Для подростков или Вся правда о наркотиках
Шрифт:
От алкоголизма в большинстве случаев невозможно избавиться, его можно только остановить. Продолжительное воздержание от пьянства не решает проблемы.
К умеренному, контролируемому потреблению алкоголя может вернуться примерно 15–18 % «соскочивших» аддиктов. Для остальных достаточно одного «инцидента», как вся эта страшная карусель закрутится, увлекая за собой и псевдо-излечившегося, и всю его семью. Среди «Анонимных Алкоголиков» более половины участников в разные моменты жизни прошли через воздержание от алкоголя длительностью от трех месяцев до пяти лет. Некоторые аддикты на протяжении четверти века отказывались от выпивки. А потом, решив, что
К сожалению, сама эта информация не способствует созданию мотивации для отказа от спиртного, а, наоборот, разрушает ее. Для алкоголика принять как данность то, что он не перестанет быть алкоголиком, но больше не сможет пить — самое трудное решение.
Не только сознательно, но и подсознательно личность алкоголика ищет возможности нарушить запрет, чтобы вернуться к особой системе взаимоотношений с миром и людьми — к системе, построенной алкогольной субкультурой.
Нормальному человеку аддикта не понять: ведь представление неаддикта об опьянении сильно обужено рамками нормальной системы ценностей. В ней просто не бывает сверхценных образований, то есть на всякое «хочу» найдется соответствующее «нельзя». И оказавшись лицом к лицу с проблемой выбора, адекватно мыслящий человек все-таки постарается уберечь свою жизнь от крушения.
«Да, — скажет он, — я люблю свою работу. Но если мне будет угрожать смертельная опасность именно из-за моей работы, я, наверное, либо работу поменяю, либо постараюсь эту опасность минимизировать. В общем, приму меры. Я люблю свою семью, но в жизни всякое бывает: если дойдет до развода, я не стану убивать жену и детей, чтобы «не достались никому». И даже не стану изводить их нытьем, что они бросили меня, бедного-одинокого. Ну разве что чуть-чуть… Я люблю своих родителей, но не стану приносить свою жизнь в жертву их прихотям: ах, мамочка, ты мечтала видеть меня скрипачом, и я, хоть и мечтал заниматься ресторанным бизнесом, исполнил твою волю! Фигу. Чем мечтал, тем и займусь. А мамочка повздыхает-повздыхает, да и успокоится. Ей же лучше, что я не скрипач». И далее в том же духе: на каждую ценность найдется обстоятельство, которое заставит от нее отказаться.
Да, это противоречит голливудскому, а также до- и постголливудскому идеалу героя, который, чертыхаясь, с риском для собственной жизни спасает каких-то совершенно левых граждан, взятых в заложники (застрявших в лифте, в падающем самолете, в горящем поезде, в заколдованном замке, в другом измерении, в приемной у дантиста). Хотя противоречие устраняется, как только начинаешь приглядываться к ставке, что на кону: ради жизней других людей можно и пожертвовать тем-сем, пятым-десятым, полазить по небоскребам, попрыгать по стенам, побить могучего противника и полюбить неземную красотку. В общем, порисковать собой. Но стоит ли рисковать собой — как организмом и личностью — ради так называемой компульсивной деятельности, чтобы всего-навсего сохранить привычный порядок существования? Пожалуй, что не стоит. Словом, ставка — первый важный фактор.
Второй важный фактор — инстинкт самосохранения. Он уравновешивает реакции, даже если это реакции героя. Чрезмерный, бесполезный риск не увеличивает, а уменьшает шансы на освобождение бедолаг, закупоренных в лифтах-самолетах. И пока баланс между самоотверженностью и самосохранением не нарушен, а «основной инстинкт» вежливо, но твердо уводит личность от деструктивных пристрастий, способность мыслить и поступать рационально не утрачена.
Но к сожалению, инстинкт самосохранения далеко не такая стойкая структура, как хотелось бы. И отчаянная погоня за удовольствием разрушает ее почти без остатка.
Во всяком случае, запущенное аддиктивное расстройство не позволяет надеяться на то, что помощь придет с этой стороны подсознания. Слишком уж оно (подсознание) деформировано.
Станислав Ежи Лец заметил в своих «Непричесанных мыслях»: «Фикции тоже действительность, ведь мы за них расплачиваемся». И в самом деле: стараясь спрятаться от трудностей и опасностей окружающей действительности, человек создает иллюзорный мир, в котором его не тревожат и не мучают никакие заботы, а потом этот мир ведет своего создателя к самоуничтожению. Не правда ли, странная закономерность вырисовывается? Впрочем, вся личность аддикта демонстрирует запредельный уровень странности.
Сверхценные образования в первую очередь искажают не поведение, а восприятие индивида. Чем ценнее для сознания какая-нибудь вещь или идея, тем труднее отыскать подходящее обстоятельство для отказа. Образно говоря, чем выше ставка, тем рисковее игра. Но у всякой игры должен быть предел риска. Иначе это не игра, а завуалированный суицид. И не надо кивать на Ромео с Джульеттой или на Остина Пауэрса с доктором Зло. Художественные (равно как и малохудожественные) образы не в счет. Поговорим о людях, а не о персонажах.
Нет, мы не утверждаем, что психически здоровым человеком может считаться лишь тот, у кого «драгоценных возлюбленных» нет и не было никогда. Речь не о способности или неспособности любить что-то или кого-то. Речь о способности убить. Себя или другого. Убить ради сохранения status quo[47]. Если такая способность имеется в наличии, значит, сверхценное образование уже сформировалось. Следовательно, оно может сыграть свою коронную роль — роль бомбы замедленного действия. Предположим, обстоятельства сложатся таким образом, что личности придется выбирать между жизнью человека и этим проклятым статусом. И что произойдет?
Когда дело касается адекватного мышления, для беспокойства нет оснований. Разумная личность принимает суровую, но непреложную истину: когда течение жизни поворачивает и устремляется на дорогую тебе вещь или идею, то очевидно, вещь или идею смоет начисто. И придется искать новую ценность, новый источник радости, новый смысл жизни. Не умирать же, в конце концов? А вот для деформированного сознания подобные риторические вопросы отнюдь не являются риторическими. Оно всерьез решает: умирать ему за любимое пристрастие или не умирать?
Сверхценное образование легко заставляет человека пренебречь жизнью как таковой.
Нечто в этом роде и происходит с психологически зависимой личностью: ей больше не нужна жизнь и не интересен окружающий мир. Потому что упомянутая личность узрела иную реальность. Правда, романтично звучит?
Иная реальность, усовершенствованная воздействием алкоголя, воспринимается как бесконтрольное, безответственное, бесперспективное существование, ограниченное рамками одного-двух дней. Просто какой-то смертный приговор без суда и без права на апелляцию, да к тому же с ускоренным исполнением. Парадоксально, но именно эта краткость и хаотичность придает бытию своеобразное очарование.