Для радости нужны двое
Шрифт:
Мягкий аромат липовой аллеи и тишина наводили на мысли о скором мире, о встрече с мамой, с Адамом, которого она непременно отыщет… В сознании Александры еще раз промелькнули обитые оцинковкой, распахнутые настежь двухстворчатые двери немецкого морга, припомнился густой, сладковатый запах тлена, и снова ее поразило острое чувство того, что Адам жив…
"Какие молодцы немцы, что забрали всех своих, — подумала Александра, вспоминая пустой морг, — даже мертвых, не то что живых — всех!"
Нет, оказывается, не всех…
Из глубины парка, совсем недалеко от аллеи, послышались, хотя и негромкие, но отчетливые голоса.
— Фриц поганый!
— Ja, ja, ich bin Fritz!
— Че
— Не-е, надо сдать честь честью.
— Иди, если трухаешь, а я его сам. Отстегну лопатку — и амба!
— Не-е, товарищ ефрейтор, надо до начальства.
— Я сам себе начальник!
Пока Александра слышала лишь голоса. Голос того, кто хотел прибить немца, был басовитый, истеричный, а того, кто пытался образумить, — тонкий, почти писклявый. Создавалось впечатление, что спорят подросток и взрослый верзила.
— Иди! Я их, гадов фрицев, терпеть ненавижу. Война кончается, а еще ни одного не пришил. Счас…
— Ja, ja, ich bin Fritz! Woher wissen sie das? (Да, да, я Фритц! Откуда вы знаете?)
— Бросай его, гада! Бросай, кому сказал!
Стремительно выходя из аллеи, Александра услышала, как упало тело, и тут же ей открылась вся картина.
Замотанный в грязные бинты немец лежал недвижно, как кукла, а рядом стояли два госпитальных санитара — один громадный, толстый, а второй щуплый, маленький. Большой, с одутловатым, хотя еще и совсем молодым лицом, в пилотке, съехавшей с русых вихров на ухо, обалдело открыв рот, смотрел на Александру как на явление природы. Маленький был значительно старше, и явившаяся вдруг Александра, казалось, совсем не произвела на него никакого впечатления и не изменила его намерений: он продолжил деловито отстегивать от ремня острую саперную лопатку, хотя пальцы его и дрожали.
— Отставить! — звонко крикнула Александра, одним движением вынимая из мягкой кобуры грищуковский вальтер и автоматически снимая его с предохранителя.
— Тю, ты бачь, яка цаца! — вдруг переходя на украинский, басом произнес маленький чернявый санитар, и его возбужденно блестящие глаза смерили Александру с головы до ног презрительным взглядом. Он все-таки занес саперную лопатку над немцем.
В ту же секунду Александра выстрелила над головами санитаров и, сбитая пулей, ветка упала с куста орешника на землю, рядом с недвижным телом.
Большой глупо улыбнулся, а маленький так и замер с лопаткой над головой.
— Следующую пулю я пущу тебе в лоб! — дружелюбно проговорила Александра, подходя к месту действия.
Тут оба санитара разглядели, что перед ними офицер, и это окончательно их смутило. Маленький пристегнул пляшущими пальцами лопатку к своему ремню, а большой присел на корточки перед телом и стал его поднимать.
— Немчик, товарищ лейтенант, — пискляво сказал большой, — ранетый весь.
Да, это был вовсе и не немец, а немчик лет семнадцати, весь в сбившихся грязных бинтах — на голове, на руках, на ногах.
— Положи его, дай я осмотрю, — вполголоса велела Александра большому санитару. Но и маленький тут же подсуетился, умело помог бережно уложить раненого на землю.
Раненый был в сознании, его голубые, почти побелевшие от ужаса глаза смотрели на Александру не мигая, он хотел что-то вымолвить и не мог из-за спазмов в горле.
— Множественные осколочные ранения, — сказала Александра, — поверхностные…
— Да, это так, — неожиданно произнес за ее спиной скрипучий мужской голос.
Александра поднялась с корточек, обернулась.
Прямо перед ней стоял главный хирург госпиталя Александр Суренович Папиков.
— За носилками! —
— Пришлось. — Александра потупилась.
Немецкий юноша смотрел на них молча, но в глазах его затеплилась надежда.
— Я вас что-то не знаю, — сказал Папиков.
— Военфельдшер Александра Домбровская!
— С гражданки фельдшер?
— Так точно. Старшая операционная сестра Н-ского госпиталя.
— О-о! — Папиков взглянул на нее внимательно, изучающе. Громкое имя московского госпиталя, который назвала Александра, возымело свое действие.
— А я из Питера, — сказал Папиков.
— Кто же вас не знает!
— Так, — сказал Папиков, — и лучше его не в процедурную, а сразу в операционную — здесь есть, что чистить. Начинайте его распеленывать, а я пока переговорю с кем надо. Немецкий солдат в нашем госпитале — это тебе не шутка.
Скоро прибежали санитары с носилками, положили на них раненого, понесли.
— Прямо в операционную! — приказала Александра. — Не летите! — И пошла впереди санитаров. Она понимала, что должна идти впереди. Немецкий солдат в русском госпитале — это действительно не шутка. Как военнопленного, его полагалось тут же сдать "компетентным органам", но без немедленной медицинской помощи он, конечно, не выживет.
Немецкая операционная сияла чистотой, и все в ней было на месте, каждая мелочь под рукой. Для Александры оборудование операционной не было в новинку — точь-в-точь такое привезли из Германии в 1939 году в их московскую больницу, и Александра успела с ним поработать. До войны у нас с Германией были наилучшие отношения. Немцы поставляли нам точное оборудование, а мы им взамен зерно, руду, древесину… Тогда в России работало много немецких специалистов. Некоторые даже изучали наше военное дело, например, Гудериан на секретном Казанском танковом полигоне. [18] Стажировались немецкие врачи и в больнице Александры. В школе и в училище Сашенька учила немецкий, с тренером по акробатике, урожденной немкой Матильдой Ивановной, они иногда даже разговаривали по-немецки. Перед войной немецкий язык был у нас в большой моде. Английский тогда считался бесполезным — вся техническая документация шла на немецком языке. [19]
18
Засылка в СССР военных из Германии носила в конце 1920-х и начале 1930-х годов довольно массовый характер. Многие немецкие летчики учились в Липецке и т. п.
19
Языковая экспансия наших англо-американских союзников явилась одним из их важнейших свершений после войны — с годами немецкий язык был совсем оттеснен в международной практике английским.
Размачивая перекисью водорода присохшие к ранам бинты, глядя, как шипит перекись и как бы приподнимает белыми пузырьками марлю над ранами, Александра попыталась заговорить с пациентом по-немецки, но тот ничего не мог ей ответить. Хотел, а из горла вырывался только клекот.
— Ладно, терпи, — привычными резкими движениями отдирая размоченные бинты, сказала ему Александра по-русски, — терпи, казак, атаманом будешь!
В операционную вошел Папиков.
— Договорился. Пока побудет. Что тут у него? Да, надо чистить. — Он прошел к раковине и стал мыть руки. — Удивительно, даже водопровод у них в порядке!