Длинные тени октября
Шрифт:
Кайла чуть не спросила о Линде, просто чтобы снова указать на дом, но быстро одумалась и помалкивала. Она уже пыталась дать полиции правильное направление, но они проигнорировали её и издевались над ней. Если всё это безумие и должно будет закончится, то ей придётся сделать всё самой. Теперь она знала это. Она только сожалела о том, что привлекла Браунстоунов. В то время это казалось правильным поступком, но она проклинала себя за то, что не понимала, что с ними произойдёт.
Теперь речь шла не только о спасении мальчиков. Она даже не была уверена, можно ли их ещё было спасти. Речь шла о том, чтобы остановить Хэйзел и положить конец её колдовству, перерезать пуповину, позволяющую ей питаться от горы.
Патриция вошла в комнату, держа куклу Барби, с которой она остригла все волосы, и Бучинский улыбнулся ей.
– Привет, дорогая, - сказал он.
– Как твоё имя?
Она была слишком застенчивой, чтобы ответить. Она подошла к матери и уткнулась лицом к ней в колени. Бучинский всё равно ей улыбнулся.
Её мать улыбнулась в ответ.
– Дорогая, взрослым нужно поговорить. Почему бы тебе не пойти поиграть в своей комнате?
Это потребовало некоторого уговора, но сестра Кайлы вернулась в свою комнату, полную кукол, чтобы в тысячный раз смотреть «Русалочку». Сидя здесь, Кайла начала чувствовать беспокойство. Она надеялась, что лейтенант скоро уйдёт. Был вечер четверга, и у неё было достаточно мыслей, чтобы не заниматься этой чепухой. Через двадцать четыре часа она будет готовиться сразиться со смертельным противником. Ей придётся сосредоточиться и продолжать бросать взгляды, чтобы заманить мальчиков. Она хотела, чтобы на вечеринке в честь Хэллоуина было много её поклонников, чтобы она могла показать Хэйзел, что её ждёт соревнование. Теперь это была больше, чем битва; это была судьба.
– Ну, - сказал Бучинский, вставая.
– Я отнял у вас достаточно времени, - он повернулся к Кайле.
– Твоя мать сказала мне, что тебе стало лучше?
Она кивнула.
– Ага. Я сейчас принимаю лекарства. Это помогает.
– Это хорошо. В психиатрической помощи нет ничего постыдного.
Наступил момент молчания, а затем он направился к двери. Её мать проводила его.
– У вас есть мой номер, - сказал он.
Но для Кайлы это было бесполезно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Робби лежал в темноте.
Или, по крайней мере, он так себя чувствовал. Теперь было трудно сказать, потому что он был бесформенным. Он чувствовал, что его тело где-то, ещё не полностью отделённое от него, и цеплялся за надежду, что он воссоединится с ним. Снова станет нормальным человеком. Не таким, как она, кем бы она ни была.
Он не был уверен, как долго он был на другой стороне. Это могли быть часы или годы. Иногда это было похоже на состояние сна, но ему было трудно отделить его от сознания, особенно из-за кошмара, в который превратилось его существование. Он хотел домой, к своей матери, несмотря на все её недостатки. Он хотел взять Джо, Дэнни и Горация, убежать из дома и никогда не оглядываться. Но он начал терять надежду. Хэйзел была сумасшедшей. У неё был полный контроль, и она не собиралась просто отпускать его, как бы он ни просил или отказывался от своих слов о том, что отдал себя ей. Она хотела его. Более того, казалось, что он ей для чего-то нужен, и это пугало его больше всего на свете.
Он снова услышал царапанье.
Казалось, что оно шло отовсюду - слева, справа, сверху и снизу. Был неистовый вой, за которым последовало повизгивание.
«Гораций!»
Собака всё ещё пыталась добраться до него.
– Эй, мальчик!
– позвал он.
Он не знал, как собака сможет спасти его, но если Гораций сможет прорвать стену, возможно, ему удастся сбежать? После этого он должен побеспокоиться о том, чтобы полностью воссоединиться со своим телом.
«Всё по порядку», - подумал он.
– Давай, Гораций! Вытащи меня к чёрту отсюда!
Царапанье становилось громче. Похоже, его лапы прорывались и копали глубже. Звук барабана сотряс тьму, желанный обвал. Что-то рассыпалось и упало. Собака взволнованно лаяла.
– Отлично, мальчик!
Робби замолчал. Хэйзел могла быть где угодно, и иногда казалось, что она была везде. Им придётся действовать незаметно, если они собираются прокрасться мимо неё.
В темноте появилось огненное отверстие, сияющее, как маяк на каменистом берегу.
Робби облегчённо рассмеялся.
Отверстие стало больше, размером с баскетбольный мяч, и мгновение спустя голова Горация выглянула оттуда, с его щёк капала слюна. Робби направился к свету. Не шёл, а плыл. Он понял, что может видеть свои руки или, по крайней мере, их блеклые отражения. Они становились сфокусированными, словно резкость в фильме, свет возвращал его плоть.
«О, мой Бог!»
Может, он всё-таки был недалеко от своего человеческого облика? Если бы он мог просто сбежать от её чар и из этого дома, с ним всё было бы в порядке. Конечно, однажды она соблазнила его, но она не могла удержать его, как хотела. Он знал это по разочарованию и гневу, которые она проявляла всякий раз, когда её техники соблазнения терпели неудачу. Он больше не испытывал к ней вожделения. Он боялся её, ненавидел её, и, возможно, этого было достаточно, чтобы разрушить чары; это и дневной свет, пролившийся на него, когда он пробирался сквозь стену.
Гораций кружился, слишком взволнованный, чтобы сдерживаться, когда Робби вошёл в гостиную. Теперь он мог видеть всё своё тело. Он мерцал несколько мгновений, как звёзды в космосе, прежде чем изображение застыло. Сначала его руки прошли сквозь него, когда он попытался прикоснуться к себе, и это дало ему толчок, но затем его тело начало принимать липкую форму, затвердевать, и Робби действительно мог чувствовать, как его кишечник и внутренние органы формируются внутри него с газированным свистом. Он чувствовал, как кости встают на свои места, как конструктор Lego, и каждый волос на его теле пробивался сквозь его губчатую плоть. Его сердце начало биться. Внезапно он снова стал целым человеком, и никогда ещё не чувствовал себя таким счастливым, оставаясь живым. Он не до конца понимал, что произошло, но не собирался задерживаться, чтобы понять это.
– Хороший мальчик, - прошептал он, поглаживая собаку.
– А теперь пошли. Мы должны забрать ребят и убираться отсюда.
Гораций последовал за ним, кончик его хвоста вилял, а лапы весело танцевали чечётку. Робби оглядел гостиную и прислушался. В доме было спокойно и тихо. Он пытался удержаться, чтобы не задрожать, но эта битва была проиграна. Он был просто призраком внутри стены, похороненным в глубине угольно-чёрного сердца усадьбы. Он не мог понять этого, и страх душил его, как петля палача.
Пройдя через комнату, он завернул за угол и заглянул в кухню. Пусто. Полуденный солнечный свет освещал воздух пылью. Он осторожно шагнул, всё ещё прислушиваясь. Гораций поспешил прочь от него, и когда Робби повернулся, чтобы посмотреть, он увидел собаку, сидящую у входной двери и скулящую.
«Пойдём отсюда», - казалось, говорил он.
– Минутку, мальчик.
Робби не хотел подниматься наверх. Именно туда она впервые его привела. Будет ли он снова уязвим там наверху? Но он не мог уйти без ребят.