшнейшего из врагов.
Наконец-то. Наконец-то! Он понял, что сам может сдерживать одиночество, просто не преследуя его. Что самобичевание такой же наркотик, как героин, только убивает гораздо дольше. Что оптимизм в себе надо выращивать в поте лица, как желанный урожай, а не принимать его в дар от окружающих.
И тех, кто не сможет, тех, кто опять всплакнет про себя, сказав, что говорить проще, чем делать… Тех Одиночество проткнет, заразит тысячей злонамеренностей, выпьет, раздробит и выкинет.
И самое главное. Самое главное. Он понял, что готов теперь принести себя в жертву, но уже не материи, а Многомирью. Готов сделать что-то по-настоящему полезное в своей жизни. Как и сказала Максиме, он пересмотрел свою ценность для мира и, особенно, для себя самого.
Это все.
Все, что ему удалось узнать, прежде, чем он вырвался из сна окончательно, побоявшись наступления истинного безумия.