Для вкуса добавить "карри", или Катализатор для планеты

Мраги Лина

– Конечно, дорогая... Конечно, буду... Я с тобой, всегда с тобой, успокойся.

От Мозгового исходил какой-то очень странный, едва уловимый запах. Что-то знакомое было в этом аромате, но в тоже время я не могла подобрать никаких ассоциаций, кроме того, что он мне очень нравился. Было в нём что-то волнующее, притягательное и какое-то... родное, что ли. Я сделала глубокий вдох, а потом спохватилась: "Прямо как Карелл... заразилась его нюхачеством." И отодвинулась от профессора. Он прищурился и спросил:

– Ну что? Всё в порядке?

– Да, в порядке, спасибо.

–

Не за что. А теперь тебе пора!

– Куда пора?

– Как куда?! Жить!
– И щёлкнул меня по носу. От неожиданности я вздрогнула... и проснулась.

Я ехала. Вернее не я, а повозка или кибитка, в которой я лежала. Вокруг светло, а на ветру слегка хлопает толстая светлая ткань, покрывающая деревянный каркас; на натянутых шпагатах висит одежда и какие-то тряпки; приятно пахнет сушёными травами и топлёным молоком. Я привстала и огляделась. Моё ложе представляло собой самую настоящую раскладушку на одного человека. Спальная часть состояла из густой сетки и деревянного основания, а не из более привычного для меня, алюминиевого. Толстый матрас, застеленный чистой простынёй, на котором я и почивала, подушка, и лоскутное одеяло также имелись. Приподняв его, я убедилась, что лежу, слава богу, не голая, а в той же самой одежде.

Я бухнулась обратно. Как же хорошо! Постель! Мерное покачивание этого домика на колёсах успокоило окончательно. Я продолжила осмотр. Вдоль дощатых стенок стояло несколько сундуков, под самой крышей висели венички сушёных трав, а с двух сторон виднелись как бы окошки, закрытые той же тканью, внизу только завязки болтались.

Я повернула голову назад, вернее вперёд, по ходу движения, лежала-то я головой к передней части, которую тянули лошади. "Дать знать, что уже проснулась или поваляться ещё?
– прикидывала я.
– Нет, поваляюсь. Так хорошо и комфортно мне давно не было, а то всё ветки, лесная подстилка, земля или тюфяки с соломой. А тут прямо королевское ложе! Нет, не буду вставать!"

Рассмотрев ещё раз свои порезы, я убедилась, что всё, как и было в библиотеке у Мозгового: длинные тонкие ранки, уже почти зажившие и закрытые корочкой, и никакой боли. "Очень странно! Зажило как на собаке. Сколько же я была в отключке? Значит, опять повезло. Меня не бросили, возможно, подлечили и взяли с собой. Складывается впечатление, что бережёт меня Окатан, помогает... Бред, конечно, но... Пусть и дальше бережёт, хочется в это верить".

Ещё какое-то время я спокойно лежала и наслаждалась запахами, дневным светом, тихим свистом возницы, скрипом колёс. Но вскоре откинулся угол полотна, и внутрь заглянуло лицо. Это была девочка-подросток, лет двенадцати-тринадцати, с чёрной толстой косой, перекинутой через плечо. Персиковая кожа, раскосые миндалевидные глаза, брови в разлёт. "Боже, какая прелесть!
– успела я подумать.
– И она ещё подросток!"

Девочка глянула на меня и, заметив, что я тоже смотрю на неё, сверкнула белоснежной улыбкой и завопила куда-то в сторону:

– Мама! Мама! Она очнулась! Мама! Сюда!

Послышались голоса, окрики, топот ног и кибитка остановилась. В неё запрыгнула та самая женщина, которую я запомнила. На руках она держала чистого, умытого и переодетого Мышонка. Мальчик, завидев меня, заулыбался и протянул ко мне ручонки. Быстро передав его девочке, женщина упала на колени возле раскладушки и, схватив меня в охапку, принялась обнимать и целовать, повторяя слова и заливая меня слезами:

– Спасибо! Спасибо, тебе! Спасибо! Ты спасла его! Ты вернула мне моего мальчика! Спасибо, тебе! Спасибо!.. Мой, Натри, вернулся! Хранитель и боги вернули его! Я молилась! Я просила! Спасибо!

Она начала рыдать, а я совсем обалдела от таких эмоций и просто радовалась, что всё хорошо, что всё получилось, малыш дома, в безопасности, и его семья нашлась таким чудесным образом. Да и со мной тоже всё в порядке: ну прибавилось несколько новых шрамов, не беда, мне ж не замуж выходить, уже начинаю привыкать.

Рядом раздался конский топот, потом тяжёлые шаги и к нам вошёл, пригнувшись, высокий коренастый мужчина, весьма приятной наружности. На нём была тёмная рубашка с широкими рукавами, чёрные штаны, заправленные в высокие сапоги и жилет с серебристой вышивкой. Мужчина присел рядом и улыбнулся, глядя на меня. Сразу же стало понятно, что это отец Мышонка, у мальчика его улыбка, точь в точь. Он просто сидел и смотрел. И я смотрела. Так мы и рассматривали друг друга: он меня, а я - его.

Через пару минут он повернулся в пол-оборота к утирающей слёзы женщине, удивительной красоты, и произнёс таким приятным бархатно-вибрирующим баритоном, что у меня по всему телу мурашки побежали:

– Ну хватит, Хейя, хватит рыдать! Радоваться надо! Счастье в семью вернулось, а ты слёзы льёшь. И так уже все глаза выплакала.
– Он ласково обнял её и погладил по спине.

– Я всё... не буду... больше... не буду - женщина ещё всхлипывала.
– Это я от радости.

Она промокнула лицо платком и в четыре глаза они уставились на меня.

– Ну что...
– хлопнув ладонями по коленям, произнёс отец Мышонка.
– Будем знакомиться со спасительницей нашего неугомонного ребёнка.

Я кивнула.

– Меня зовут Гайлан Одэр Давен эн Видар, - назвав имя, он поклонился.
– Но можно просто Гай.

Я ответила неловким судорожным кивком, не привыкла как-то кланяться ещё. Он продолжил:

– Как вы уже, наверно, догадались это моя жена, Хейа, а это - и махнул в сторону, где на сундуке тихонько сидела девочка с мальчиком на руках, - наши младшие дети, Айра и Натри. Старший наш сын пока уехал вперёд смотреть место для стоянки, он скоро вернётся. А кто вы, уважаемая эрдана?

Я только хлопала глазами по старой привычке и соображала: "А что говорить-то? И как?! Я же говорить толком ещё не умею! И что значит "эрдана"?! Это титул, национальность, обращение или название кого-то?! Значение не понятно и это слово, до этого момента, я никогда не слышала". В голове, шпаргалкой, послышался шёпот: ""Эрдана" - это уважительное обращение к женщине, как в твоём мире "мадам", "сударыня" и так далее". "Спасибо, выручил", - мысленно отозвалась я.

Склонив голову в лёгком поклоне и приложив ладонь к груди, я произнесла: