Длань Одиночества
Шрифт:
— То, что вы видите, это одна из самых вероломных и ожидаемых попыток, подорвать вашу решимость! — закричал он, обращаясь к своим воинам. — Максиме хочет внушить вам, что сопротивление бесполезно, что она уже сражалась с нами и побеждала. Но помните, что ее тактика всегда была трусливой и жестокой. Эти оскверненные сущности уже не то, чем были раньше. Они порабощены и безвольны, но перед тем, как уступить силе целой орды, они храбро сражались!
Защитники не откликнулись на его речь. Увиденное потрясло их сильнее, чем можно было рассчитывать. Они были в трансе противоречивых эмоций. Кто-то
— Реальность продолжает рваться.
Послышались далеки утробные вопли. Летя под самыми тучами, к крепости приближались изуверские сущности. Они напоминали мурен, с раздувшимися животами. Маленькие, почти невидимые из-за частых взмахов, крылышки, издавали гул.
Наконец-то, появилась цель, которую можно атаковать. Уничтожить, одолеть и высмеять, чтобы поднять боевой дух. Зенитные орудия крепости открыли огонь. Злые сущности вбирали в себя ярость защитников совершенно равнодушно. Снаряды отрицания разрывали их могучие тела, отсекая кровавые куски. Однако, ни боль, ни злоба не посещали их тупые клыкастые рыла. Они стремились вперед, овладевая небом, а потом…
Взорвались.
Одновременно.
Из них полетели шутихи, взрываясь, хлопая, разбрасывая многоцветные искры. Небо, как луг, расцвело тысячью трещащих цветов, поглощающих друг друга и немедленно разделяющихся на десятки других. Они создавали стробоскопический эффект бесконечных вспышек. Солдаты на стене прикрывали глаза руками.
Это представление продолжалось довольно долго, а потом огненные узоры осели, словно сверкающий снег, на невидимых струнах. Одна из них дрогнула, издавая низкий мелодичный звук. Еще раз. К ней присоединилась другая. Вскоре крепость осталась наедине со странной меланхоличной музыкой. Она отыскивала и пробуждала воспоминания о самых темных днях жизни.
Где-то в глубине города, Никас открыл глаза, отвлекаясь от внутреннего противостояния, и прислушался.
Кроме фейерверков, чудовища просыпали крупное квадратное конфетти, ленточки и лимонные конфеты. Сейчас они засыпали ноги и плечи защитников. Кто-то приподнял над собой щит, по которому негромко барабанили леденцы.
— Спасение пришло, — заговорила Максиме поверх музыки.
Ее голос зазвучал тихо, но каждый услышал и каждый, всего на мгновенье, — даже Неунывающий, даже Воля, — почувствовали покой. Мир. Желание сладко заснуть.
— Это не спасение! — крикнул Неунывающий. — Не слушать ее!
Затем зазвонили колокола.
Их было два. И звонили они один после другого, равномерно, гулко, неотвратимо приближаясь. Это был рок в худшем его проявлении. Воплощенное преступление. Заплечный груз всего человечества.
Геноцид.
Он появился в отдалении и на него нацелились все пушки крепости, но стрелять не стали. Потому что он нес кое-что, на вытянутой руке. Его широкая ладонь сжимала киль старого, давно погибшего парусника. Белые паруса безжизненно болтались на покосившейся мачте. На носу стояла крошечная фигурка. Одну руку она держала на бедре, а голубоватой клешней удерживала за гарду клинок Насилия.
И снова, Никас отвлекся от самосозерцания, словно кот, услышавший, как вздохнула мышь под полом.
— Мне нужно идти.
Воля посмотрела на него, но ничего не сказала. Ей было ясно, что он: знает, что это может быть ловушка, знает, что ничего не изменится, уверен, что вернется назад.
— Возвращайся скорее, — сказала она.
И не больше.
Никас покинул заготовленное убежище и побежал к стене. Довольно быстро он сообразил, что нужно бы ускориться, и мысленно представил у себя за спиной широкие серые крылья. Те мощно взмахнули, понесли человека вверх и вперед, а потом сложились: Никас упал на стену, кувыркнулся, вскочил и начал прорываться через строй. За спиной он услышал как Неунывающий успел крикнуть: «ты должен быть…».
Но он уже был на краю.
Увидев насыпь из копошащихся тел, Никас замер, не понимая как такое возможно. Почему те, внизу, не гибнут и не исчезают от ужасного давления? Неужели воля Максиме, подкрепленная силой Одиночества, может противостоять законам Многомирья настолько хладнокровно?
Позитивные солдаты рядом с ним молились добру и свету. Никас слышал, как они умоляли высшую справедливость, стереть эту макабрическую тварь с лица Многомирья.
— Открывайте огонь! — крикнул Никас, удивившись самому себе. — Стреляйте из всего, что у вас есть, чего вы ждете?! Неунывающий, еб твою мать! Ты уснул?!
— Нельзя, — ответил он с правой стороны. — Они под белым флагом.
— И что?!
— Это против нашей натуры.
— О, гос-с-споди, — прошипел Никас, глядя, как приближается Геноцид.
Он был полностью открыт, его можно было расстрелять как мишень в тире, совершенно спокойно, эта туша поймала бы все снаряды.
— Ты должен быть с Волей! — наконец-то докричался до него Неунывающий.
Никас сбросил его пальцы с плеча.
— Я знаю. Я вернусь к ней. Но пока я не поговорю с Максиме, атака не начнется.
— Может тебе тогда не говорить с ней вовсе? — невесело пошутил прим.
Никас промолчал. Геноцид остановился в отдалении, даже не начав взбираться на заваленную полосу препятствий. Никас смотрел на него сверху вниз, а эта тварь — смотрела на него. Ощущение было такое, словно перед глазами разверзлась огромная яма, стены которой были выложены пронумерованными черепами. Падать в нее можно было бесконечно, глядя на то, как желтые кости полностью покрываются цифрами.
Потом что-то произошло, — наверняка Максиме приказала, — и титан отвел взгляд.
Пророк подняла над собой какой-то плакат с неровной надписью. Никас представил мощный бинокль, но мысли путались от волнения, поэтому он подтянул к себе тот, что висел на груди у Неунывающего.
— Что там написано? — спросил прим, невольно прижимаясь щекой к его плечу.
Аркас крякнул.
— Там написано: «Это твой последний шанс не быть педиком».
— Как грубо.
— Сейчас я уйду, — Никас вернул бинокль. — Она поймет. После этого, будьте готовы ко всему.
Он развернулся и прошел между расступившимися воинами. Те смотрели на него с надеждой, почти мольбой. К его рукам пытались прикоснуться, кто-то шептал слова благодарности. Никас кивал обращенным на него лицам. Он буквально знал, что Максиме сейчас криво усмехнулась и опустила плакат. А потом, возможно, забросила его в пасть Геноцида.