Для убийства нужны двое
Шрифт:
— Ну, сотню мне выжимать не стоило, — мимоходом, почти небрежно заметил Фойерхан. — Но я хотел в районе моста Хинкельда бросить в воду пистолет.
— Пистолет? Какой еще пистолет?
— Пистолет, который дала мне Сузи!
— Дала вам… Но это не имеет никакого значения.
— Нет, имеет. И ваши подводники завтра его найдут.
— Конечно. Очень мило с вашей стороны об этом вспомнить, но… выстрел кто-нибудь мог услышать. Потому куда практичнее было сбросить Томашевского с лесов.
Фойерхан поднял глаза и решительно заявил:
— Мне не пришлось ни стрелять, ни сбрасывать его с лесов — он сам все сделал. Добровольно. Вообще не знал, что я был рядом.
Кох с Манхардтом вздрогнули, потом рассмеялись.
— Господи, вы нас за дураков считаете?
Манхардт заметил, что нарисовал виселицу. И усмехнулся.
— Должен признать, фантазия у вас богатая, герр Фойерхан! Но боюсь, никто вам не поверит и меньше всех — судья.
— Я совершенно точно знаю, что это не была первая его попытка самоубийства. И могу это доказать!
— Ну и что?
— У меня был пистолет, но я его не застрелил, ни когда он поднимался там по лестнице, ни когда шел по коридорам…
— Потому что удобнее было столкнуть его с лесов.
— Ну удобнее… Падающий вполне может прихватить вас с собой. Не знаю…
— Ага, так у вас была борьба?
— Глупости! — Фойерхан потянулся к чашке и влил в себя остаток остывшей темно-бурой жидкости. — Вы мне не поверите, но Томашевский написал прощальное письмо.
— Исключено. Мы бы его нашли… Единственное, что мы нашли, это следы ваших ног, герр Фойерхан, на тех лесах, где Томашевский стоял в последние секунды жизни.
— Это неправда. Я шел за ним лишь до окна. Манхардт отбросил ручку. На лесах им не удалось найти следов Манхардта. Томашевского тоже.
— Я был минимум в двух метрах от него. Стоял за выступом. Он спрыгнул вниз прямо у меня на глазах.
— Может, вы этому и верите, но только вы один.
Фойерхан начал сначала.
— Может, я бы это и сделал, не знаю. Но я этого не сделал! И даже не пытался!
— Но Сузанне вы сказали, что столкнули Томашевского с лесов. Или нет?
Манхардт этого не знал, но мог предполагать на основе имевшихся фактов.
— Сузанне? — Фойерхан бледно усмехнулся, но тут же стал серьезным. — Да, я ей это говорил, и не раз. Она сто раз просила меня повторить, как все было.
— Ага! И вы ей говорили, как спихнули Томашевского в бездну. Очень живописно описали. И как только что сами признались, рассказали, как это случилось!
— Глупости! — Фойерхан вспылил. — Вы бесстыдно искажаете мои слова! Я ей рассказывал лишь то, что она хотела слышать. Морочил голову и все выдумывал. Я ей просто лгал!
— Она была убеждена, что вы убили Томашевского, — вмешался Кох. — Иначе бы не пустилась бежать сломя голову. И не врезалась бы намеренно в автокран.
— Она предпочла умереть, потому что считала себя убийцей, — добавил Манхардт.
— Этого никто не докажет! — вскричал растерянный Фойерхан.
— А вы не можете доказать, что Томашевский прыгнул вниз добровольно!
— А вот и нет, могу! Я вам уже сказал, что Томашевский оставил прощальное письмо!
— Надо же! — Манхардт не дал застать себя врасплох. — Когда, смею спросить? Восстановите этот вечер! Вы слышите, как Томашевский говорит фрау Пошман, что хочет взглянуть на новостройку…
— Годится.
— Через забор покидаете виллу и спешите вперед, чтобы поджидать свою жертву…
— Да, чтобы дождаться Томашевского.
— А что, если бы он еще раз спустился в подвал?
— Но он туда не спустился, вот и все. Послушайте, все было вот как. Сузанна догадалась, что это дело рук Томашевского. Выпустила меня, но мне пришлось пообещать ей, что я его убью… А что бы вы сделали на моем месте? Сказали бы — нет, спасибо, пусть лучше он меня пристрелит? Да, я ей пообещал. Хотел выбраться оттуда. Должны же вы это понять! Не знаю, смог бы я это сделать; скорее нет. У меня для этого духу бы не хватило. Но Сузи меня выпустила; мы вместе поднялись наверх, и когда еще стояли в коридоре, вернулся Томашевский. Сузи метнулась в спальню, а я как дурак помчался в подвал. И снова очутился в западне. Потом пришла еще и фрау Пошман. Но я не растерялся. Осторожно приоткрыл двери подвала и стал следить, что происходит. Они разговаривали, я понимал не все, но слышал, что он собрался на новостройку. Потом я вышел через гостиную и террасу в сад. Мне повезло — никто меня не заметил. — Фойерхан говорил, от спешки глотая слова, потом перевел дух.
— Гм… Ну ладно. Пусть даже так. У вас было достаточно причин его убить. Ведь он собирался устранить вас. Играл с вами как кошка с мышью, терзал, вас и мучил…
— Да, еще ночью собирался меня застрелить.
— Значит, у вас были основания вести себя агрессивно. Кроме того, фрау Томашевская пообещала передать вам руководство фирмой, вероятно, и деньги тоже… и ночи с ней…
— Да, пообещала. Но деньги я от нее, между прочим, не взял.
— Как благородно… Но в этом не было нужды. Имея в своем распоряжении фирму…
— Да! — крикнул Фойерхан. — Да, да, да… Но я его не убивал!
— Это мы уже слышали. Но продолжим! Вы покинули виллу, Пошман и Томашевский остались внутри. Значит, именно тогда он должен был написать прощальное письмо.
— Это вы в свое время узнаете. А пока что вы хотите доказать мне, что он вообще не мог написать его — вот и вся ваша тактика! Но он его написал!
— Но вы-то этого не видели — во всяком случае не могли видеть; когда там еще оставалась фрау Пошман, вас уже не было!
— Нет, разумеется, я этого не видел! Но позже обнаружил это письмо на его письменном столе. Мне пришлось еще раз зайти на виллу, только чтобы его найти! Можно было предположить, что оно существует, ведь большинство самоубийц оставляет письма. В карманах его не было — я успел просмотреть их и едва не попался Паннике. Мне же приходилось считаться с тем, что Сузанна может проиграть, и тогда письмо приобретало для меня цену золота. И теперь я вижу, что был прав.
— Говорите, письмо лежало на его письменном столе… — Манхардт испытывал нестерпимое желание уничтожить Фойерхана. Ладони у него вспотели и пришлось их вытереть о брюки. Потом снова принялся за свое. — Если письмо оставалось на столе, фрау Пошман должна была его увидеть раньше вас…